Голод - Лина Нурдквист

вечер к себе в кухню, я заметила, что все это время вертела в пальцах крошечный комочек смолы – как четки, как магический оберег. Меня стал трясти озноб, хотя в кухне было жарко. Чтобы хоть как-то согреться, я наклонилась лицом над кастрюлей с картошкой, стоявшей на плите. Мучительно одинокий, замерзший человечек на планете, летящей где-то далеко в космосе. В ожидании тепла волкодава у своих ног. Тут у меня хлынули слезы. Соленая вода в соленую воду, где варилась картошка. Я плакала, хотя глаза у меня были закрыты. Слезы текли и все не кончались.

Он оправился быстрее, чем я. Я едва спавлялась со своими делами – то срываясь, то поднимаясь. Отчасти сдалась, увидев их двоих у больничной койки, или же выжидала своего часа. Тогда случилось много всякого – именно в тот год доктор Турсен перестал принимать пациентов, хотя и до того его записи довольно долго делались дрожащей рукой. Остался только Кошак и его пыльное ковровое покрытие. Двойная безнадежность, половина рецептов и лекарств не давали успокоения. Но, когда много позже Бриккен согласилась пойти на летний праздник у старушки Ады в Рэвбакке, я сшила себе зеленое платье и повязку на волосы такого же цвета – стало быть, какая-то часть меня мечтала повеселиться. Бриккен собрала букет цветов для старушки и ушла вперед с Дагом и Бу, чтобы помочь поставить столы. Руар всегда избегал ходить к Нильссонам, хотя и говорит, что хорошо относится к Аде, так что он тянул время, возясь с граблями. Сама же я стояла перед зеркалом, вертя зеленой юбкой. Мне удалось завить волосы и надушить запястья духами. Духи застоялись, от них щекотало в носу, и, едва заперев за собой дверь, я чихнула. Сразу почувствовала, как намокли трусики – не то, чтобы сильно, но достаточно: все было испорчено. Страх и капля мочи потекли по ноге, как много лет назад, когда отец повел меня в типографию. Горячее и постыдное, до самой лодыжки. Глаза защипало. Какая я омерзительная.

И тут появился Руар. Положив ладонь мне на руку, он спросил, что со мной.

– Все пропало! – выпалила я и оттолкнула его руку – не так решительно, как если бы действительно хотела, чтобы меня оставили в покое. – Праздника не будет, тебе придется пойти без меня. Я случайно чихнула, и теперь от меня будет пахнуть, как от старого старика, а если я чихну еще раз, когда мы придем туда, все заметят и будут смеяться надо мной.

Руар заметил каплю и тоненькую полоску от подола платья вниз по ноге. Открыв дверь в дом, он решительно провел меня в прихожую.

– Подожди здесь, Кора, – сказал он и ушел ко мне на второй этаж. Через несколько минут он вернулся с парой чистых трусов и носком. Прицепив носок к трусикам английской булавкой, он протянул все это мне как драгоценное украшение. Мои описанные трусы он бросил в угол в прихожей. Потом их возьмет на себя Бриккен. Когда наши глаза встретились, у меня засосало под ложечкой. Потом он взял у меня из рук ключи от дома и запер дверь, словно мы вышли из нашего общего дома.

В ту минуту я приняла решение.

Все прояснилось.

Когда вокруг находились другие, я сливалась с окружением и переставляла ноги, как обычно, почти не задумываясь. Тем не менее, я постоянно находилась на грани.

Как в тот день у мойки. Я не слышала, как Даг вошел в кухню, его руки обхватили мою талию, прежде чем я успела обернуться и отреагировать. От него пахло смолой и лесом – почти как от Руара, он прижал мою спину к своему животу, обнял меня до того, как я успела отодвинуться, создать между нами пространство. Я сделала шаг назад.

Он почесал у себя в голове.

– Я что-то сделал не так?

Я стояла неподвижно. Потом покачала головой.

– Не-а.

Руки Дага согревали мой живот еще несколько секунд. Потом я услышала, как он выдохнул, до меня донесся звук его шагов, когда он вышел из кухни. В саду Руар подвязывал яблоню, принес шест и инструменты. Мощные шаги. Как в кино. Но по-настоящему. На безопасном расстоянии. Когда он ушел заниматься другими делами, я осталась стоять, глядя на лес. Пожалуй, он уже почти старый. Ему за шестьдесят, почти семьдесят, точно я не знала. Но какое это имело значение? Мы могли бы жить сто лет назад, уже лежать в земле, как мой отец. Но вместо этого мы живем, как два прожектора, направленные прямо друг на друга.

Когда он вернулся в дом, я спустилась к нему и положила голову ему на плечо. Обернувшись ко мне, он медленно кивнул. От него исходило тепло. Кожа у меня обвисла, словно стала мне велика, но его это не смущало. От ветра потрескивали стены. Несколько минут спустя у меня в низу живота стучало, как будто там завелось еще одно сердце. Я залезла на кухонную столешницу и раздвинула ноги, а он крепко ухватил их руками. Казалось, сердце сейчас остановится. Но оно билось сильнее, чем когда бы то ни было. Кожа моя звенела. Мы повалились на кухонный пол, как единое тело, и я увидела потолок сквозь его волосы. Потом он рассмеялся, уткнувшись мне в шею. Счастливый смех, похожий на журчание ручейка – его я точно слышала в реальности. Когда он поднялся, чтобы собрать свою одежду, разбросанную по всей кухне, я чуть было снова не потянула его на пол. Но в те времена я редко следовала своим порывам.

На следующий день я снова надушилась духами. Пол и столешница в кухне пахли чистящим средством. Я попшикала духами себе в волосы и пощипала себя за щеки, потом села на свой коричневый диван, плотно сдвинув колени, и стала ждать. Руар вошел в комнату, сделал несколько неуверенных шагов, но потом уткнулся лицом мне в живот и крепко обнял меня за талию. Сердце стучало во всем теле, кровь стремительно неслась по жилам. Любовь прозрачна. Ветер ее хорошо знает. Я заснула, вспотевшая и изнуренная, окруженная теплом.

Это был вечер того дня, когда я впервые в жизни взяла то, что хотела. Тетка с отвислым животом. Мы собирали грибы. Осенняя непогода дула на нас ветром, осыпала листьями, поливала дождем, когда мы закрыли за собой дверь. Наконец-то в тишине. Поднявшись к себе, я сменила мокрую одежду на одеяло. По комнате пробежал сквозняк, когда в комнату вошел Руар. Я скорее ощущала, чем видела, как