Тьма в хрустальной туфельке - Дж. Дж. Харвуд

внутри – возможно, только поэтому она чувствовала то, что чувствовала.

Возможно, она видела черноглазую лишь потому, что желала видеть.

Элеонора отбросила эту мысль. Она обратилась к инспектору за помощью. Она пыталась уберечь Ифе от опасности, когда заключала сделку с мистером Пембруком. Она пыталась заслужить у миссис Клири деньги, чтобы отыскать Лею и выкупить для Ифе выход из Гранборо. Всё это не увенчалось успехом. Дела пошли на лад, лишь когда Элеонора взяла всё в свои руки.

Она уже сделала столько всего, о чём раньше даже подумать не могла, – возлежала с мужчиной вне брака, угрожала своему работодателю, избавилась от нежеланного ребёнка. Сколько из этих поступков были злом? Они с Чарльзом были влюблены друг в друга. Угрозы мистеру Пембруку заставили хозяина оставить в покое Ифе. И, конечно же, лучше вообще не иметь ребёнка, чем родить его без возможности как следует о нём позаботиться.

Так будет ли злом убить мистера Пембрука?

Элеонора чуть вздрогнула и поднялась. Ей нужно было на свежий воздух – проветрить мысли.

Город окутала тончайшая пелена грязного дождя. Вблизи Сохо простое платье Элеоноры казалось прекрасным среди заштопанной поношенной одежды людей вокруг. Маленькие девочки, торгующие кресс-салатом, выращенным на грязной фланели, бродили от двери к двери, и их волосы обвисли мокрыми прядями. Трубочисты вычищали трубы, сплёвывая в сточные канавы. Элеонора ускорила шаг, направляясь к большим чистым улицам. Какая-то женщина в потрёпанной шали последовала за ней. Лучше здесь и правда не задерживаться.

Элеонора проталкивалась через толпу, мимо ярко освещённых витрин магазинов, где нарисованные горцы у табачных лавок и мужчины, носившие рекламные доски, рекламировали всё, от обуви до сургуча. Продавцы книг всеми силами пытались спрятать товар от дождя. Ярко одетые женщины чинили плетёные стулья на заднем крыльце красивых домов. Мальчик в наспех нанесённом клоунском гриме раздавал грязные приглашения на шоу заезжего цирка.

Элеонора брела сквозь толпу и гадала, что они бы сделали или пожелали сделать с ней, если б узнали, что она сотворила.

Не успела девушка опомниться, как вышла к особняку Гранборо.

Она не сразу узнала дом, потому что тот уже чуть ли не рушился. Часть черепицы упала с крыши и разбилась о мостовую. Все окна были покрыты толстым слоем грязи, а на каждой стене остались влажные потёки. Ставни в гостиной были закрыты, как и у половины спален, и ни одна из труб не работала как надо – дым выходил из длинной трещины, бегущей по стене. Однако ступеньки главного входа были вычищены, и при виде этого к горлу подкатил ком.

За стеной сада Элеонора увидела, как открылась задняя дверь. Пару мгновений спустя через ворота прошла Ифе с большой корзиной в руке. Элеонора бросилась навстречу подруге:

– Ифе!

Завидев её, ирландка крепче сжала корзину и поспешила прочь, но девушка последовала за ней.

– Ифе, постой! Я лишь хочу поговорить с тобой.

Ифе не встречалась с ней взглядом.

– Хозяин запретил нам с тобой разговаривать.

– Ну конечно же, – огрызнулась Элеонора. – Когда это имело значение? Разве мы не друзья?

– Хозяин запретил нам с тобой разговаривать, – повторила Ифе.

Элеонора замерла. На Ифе было новое платье из тонкой мериносовой шерсти, с кружевом на воротнике и манжетах. И она всё так же не смотрела на Эллу.

Страх всколыхнулся внутри.

– Ифе, – тихо позвала Элеонора. – Что ты наделала?

