Распутин. Анатомия мифа - Александр Николаевич Боханов

что наша разлука является нашей собственной личной жертвой, которую мы приносим нашей стране в это тяжелое время. И эта мысль облегчает мне ее переносить».

Оставшись в столице, Александра Федоровна горела желанием помогать супругу: «Ты все переносишь один, с таким мужеством! Позволь мне помочь тебе, мое сокровище! Наверное, есть дела, в которых женщина может быть полезна. Мне так хочется облегчить тебя во всем».

Ее участие вначале ограничивалось почти исключительно пересказом светских новостей. «Извини меня за то, что так к тебе пристаю, мой бедный усталый друг, но я так жажду помочь тебе и, может быть, могу быть полезна тем, что передаю тебе все эти слухи», — писала она в июне 1915 года. Чуть ли не с восторженным пренебрежением воспринимала царица недовольные сетования на ее новую роль и заявляла, что люди боятся ее, «потому что знают, что у меня сильная воля, я лучше других вижу их насквозь и помогаю тебе быть твердым».

Летом же 1915 года император дал своей супруге политический карт-бланш: «Подумай, женушка моя, не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он отсутствует? Какая жалость, что ты не исполняла этой обязанности давно уже или хотя бы во время войны!»

С той поры и начинается приобщение Александры Федоровны к управлению страной. Нет, она никого не назначала, никого не увольняла, никаких приказов должностным лицам не отдавала. У нее никогда не было не только своей политической «линии», но даже желания заиметь и проводить таковую. Все основные и важнейшие нити и рычаги управления империей и армией безраздельно оставались в руках монарха.

Александра Федоровна старалась лишь облегчить ношу своему дорогому Ники, помочь ему советом, оказать моральную поддержку. Свою первейшую задачу царица видела в разоблачении закулисных интриг и двуличия высших сановников, в выявлении среди них «надежных» и «верных».

Она не сомневалась, что такая помощь в столь трудное время — угодное Богу дело, что ее чуткое и любящее сердце может подсказать правильное решение. «Ты, дружок, слушайся моих слов, — писала она супругу в сентябре 1915 года. — Это не моя мудрость, а особый инстинкт, данный мне Богом помимо меня, чтобы помогать тебе».

Кроме того, Александра Федоровна приняла на себя и часть второстепенных забот супруга, которые отнимали у него драгоценное время: встречи с депутациями и делегациями, выражение благодарности. Как

и раньше, за ней оставались помощь раненым, заботы по организации санитарно-медицинской службы, ну и, конечно, старые обязанности, связанные с делами благотворительных обществ. Вот и все государственные «ипостаси» последней царицы.

Она знала, что искренней, бескорыстной помощи Ники ждать практически неоткуда. Кругом интриги, ложь, лицемерие, буйство эгоизма. Знала и другое: ее участие в государственных делах неизбежно вызовет волну возмущения, но жизненный опыт научил не придавать значения недовольным голосам и воплям, а слушать лишь зов своего сердца.

«Некоторые сердятся, что я вмешиваюсь в дела, но моя обязанность — тебе помогать. Даже в этом меня осуждают некоторые министры и общество: они все критикуют, а сами занимаются делами, которые их совсем не касаются. Таков уж бестолковый свет!» — констатировала Александра Федоровна. Она всегда считала Николая II мудрым руководителем, которому иногда не хватало лишь решительности и твердости характера, и была убеждена, что при ее поддержке он все это преодолеет.

Николай и Александра в последние годы все время были обеспокоены поиском людей, достойных назначения на должности в государственном и церковном управлении.

Когда кандидатуры претендентов на те или иные посты предлагали другие, то за этим, как уверилась Александра Федоровна, почти всегда стоял скрытый, но определенный личный интерес. Она же могла рекомендовать лишь тех, кто находил отклик в ее сердце, и, конечно же, кроме общего блага, у нее никаких иных побуждений не было! В возвышенной чистоте ее помыслов не сомневался и император.

Круг лиц, которых лично знала императрица, был очень ограничен, и она прекрасно понимала, что таких знаний недостаточно. Поэтому Александра Федоровна старалась принимать к сведению все, что говорили те, кому она доверяла. Но все равно, как только возникала потребность нового назначения, неизбежно вставал вопрос: кого? Несмотря на бесконечные раздумья и обсуждения, один неудачный выбор сменял другой. «Где у нас люди, — сетовала царица в сентябре 1915 года, — я всегда тебя спрашиваю и прямо не могу понять, как в такой огромной стране, за небольшим исключением, совсем нет подходящих людей».

На эту тему она особенно много размышляла весной 1916 года после скандальной истории с ее выдвиженцем на пост министра внутренних дел А. Н. Хвостовым, кандидатура которого была поддержана и Распутиным и который, будучи министром, вознамерился убить Григория! Было от чего впасть в отчаяние. «Дорогой мой, как не везет, — восклицала она в письме к мужу в марте 1916 года. — Нет настоящих джентльменов, вот в чем беда. Ни у кого нет приличного воспитания, внутреннего развития и принципов, на которые можно было бы положиться. Горько разочаровываться в русском народе — такой он отсталый; мы стольких знаем, а когда приходится выбирать министра, нет ни одного человека, годного на такой пост».

При анализе достоинств отдельных лиц императрицу интересовали прежде всего не знания, опыт, административные навыки, а такие нравственно-этические характеристики, как доброта, честность, смирение, но главное — желание действовать наперекор всем и всему во исполнение воли монарха. Распутин оставался надежной опорой для Александры Федоровны и в деле ее государственного служения.

Война еще больше сблизила царскую семью и «дорогого Григория». Потребность в более частых успокоительных беседах вызывалась как сведениями о тяжелых и кровопролитных сражениях, неудачных военных операциях, так и общей безрадостной обстановкой в стране.

Вот, скажем, 17 октября 1914 года — день грусти и возмущения для царя. Он получил известие о том, что накануне турки и немцы вероломно напали на русский флот в портах Крыма. «Находился в бешеном настроении на немцев и турок из-за подлого их поведения на Черном море! Только вечером, под влиянием успокаивающей беседы Григория, душа пришла в равновесие». О том, благодаря каким мыслям и словам у царя «душа пришла в равновесие», не будем гадать. Если человек не наделен способностью воспринимать сакральное как реальное, то умом понять характер воздействия «душевного снадобья» невозможно.

Не случайно императрица в своих письмах мужу, описывая встречи с «дорогим Григорием», цитировала лишь его телеграммы, но никогда — устное слово. Она признавалась, что «трудно передать сказанное им — слова недостаточны и нужен сопровождающий их дух, чтоб осветить их».

Из того факта, что Николай II встречался с Распутиным, слушал его духовные размышления, никоим образом не следует, что он готов был