Дискета мертвого генерала - Валерий Горшков

– Так точно.

– Хорошо. Тогда, пожалуйста, начните с этого момента и вспомните все, вплоть до минуты, когда вы встретились с нашими людьми, – Старков заметил, что я периодически кидаю жадные взгляды на лежащую на столе пачку сигарет и, встретившись со мной глазами, разрешающе кивнул.

Когда легкий, чуть пьянящий никотиновый дым в третий раз окутал мои легкие, я перевел взгляд на широкое, выходящее внутрь двора окно с успокаивающими нервы зелеными шторами, несколько долгих секунд понаблюдал за проплывающими по утреннему хмурому небу облаками, а потом, в очередной раз глубоко затянувшись сигаретой, начал свой рассказ…

Порой, по мере углубления в события минувших лет, мне казалось, будто я разговариваю сам с собой и что в этой просторной тридцатиметровой комнате больше никого нет. Генерал не задавал никаких вопросов, а молча слушал, время от времени кивая головой и делая какие-то пометки на чистом листе бумаги, лежащем перед ним на столе. Не знаю, что было причиной того, что за почти полтора часа, пока я мысленно заново переживал все происшедшее со мной за последние пять лет, Старков ни разу не перебил меня, ни разу не задал ни единого уточняющего вопроса. Может быть, дело во мне, так как я старался излагать события в строго хронологическом порядке, специально останавливаясь более подробно на существенных моментах и лишь вскользь упоминая о ничего не решающих мелочах. Но, так или иначе, я не забыл ничего, ни одного события за последние шестьдесят месяцев, за которые между мной и реальной жизнью обычных людей образовалась гигантская пропасть.

Я курил одну сигарету за другой, наполняя стеклянную пепельницу горой окурков. Когда пачка опустела, Старков молча открыл один из ящиков стола и достал оттуда вторую. Он смотрел на меня, жадно втягивающего дым, неморгающими глазами, и казалось, что этот седой, тысячу раз наученный жизнью человек в форме генерал-полковника не только понимает меня, прекрасно сознавая, что именно руководило мной в той или иной ситуации, а даже испытывает некоторое сочувствие. Как к человеку, вдруг в один прекрасный момент осознавшему, что он находится на самом краю пропасти, за которой начинается чисто мистическое, не подкрепленное духовным миром материальное существование. Сытое и бессмысленное, как у тех бритоголовых бандитов, что тысячами раскатывают сейчас по улицам больших и малых городов в сверкающих иномарках с двухсотграммовыми золотыми цепями на шеях и двумя пальцами «ума» над сдвинутыми к переносице бровями…

И только случай, позволивший мне при помощи вдруг проснувшейся интуиции профессионального диверсанта стать обладателем самой большой и наиболее тщательно оберегаемой тайны «теневой власти», дал реальный шанс снова вернуться в мир нормальных, живущих по человеческим законам людей.

Я воспользовался им на «все сто». Я рассказал все, что знал и о чем догадывался. Теперь я молча ждал решения своей судьбы и постоянно, каждую секунду, думал о Рамоне… Во всем мире для меня существовала только она одна. И только ради нее я решился на то, что мне все-таки удалось сделать в течение прошедшей ночи.

Когда я закончил свой рассказ, Старков тяжело, словно вместе со мной только что вернувшись из другого, параллельного мира, встал из-за стола и медленно подошел к окну. Он открыл его, подставив лицо прохладному утреннему ветру, сложил за спиной руки и долго, наверное, не менее пятнадцати минут, стоял так, напряженно всматриваясь вдаль. И – я был в этом уверен – не замечал ее. Мысли директора ФСБ находились сейчас где-то очень далеко от Москвы, от суеты повседневных дел и содержания лежащих сейчас на столе секретных документов. После моего рассказа он мысленно сравнивал мои и свои возможные поступки в складывавшихся тогда обстоятельствах. И, вероятно, нашел в них очень много общего, так как после того, как повернулся ко мне лицом, я уже не заметил в его глазах того цепкого взгляда, которым он разглядывал меня всего полтора часа назад. Старков медленно вернулся обратно за стол, опустился в кресло и, не сводя с меня взгляда, потянулся за трубкой одного из восьми стоящих на столе телефонов.

– Через тридцать минут у меня должны быть Зверев и Малютин. Все, – он положил трубку на место и, обращаясь уже ко мне, спокойно сказал: – Ваша жена не могла никуда уехать?

Меня искренне поразило, как генерал назвал Рамону. Несмотря на то что знал – официально мы не расписаны. Этой своей умышленной «неточностью» Старков сразу же завоевал мое полное и безоговорочное к себе расположение. Теперь я был полностью уверен – он действительно понял меня! И готов был говорить с ним не как с директором самого могущественного в России секретного ведомства, а как со старым другом, к которому пришел за помощью.