Ирландка наконец вскинула голову. Её глаза горели:

– Ничего я не сделала! Не смей…

– Тогда откуда у тебя новое платье?

– Он заработал немного денег, – пробормотала Ифе. – Сказал, что мы все получим новое платье. А мне дал первой, потому что…

Элеонора положила руку на плечо подруги, чувствуя вдруг ужасную тошноту:

– Не надо говорить вслух. Я знаю, тебе не нравится говорить о таких вещах.

– Ты не понимаешь, Элла! – торопливо сказала Ифе. – Я должна думать о семье! Мишелю становится хуже с каждым днём, и хозяин говорит, что, если я буду его слушаться, он даст мне чуть больше денег на лекарства. И так ведь будет лучше, чем просто ждать, пока он… пока он…

«Нет! – подумала Элеонора. – Только не Ифе. Пожалуйста, только не Ифе…»

– Ты ведь не…

Ифе резко обернулась через плечо.

– Пока нет, – прошептала она, – но собираюсь поступить именно так. И не смей делать мне выговор, Элла, – мне этого хватило и от Дейзи.

Элеонора схватила Ифе за плечо, впившись ногтями. Она помнила синяки Леи, и ужас пополам с отвращением охватил её.

– Ифе, не нужно тебе этого делать, – прошипела она. – Я найду способ, обещаю…

Ифе отдёрнула руку.

– Ты уже говорила это и раньше, – ответила она. – А я всё ещё здесь. Ради всего святого, Элла! Я не буду просто сидеть сложа руки, пока ты не придумаешь какой-нибудь очередной глупый план. Я уже выбрала.

Ифе зашагала прочь, и на этот раз Элеонора не пошла следом. У неё просто не было сил. Казалось, её кости сделались вдруг пустыми и звонкими, хрупкими, как фарфор: одно неосторожное движение – и она разобьётся на куски.

Девушка обернулась. В окне особняка Гранборо стоял мистер Пембрук. Глядя прямо на Элеонору, он улыбнулся.

Дождь превратился в туман, льнувший к окнам, густой и чёрный. Стемнело задолго до захода солнца. Робкий свет уличного фонаря пытался пронзить сумрак, но из окна Элеонора видела лишь чуть более светлое пятно тьмы.

Девушка помнила своё возвращение от Гранборо во всех деталях. Она смотрела на огромные железные балки вокзала Виктория, на грубые деревянные скамьи в вагоне третьего класса, на булыжники под ногами. Весь свой ужас, отвращение и ярость она плотно захлопнула в пульсирующей коробочке, чтобы только благополучно добраться домой. Толкнув входную дверь, Элеонора поднялась к себе, легла на кровать, не раздеваясь, и просто глядела в потолок, пока не услышала, как Бесси поднимается, чтобы отправиться ко сну.

Часы пробили полночь. Старые воспоминания выплыли на поверхность восприятия, как всегда – изножье железной кровати за спиной, её собственные ладони, зажимавшие уши. Кровать содрогалась от каждого приступа кашля матери. Пружины скрипели, и металл больно упирался в позвоночник. Если бы она подошла к матери, то могла бы успокоить женщину, но вместо этого она просто свернулась клубочком, желая лишь, чтобы шум прекратился… и в какой-то момент он в самом деле вдруг прекратился.

Тогда она ничего не сделала. Она была слишком юна, слишком напугана.

Но сейчас она знала, что надлежит делать.

За окном горели уличные фонари. С улицы не доносилось ни звука. Это не было похоже на Мэйфер: когда закрывались все двери, улочка погружалась в тишину. Элеонора зажгла свечу и прокралась на кухню.

Здесь она откупорила бутылку бренди.

От одного запаха у неё заслезились глаза. Вкус оказался ещё хуже. Элеонора налила немного бренди в стакан, и на миг её кольнуло чувство вины – напиток ведь был дорогой, нужно его беречь. Но девушка отмела эти мысли. Это