О героях и могилах - Эрнесто Сабато

Однако миг ясности был мимолетен, как вспышка молнии, блеснувшей над бездной. Я тотчас утратил чувство будничного, четкое восприятие реального своего существования, а заодно сознание, определяющее основные, кардинальные противопоставления, которым должна подчиняться жизнь человека: небо и ад, добро и зло, плоть и дух. Но также – время и вечность, ибо я не знаю и никогда не узнаю, сколько длилось это демоническое соитие: ведь в том логове не было ни ночи, ни дня, но все было одним бесконечным кромешным днем.

Теперь-то я не сомневаюсь, что Слепая обладала даром повелевать духами преисподней, – они же, хотя не способны творить реальное, могут, во всяком случае, создавать ужасные подобия, существующие либо вне времени и пространства, либо внутри их, преображая их, меняя местами или искажая. Так я присутствовал при катастрофах и пытках, видел свое прошлое и будущее (свою смерть!), я почувствовал, что мое время остановилось, и я обрел способность видеть вечность, я прожил разные геологические эры и прошел через всяческие виды: я был человеком и рыбой, был земноводным, был большой доисторической птицей. Но теперь все смешалось в моем уме, и я не могу точно вспомнить свои метаморфозы. Да это и не нужно – во всех них я снова и снова переживал восторг извечного, чудовищного, мучительного и сладостного, бесконечно повторяющегося соития.

Мне кажется, я вспоминаю грозовой, дышащий зноем пейзаж, вроде того, как мы воображаем себе архаические эпохи нашей планеты, заросшей гигантскими папоротниками: мутная, радиоактивная луна освещала кровавое море, чьи волны лизали желтый песок берегов. А за прибрежной полосой простирались болота с цветами виктории-регии, которые я когда-то видел в другом своем сне. Как распаленный кентавр, я мчался по обжигающему песку к женщине с черной кожей и фиолетовыми глазами, что ожидала меня, воя на луну. Я и сейчас вижу на ее темном, влажном от пота теле раскрытые кроваво-алые уста и лоно. Я неистово вошел в недра идола, и мне почудилось, что то был вулкан из плоти, пожиравший меня многими пастями, вулкан, чьи огненные недра достигали земного ядра.

По ее пастям еще струилась моя кровь, а она уже ждала нового нападения. Подобно распаленному страстью единорогу, я помчался по обжигающему песку к черной женщине, что ждала меня, воя на луну. Я бежал по мелким заливам и смрадным болотам, черные вороны, каркая, взвивались из-под моих ног, и вот я наконец вошел в богиню. И снова я почувствовал, что этот вулкан из плоти пожирает меня, и из ее пастей еще струилась моя кровь, а она, воя, уже ждала нового нападения.

Потом я стал змеей, скользившей по шуршащему, наэлектризованному песку. Я снова спугивал зверей и птиц и с безумной яростью опять погрузился в вулкан плоти, достигавший центра земли. Потом я был меч-рыбой.

Потом стал осьминогом с восемью щупальцами, которые одно за другим углублялись в нутро идола и одно за другим пожирались вулканом плоти.

А богиня снова принималась выть и снова ждала меня.

Тогда я стал вампиром. Жаждая мести и крови, я неистово накинулся на женщину с черной кожей и фиолетовыми глазами. И опять я чувствую, как вулкан плоти разверзает свои пасти, чтобы пожрать меня, и чувствую, что его внутренности достигают центра земли. Из пастей еще струится моя кровь, а я уже снова набрасываюсь на богиню.

Потом я был гигантским сатиром, потом рехнувшимся тарантулом, потом сладострастной саламандрой. И всякий раз меня заглатывал вулкан бурлящей плоти. Пока не разразилась ужасающая гроза. Среди сверкающих молний, среди потоков кровавого ливня богиня с черной кожей и фиолетовыми глазами была жрицей, отдающейся у храма, была пещерой и колодцем, пифией и девой-хранительницей. Наэлектризованный, очищенный ураганом воздух огласили призывные вопли. На горячем песке, в центре кровавой бури я должен был удовлетворять ее страсть, будучи магом, голодным псом, минотавром. И всякий раз меня пожирали. Потом я еще был огненной птицей, человеком-змеей, крысиным королем. Более того, я должен был превращаться в судно с мачтами из плоти, в похотливую колокольню. И всякий раз меня пожирали. Тут неистово разбушевалась гроза, все завертелось вихрем: боги и звери вместе со мною любили богиню. И этот вулкан из плоти раздирали своими рогами минотавры, жадно грызли гигантские крысы, кровожадно пожирали драконы.