– Я расстался с ней чуть более полутора суток назад. И я бы знал, если она куда-нибудь собиралась.

– Сколько, по вашему мнению, прошло времени с момента, как на базе объявили тревогу, и до вашего звонка в Пярну? – Генерал снова взялся за трубку одного из телефонов.

– Часа четыре, не больше.

Старков нахмурился, достал из папки чистый лист бумаги и протянул его мне вместе с авторучкой.

– Напишите ее фамилию, имя, отчество, адрес и номер телефона, а также координаты нескольких друзей и мест, где может быть ваша жена…

После того как я закончил писать, генерал кнопкой вызвал охрану, а сам приложил к уху до сих пор находящуюся в его руке белую телефонную трубку.

За мной пришли два бойца и отвели в расположенную этажом ниже комнату, очень похожую на номер в недорогой гостинице, но с металлической дверью и решеткой на окне. Я сразу же растянулся на кровати, закрыл глаза и подумал о трех вещах. Первое – что комната эта очень напомнила мне ту, где нас вместе с Рамоной держал Персиков на берегу Чудского озера. Второе – что плечистые парни, которых я первоначально мысленно причислил к омоновцам из-за похожести формы, на самом деле не имеют к ним ни малейшего отношения и являются бойцами спецподразделения ФСБ. И третье – меня не покидала мысль о судьбе неожиданного союзника, дока. Что ждет его впереди? Ведь он даже не догадывался, в какую именно «воинскую часть» его рекомендовал приятель-сокурсник, когда подписывал контракт. Вряд ли этого молодого парня можно в чем-то обвинить. Разве что в убийстве нескольких паразитов, по которым и без того плакал курок автомата Калашникова…

Мои мысли мало-помалу затуманились, стали более расплывчатыми, и я довольно быстро задремал. А точнее – забылся глубоким, продолжительным сном без каких-либо сновидений. Когда же все-таки продрал глаза, за окном уже садилось солнце, а золотой «Роллекс» на запястье показывал половину восьмого вечера. Я проспал не менее пяти часов, но никто ни разу не побеспокоил меня.

Зато на столе стоял накрытый чистой матерчатой салфеткой поднос с уже успевшей остыть едой. Не Бог весть что, но есть можно. Особенно если учитывать, что последний раз я питался примерно сутки назад. Быстро ополоснувшись в душе, где был только один-единственный кран с холодной водой и кусок дешевого мыла, я вытерся висевшим на спинке кровати полотенцем, оделся и с волчьим аппетитом набросился на еду.

Спустя пять минут тарелки опустели, и я решил проверить, работает ли стоящий на тумбочке возле стола телефон. Оказалось, это была прямая связь с охраной. На мой вполне естественный в данной ситуации вопрос: «Сколько мне еще здесь находиться?», охранник коротко и ясно ответил, что, мол, пока не выйду, и повесил трубку.

Делать было нечего. Я достал из кармана захваченные с разрешения Старкова сигареты и закурил, размышляя о том, какие именно действия принимаются сейчас ФСБ для нейтрализации готовящегося к осуществлению плана захвата власти под кодовым названием «Кукла», вдруг давшего серьезнейшую осечку из-за желания одного из командиров «структуры» вернуться обратно в нормальную жизнь, попутно подложив всей «теневой власти» самую здоровую свинью, какую только было возможно отыскать. Может быть, пойдя на этот отчаянный шаг, я совершил самоубийство…

Но, и это вполне естественно, больше всего я думал о Рамоне. И в глубине души все еще надеялся, что моя красавица не попала в руки безжалостных головорезов Персикова, а просто решила съездить на пару дней к кому-нибудь в гости. Я даже был готов к тому, что мне предстоит узнать о внезапно появившемся у ней любовнике – высоком светловолосом эстонце, – лишь бы не произошло самого страшного и непоправимого. Док, молодой двадцативосьмилетний док, прав – лучше уж измена, чем смерть. Хотя об этом тоже не очень-то приятно думать. Особенно по отношению к любимой женщине.

Следующие два дня я тоже провел в этой комнате. Угрюмый охранник, трижды в день приносящий немудреную еду, на все мои настойчивые попытки хоть как-нибудь объяснить ситуацию, отделывался дежурными фразами, вроде «пока насчет вас никаких распоряжений не поступало». Я злился, но не показывал вида, прекрасно осознавая, что никто не станет держать меня взаперти вечно. В самое ближайшее время металлическая дверь в очередной раз откроется, и меня снова пригласят в кабинет Старкова.