ХРОНИКЕР - Герман Балуев

— Кто, я вас спрашиваю, вас про... — Движением толстых плеч поправляя вздернутый на него Грошевым плащ, надевая фуражку, он опять увидел меня и, неприятно поразившись, выбросил в мою сторону ухоженную тяжелую мясистую лапу. — Ваш документ!

— Ваш мандат на право проверки документов! — не вынимая рук из карманов пальто, в свою очередь потребовал я.

Самсонов на миг опешил, а затем его собранная в одну крупную складку шея от негодования еще больше вздулась и начала багроветь.

— Чувствуется, что из Москвы, — сказал он, почти не разжимая губ. — Там таких... — Он насильственно оборвал себя, повернулся к Курулину, но не стерпел и вновь окинул меня взглядом от шляпы до модных австрийских узконосых штиблет. — Вы только посмотрите, как уверенно держится. Дескать, захочу, так настрочу и про тебя в газетку...

— О таких, как вы, не пишу.

— Это почему же? — медленно спросил он, глядя мне в переносицу.

— Потому что это было бы с моей стороны несерьезно.

— Вот как даже? — Он словно припаялся к моей переносице взглядом. — А чего ж это так?

— А что о таком скажешь?.. Только то, что оно в лампасах.

— Кто «оно»? — спросил он очень медленно.

Его крупное, волевое, грубое лицо стало таким, что я за него испугался. Всей своей коренастой, черной, облепленной золотом массой он двинулся на меня, крепко взял меня за пуговицу и чуть потянул на себя.

Стоящие вокруг нас оцепенели. Веревкин вытянулся, как цапля. Но тут Курулин вышел из своей свинцовой задумчивости.

— Обязательство почему не взяли, а кораблик почему сделали?! — ухмыльнулся он и тряхнул кудрями. — Такой артист!

Оставив в покое мою пуговицу, Самсонов круто повернулся к Курулину, недобро посмотрел на него, ухмыляющегося и как-то косо глядящего в землю, и вновь обратился ко мне — низкорослый, массивный, будто налитый чугунной сокрушительной силой:

— Что вы сказали?

Я увидел почти вплотную его полное, свежее, крепкое лицо с очень светлыми, немигающими глазами.

— «Кто вас просил?!» — все более и как-то нехорошо веселея, повторил слова Самсонова и покрутил головой Курулин. И внезапно крикнул тем, кто стоял на понтоне:— Ну, так кто вас просил?

Забыв обо мне, Самсонов чугунно двинулся к потерявшему над собой контроль директору.

— Может, вам, Василий Павлович, попить водички? — спросил он тихо и резко, немигающе глядя ему прямо в глаза.

— Вот это верно! — ухмыляясь, сказал врастяжку Курулин. Вдруг выбросил в сторону «Миража» широкую, как лопата, ладонь. — Прошу на корабль! — И пошел по травяному откосу вниз.

Самсонов, недобро помедлив, двинулся за ним. А мы толпой пошли за Самсоновым. Вячеслав Иванович Грошев, после доставки плаща влившийся в нашу группу, глянул на меня с новым уважением. «Вот это начальник! — суетливо-нервно шепнул он, глазами показывая на монолитную спину Самсонова. — Он нас всех — в ощип!» Я неимоверно вырос в его глазах, потому что на равных говорил с таким, как Самсонов.

Толпа на понтоне раздалась, и мы прошли сквозь нее, и по трапу спустились на палубу «Миража». Курулин не давал никаких пояснений, а Самсонов у него ничего не спрашивал. Они молча обошли вокруг рубки, глядящей лобовыми стеклами вперед и назад, посмотрели на никелированное колено сложенного, как бы утопленного в самом себе, манипулятора, на четырехбарабанную, во всю ширину судна лебедку. Больше, собственно, и осматривать было нечего. Самсонов, задрав голову и откинувшись корпусом, посмотрел направо и налево, на громоздящиеся айсбергами «Волго-Балты», потом снова опустил взгляд на покачивающийся под ногами «Мираж» и с недоумением поглядел на Курулина.

— Ив этом вы видите свое оправдание? — Он глазами показал, что имеет в виду «Мираж».

— Несомненно!.. Если, конечно, кому-нибудь в голову придет, что мне нужно оправдываться.

— Вот как! — сказал Самсонов. — Значит, сказанное мною вы не приняли во внимание?

— Не принял.

— Почему же?

— Потому что все, что вы мне тут наговорили, — несущественно.

— А вы знаете, мне впервые встречается такой директор. Это даже любопытно. — Самсонов черной глыбой стоял перед Курулиным и смотрел, не мигая, ему в лицо. — Разложил вполне благополучный завод, поселок и говорит, что это несущественно. А что же тогда существенно?