Вся эта прадревняя земля сотрясалась от грохота грома, озарялась вспышками молний, омывалась кровавыми ливнями. Пока, наконец, зловещая радиоактивная луна не взорвалась, как фейерверк; осколки ее, подобно космическим искрам, прорезали тьму и зажгли леса; огромный пожар охватил все вокруг, и началось уничтожение, гибель всего. Слышались глухие вопли, кровавые клочья мяса трещали в огне и разлетались в воздухе. Земля разверзалась, трескалась или превращалась в трясины, в которых тонули и пожирали друг друга живьем люди и звери. Среди развалин бегали изувеченные живые существа. Оторванные кисти рук; катящиеся и скачущие, как мяч, глазные яблоки; рыщущие на ощупь безглазые головы; ноги, бегающие отдельно от туловищ; кишки, сплетающиеся, подобно лианам из плоти и нечистот; стонущие матки; жалкие человеческие зародыши, выброшенные и растаптываемые ордою чудовищ и заваленные мусором. Вся Вселенная обрушилась на меня.

XXXVIII

Теперь я не в силах определить, сколько длилось то мое странствие. Когда я пробудился (назовем это хоть так), я почувствовал, что меня от того ночного мира отделяют бездны непроходимые: бездны пространства и времени. Ослепленный и оглохший, как человек, выныривающий из морских глубин, я снова включался в повседневную действительность. Действительность, о которой я теперь не могу сказать, насколько она и впрямь была реальной. Ибо, когда мое дневное сознание окрепло, глаза стали различать очертания окружающего мира и я обнаружил, что нахожусь в своей комнатке в Вилья-Девото, в моей единственной и такой знакомой комнатке в Вилья-Девото, я со страхом подумал, что, возможно, это начинается для меня новый, еще более непонятный кошмар.

Кошмар, который должен закончиться моей смертью – я ведь помню, что в том бурном волшебном сне мне было дано увидеть свое будущее, свою гибель в крови и огне. Странное дело, теперь никто, кажется, не преследует меня. Кошмар с квартирой в Бельграно прекратился. Сам не знаю как, но я свободен, я нахожусь в своей комнате, никто (по-видимому) за мной не следит. Секта, вероятно, отдалилась от меня навсегда.

Как же это я снова очутился у себя дома? Как получилось, что слепые разрешили мне уйти из той квартиры, окруженной лабиринтами? Не знаю. Знаю лишь, что все описанное было и происходило именно так. Включая – и прежде всего! – ужасающее последнее странствие.

Знаю также, что время мое ограничено и смерть поджидает меня. Удивительно и мне самому непонятно, что смерть-то поджидает меня как бы по моей собственной воле – ведь никто не придет сюда за мной, но я сам пойду, я должен пойти туда, где суждено исполниться пророчеству.

Моя хитрость, жажда жизни, отчаяние заставляли меня воображать тысячи способов бегства, тысячи способов уйти от власти рока. Но, увы, разве может человек уйти от собственной судьбы?

Итак, на этом я кончаю свое Сообщение и прячу его в такое место, где Секта не сможет его найти.

Сейчас полночь. Я иду туда.

Я знаю, что она меня ждет.

IV. Неведомое божество

I

В ночь на 25 июня 1955 года Мартин не мог уснуть. Ему снова виделась Алехандра, как она тогда в парке впервые подошла к нему; потом вперемежку представлялись разные нежные и страшные сцены; потом он снова видел, как она подходит к нему в ту первую их встречу, такая необычная, чудесная. Но постепенно его одолело тяжелое забытье, воображение его витало между сном и явью. И вдруг он услышал как бы звон далеких печальных колоколов и глухой стон, возможно, даже невнятный зов. В этом стоне нарастало отчаяние, едва слышный голос повторял его имя, а колокола меж тем били все громче и громче, пока звон их не стал неистовым и оглушительным. Небосвод, тот небосвод, что виделся ему во сне, озарился кровавым отблеском пожара. И тут он увидел, что Алехандра идет к нему среди багровых сумерек, лицо ее искажено, руки протянуты вперед, губы шевелятся, словно она в страхе, беззвучно повторяет свой призыв. «Алехандра!» – крикнул Мартин и проснулся. Весь дрожа, он включил свет и увидел, что он один в комнате.

Было три часа ночи.

Некоторое время Мартин не мог сообразить, что подумать, что делать. Наконец стал одеваться, и чем дальше, тем сильнее становилась его тревога – вот он уже выбежал на улицу и поспешил к дому Ольмосов.

И когда он издали увидел на затянутом тучами небе зарево пожара, он все понял. Гонимый отчаянием, он побежал к дому и упал без чувств посреди стоявшей на улице толпы. Очнулся Мартин у соседей и снова побежал к дому Ольмосов, но к тому времени полиция уже увезла трупы, пожарники же еще боролись с огнем, не давая ему распространиться за пределы бельведера.