Последний Исход - Вера Петрук

– Солукрай, – прошептал сам себе Регарди. Вот чему он должен был научиться в этих песках будущего – умению останавливаться.

– Что ты сказал? – переспросил Косур, нервно поглядывая в сторону барханов. Наверное, оттуда должны были появиться рабочие, возвращающиеся с раскопок, и Старший не хотел, чтобы его застали за разговором с драганом.

– Я согласен, – быстро произнес Арлинг, чувствуя, как в груди тлеет жар солукрая. Он ходил по опасному краю, и сделать ошибку было легко. Если он хотел вернуть расположение имана, ему придется контролировать не только каждый шаг, но все мысли и желания тоже. Никаких обид и ничего личного. Эти люди не имели значения. Только солукрай, который, несмотря на все его старания, не желал засыпать, разжигая в нем пламя гордости и ненависти.

– Вот и отлично, – обрадовался Косур. – В семь утра подходи к бараку. Отправляемся вместе, одним отрядом. Кто опаздывает, тех штрафуем или лишаем обеда. Такие порядки.

На том и расстались.

Арлинг нашел палатку примерно в двух сотнях салей от барака рабочих. Отсюда почти не было слышно голоса Сикта-Иата, зато отчетливо раздавались звуки керхского лагеря, который оказался ближе, чем он полагал. Керхи были известными любителями ночных посиделок у костра с заунывными песнями стариков или ритмичными плясками молодых, но Арлинг не был против их соседства. После знакомства с бараком рабочих оно казалось даже приятным.

Как и догадывался Арлинг, палатка оказалась керхской. Очевидно, Косур или кто-то из начальства выменял ее у кочевников, когда рабочие стали болеть, а местные лекари оказались бессильны. Подобная забота вызывала вопросы. Ведь Косур мог просто выгнать больного рабочего из барака на улицу и поискать себе нового – здорового. Или местные законы запрещали так поступать? Намек на то, что новый мир станет лучше прежнего? Или просто знаки, которые каждый истолковывал по-своему?

Чем бы там ни руководствовался Косур, но палатку он выбрал хорошую. Арлинг прожил с керхами не одну неделю и в жилищах кочевников разбирался. Вопреки его ожиданиям от шатра даже не пахло человеческими испарениями. Или рабочий умирал как-то особенно, или пустынное солнце выжгло все, уничтожив любой намек на запах людей.

Откинув полог, Регарди быстро изучил шатер, который должен был стать ему кровом на время нового испытания. По-другому свое будущее занятие в Сикта-Иате он назвать не мог. Шатер держался на деревянных шестах и кольях, врытых в песок. Сшитые кошмы из немытой козьей шкуры, покрывающие палатку, сохраняли внутри тепло и защищали от дождя и ветра. Как-то Аршак объяснил Арлингу, что именно немытые шкуры животных делали жилище кочевника прочным и непроницаемым – из-за естественного жира, запах которого не могло уничтожить даже солнце. Прямоугольное полотно шатра было растянуто на шестах так, что тыльная сторона, обращенная к ветру, могла опускаться на землю. С этой стороны в песке были закреплены маленькие колышки, способные выдержать напор стихии. Другая сторона шатра была открыта. Вероятно, это и помогло избавить палатку от неприятных запахов после смерти больного человека.

Внутри, в центре, находилось углубление, обложенное камнями – очаг. Рядом были аккуратно сложены чайник, котелок и бурдюк для воды. Их находка была большой удачей. Кучеяры, выносившие тело умершего, оставили их из-за суеверий, Арлингу же брезговать не приходилось. Он с удивлением отметил, что шатер вызывает в нем какие-то незнакомые чувства. В бараке рабочих Регарди улегся бы спать, заставив себя забыть, где он и что будет делать завтра. Однако оказавшись в палатке, Арлинг неожиданно ощутил себя хозяином. Пусть и на время, но шатер должен был стать ему не только кровов, но домом. Пристанищем, где он сможет быть самим собой, местом, где его никто не осудит и не пристыдит за ошибки.

Рядом с очагом Регарди нашел свой сверток, принесенный Косуром. Его вес остался прежним, однако он пообещал себе, что позже непременно проверит содержимое – доверять людям он разучился еще в детстве. Пол шатра был выложен старыми козьими шкурами. Немного поколебавшись, Арлинг решил их сжечь. Как бы Косур не уверял его, что зараза к слепым не пристает, рисковать не хотелось. Для того чтобы победить солукрай, ему нужно было здоровое и послушное тело.