— Разложил? — медленно поднял темный язвительный профиль Курулин. — Я вывел затон из мертвого застоя — это у них называется «разложил»! Стоит ногами на новом судне новой серии, смотрит на эллинг, на только что заселенные дома и спрашивает, а что же тогда существенно. Да вот это, уважаемый, и существенно! Что же еще?.. Я уничтожил пьянство, а они с меня ежеквартально требуют, какие меры я принимаю по усилению борьбы с пьянством. Я навел порядок и абсолютно исключил нарушения трудовой дисциплины, а они с меня ежеквартально требуют анализа причин нарушений трудовой дисциплины и перечня новых решительных мер, которые я буду испытывать в борьбе с нарушителями, — сумрачно усмехаясь и как-то сбоку, с прищуром глядя в прозрачные глаза Самсонова, неспешно бросал Курулин. — Чтобы вам не тратить время на пустую демагогию, я вам скажу, в чем я виноват. В самостоятельности. Я вел себя как строгий и радеющий о деле хозяин. А вам бы хотелось видеть во мне холопа. Сам холоп, вы в любом инициативном подчиненном видите всего лишь взбунтовавшегося холопа. Вам надо, чтобы ничего не случалось. А я занял пост директора для того, чтобы случалось. На пользу Родине. Заводу. Поселку. И я счастлив тем, что случилось. И вот этого, — Курулин показал себе под ноги, в палубу судна, — вам ни у меня, ни у него, — он с прищуром глянул на Веревкина, — ни у них, — показал он глазами на стоящих на понтоне рабочих, — уже не отнять!

— А ведь мы вас отдадим под суд, — стоя все так же неподвижно, спокойно сказал Самсонов. Толстая складка на его шее была багровой. — Сколько всего вы пустили на сторону, это следствие подсчитает. А меня интересует, зачем вы это сделали? Вы же не просто дарили кирпич, рабочих, буксир и прочее. Вы же и взамен получали... Что? — Он открыто и прямо смотрел в глаза Курулину, отчетливо свирепея. — «Мираж»?.. Кто вам его заказывал? — спросил он. — Где в плане значится это судно?.. Или вы построили его лично для себя? Для прогулок?.. Отвечайте. Я жду.

— Это судно построено по заказу министерства. И вы это знаете, — процедил сквозь зубы Курулин.

— Нет никакого заказа министерства, — очень внятно сказал Самсонов. — Вы вколотили огромные государственные средства в мыльный пузырь, в ничто... Вот уж правильно он назван — в мираж! Вас — на скамью подсудимых. А ваше детище куда?.. В утиль?!

— А вот это, слава богу, не вам решать!

— А кому же? — с расстановкой спросил Самсонов.

— Другим!

— Конкретнее!

— Ну, скажем, заместителю министра!.. Прибудет, спросим, что такое мираж и кого пора в утиль!

— Еще конкретнее!.. Какому заместителю министра?

— Еще конкретнее?.. Севостьянову!

— Нет такого заместителя министра, — глядя на Курулина глазами, которые стали совершенно прозрачными, все так же отчетливо сказал Самсонов. Он помолчал, наблюдая, как проступает бледность на смуглом лице Курулина. — Александр Александрович Севостьянов в качестве нашего дипломатического представителя отбыл к месту новой работы — за рубеж.

— Когда? — бессмысленно спросил Курулин.

— Вчера.

Мне страшно стало на Курулина смотреть, до того резко и внезапно он состарился, не очень уверенно сел на рифленую ступеньку ведущего в рубку трапика, свесил жилистые руки и кудри. В своей шкиперской куртке с разъехавшимися по железу твердыми полами, с шевелящимися на холодноватом ветру седоватыми волосами, он походил на упавшую с неба большую растрепанную птицу.

— Ваш покровитель Александр Александрович Севостьянов, — вбивая слова, словно гвозди, сказал Самсонов, — оформил ваш «Мираж» как внеплановый эксперимент, говоря попросту, — как свою личную блажь! Но поскольку Севостьянова теперь нет, будем считать исчерпанными и его чудачества.

Курулин посидел некоторое время с опущенной головой, затем покосился на своих помощников, которые отстаивались от греха подальше, за рубкой, а теперь появились снова, и на замершую на понтоне толпу, увидел меня и подмигнул.

— А хороший корабль получился, — усмехнувшись, сказал он заложившему толстые короткие руки за спину и презрительно наблюдающему за ним Самсонову. — Значит, вы будете его принимать.

— И я его принимать не буду, — сказал Самсонов.

— Нет. Ну как же? — сумрачно усмехнулся Курулин. — Надо принять.

Он опять опустил голову и посидел, облокотясь на колени. Потом встал и пошел к борту. Навстречу ему с туго набитым большим портфелем шел через понтон Федор Красильщиков.

— Уезжаю. Зашел проститься, — сказал Федя.

— Ну, прощай, — безучастно сказал Курулин. — Иди отдай носовой. — Он показал рукой, куда Феде надо идти. А затем нашел меня глазами и так же буднично и лениво велел идти отдать кормовой. Кругом стояло полно рабочих, и было кому отдать кормовой, а он пристегивал к своему новому фортелю нас с Федором... Ладно!