И хотя невыносимо хотелось спать, Арлинг заставил себя выйти из палатки и обойти окрестности. Он владел палаткой не больше часа, но она сумела вызвать в нем инстинкт выживания. Нужно было найти еду и топливо для огня. После полуночи температура упадет еще сильнее, и плащ, в который сейчас кутался Регарди, уже не поможет. Оставив лагерь керхов в стороне, Арлинг отправился туда, где едва слышно шумели воды Мианэ. Через полчаса ему удалось набрести на речной оазис, обильно поросший дырисуном, маскатовыми деревьями и кустарниками заразихи. Плодами маскатовых деревьев кучеяры обычно кормили скот, но Арлинг не побрезговал бы и таким угощением. Однако продолговатые плоды были твердыми и шершавыми на ощупь, и он оставил их дозревать на ветвях. С клубнями заразихи повезло больше. Подкопав несколько кустов, Регарди извлек не меньше двадцати рыхлых шаров размеров с его кулак. Достаточно, чтобы приготовить сытный ужин и еще оставить про запас. Керхи умели готовить из заразихи около десятка блюд, в том числе и знаменитое лакомство «бай-бай» из толстых глянцевых листьев кустарника, но кулинарные знания Арлинга были не столь глубоки. Он собирался запечь клубни в костре и съесть вместе с кожурой – чтобы больше было.

Несмотря на то что в оазисе росло много деревьев и кустарников, ни одно из них не годилось для разведения костра. Упавшие ветки были тщательно собраны побывавшими в оазисе керхами, а сырая древесина маскатовых деревьев и заразихи в огне не горела. Требовалась ее длительная сушка в течение недели, и Арлинг решил, что этой ночью согреется украденным у керхов кизяком. Позже, когда у него появятся деньги, он собирался честно заплатить за него.

Однако красть верблюжьи лепешки не пришлось. По дороге из оазиса ему удалось поймать речную ящерицу, мясо которой обожали керхи. Лучшего повода для знакомства было не найти. Несмотря на то что время приближалось к полуночи, кочевники не спали и охотно согласились на обмен. Старый керх по имени Тар-Тар, выпивший, судя по винным парам, не одну чарку моханы, оказался настолько щедрым, что к корзине кизяка добавил горячую лепешку и головку чеснока.

Было далеко за полночь, когда Арлинг, поужинав клубнями заразихи и угощением керха, собирался заснуть. Оставалось опустить боковые полотна палатки, которые он поднял, пока готовил еду на очаге. Выбравшись, Регарди принялся возиться с повязками, ругая себя за то, что затянул их слишком туго. Сикта-Иат уже давно спал. Лишь изредка раздавались негромкие шаги стражников, патрулирующих ночные улицы. Керхи тоже успокоились – тушили костры и разбредались по шатрам. Только сейчас Арлинг понял, как ему повезло. Вряд ли ночь в бараке на грязной циновке вместе с десятком сопящих и храпящих тел могла хоть как-то сравниться с его почти комфортным жилищем. Как только у него появятся деньги, он выменяет у кочевников пару свежих шкур, которые расстелет на полу, и тогда его шатер можно будет назвать дворцом.

Он почувствовал взгляд задолго до того, как ветер донес до него звук дыхания и мягкий шелест шагов по песку. Из оружия у него имелся только нож, спрятанный за голенище сапога. Ничего хорошего от ночного посетителя Регарди не ждал.

В следующий миг он озадаченно принюхался. Гость дышал сипло и прерывисто, вонял звериной шерстью и вообще не был человеком. Уже не раздумывая, Арлинг вынул нож, злясь на себя, что сразу не сумел отличить собаку от человека. Странно, что она вообще здесь очутилась. У кучеяров было сложное отношение к этим животным. Они и ненавидели их, и почитали одновременно. Псу смерти Бхудке принадлежало не последнее место среди кучеярских богов, в то же время слово «пес» считалось едва ли не самым грязным ругательством. В тяжелые времена суеверные кучеяры обычно убивали собак, чтобы случайно не привлечь внимание могущественного Бхудке к себе и своему дому. В благополучной и богатой Самрии Арлинг встречал собак, но обычно это были карликовые породы, заменяющие богатым кучеяркам меховые игрушки.

Собака, которая стояла на песке в десятке салей от него, не была карликовой. Если обоняние и ветер не обманывали Регарди, в холке она должна была доставать ему до пояса. В старом Балидете некоторые дома держали сторожевых псов, но во время дневной прогулки по Сикта-Иату Арлинг не слышал собачьего лая. Скорее всего, собака пришла от керхов. В отличие от кучеяров кочевники любили собак и охотно заводили четвероногих. Ее мог приманить запах пищи или свет от его очага. Был и третий вариант. Не все жители Балидета погибли, соответственно, могли выжить и животные. Пес одичал и осмелился подойти к шатру Регарди лишь потому, что почувствовал, что человек один. Однако только очень голодный зверь мог проигнорировать чувство безопасности и попытаться напасть на себе подобного.