Категории
Самые читаемые
Лучшие книги » Документальные книги » Биографии и Мемуары » Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938 - Анжелика Балабанова

Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938 - Анжелика Балабанова

Читать онлайн Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938 - Анжелика Балабанова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 73 74 75 76 77 78 79 80 81 ... 101
Перейти на страницу:

«Мелкобуржуазные выскочки, – думала я. – Они не видят, как артисты оскорбляют этих рабочих».

Я поднялась и направилась к выходу, и при этом ко мне присоединился Джон Рид. «Давайте уйдем», – сказал он. Я никогда не слышала, чтобы в чьем-то голосе было столько печали и унижения.

Было странно, что Джон, будучи иностранцем, понял и меня, и ситуацию вообще.

– Они хотят избавиться от вас, – сказал он мне после моего возвращения из Петрограда, – до приезда иностранных делегаций. Вы слишком много знаете.

– Но они же не сомневаются в моей лояльности! – воскликнула я.

– Конечно нет. Но они не сомневаются и в вашей честности. Ее-то они и боятся.

Я знала, что мой отказ поехать в Туркестан по распоряжению Исполкома Коминтерна, вероятно, закончится моим смещением с должности, но я уже указывала на то, что была не против заплатить эту цену. (В 30-х годах подобное нарушение дисциплины, вероятно, закончилось бы для меня тюремным заключением или чем-нибудь еще похуже. В 1920 году советские вожди еще прислушивались к мнению рабочего класса за рубежом.)

Спустя приблизительно две недели после заседания Исполкома в Петрограде в мою комнату вбежал Рид.

– Скажите мне, Анжелика, вы все еще являетесь секретарем интернационала или нет?

– Конечно да, по крайней мере номинально, – ответила я.

– Если это так, то почему вы не на заседании Исполкома?

– Я ничего о нем не знаю. Где оно проходит?

– Зато я знаю, – сказал он. – Эти трусы заседают в комиссариате Литвинова, чтобы вы не узнали, где они.

И хотя я себя плохо чувствовала, я оделась и пошла на заседание. Когда я вошла в комнату, Зиновьев побледнел, а другие члены Исполкома пришли в чрезвычайное замешательство. Я подождала окончания заседания, не сказав ни слова. После него я попросила Зиновьева объяснить, почему меня не уведомили о нем и что вообще происходит.

– А мы думали, – сказал он, не поднимая глаз, – что Троцкий сказал вам. Исполком уже решил сместить вас с вашей должности из-за вашего отказа поехать в Туркестан.

Весть о моем смещении, понимание того, что я больше не несу даже формальной ответственности за методы и действия, которые я презирала, дали мне чувство освобождения, которого я не ощущала уже несколько лет. Но наибольшее впечатление в тот момент на меня произвела трусость этого человека, который, притворяясь революционным вождем, не обладал даже мужеством посмотреть в лицо человеку или взять на себя ответственность в неприятной ситуации.

Несмотря на чувство освобождения, последовавшее за моим смещением с должности, мое осознание средств, которыми это было достигнуто, мотивов, лежавших за этим, и подозрений, насколько распространенными и всепроникающими стали эти методы, – наряду с моим ослабленным физическим состоянием – привело к физическому и нервному срыву, потрясшему весь мой организм. В это время меня тронул и поддержал полученный от Джона Рида его автопортрет. В уголке он написал: «Лучшему революционеру, которого я знаю в России». Я знала, когда читала эти слова, что, вероятно, пережил Джон Рид, который знал и обожествлял вождей революции.

В эти дни, когда я болела, ко мне пришел Радек. Он только что возвратился из Берлина, куда его посылал Зиновьев и где он попал в тюрьму за свою коммунистическую деятельность. Он привез новости и письма от итальянских товарищей и от старых друзей в Германии. Казалось, он испытывал глубокое сожаление в связи с моим отстранением от дел. «Они что, с ума посходили? – воскликнул он, имея в виду действия Исполкома. – Вы единственный человек в России, который хорошо известен всему западному рабочему движению. У меня есть достаточно доказательств этого. Этих людей, особенно итальянцев, возмутит ваша отставка. Этот негодяй Зиновьев! Вы обязаны вернуться!»

Я понимала, что его позиция в этом вопросе была продиктована больше его соперничеством с Зиновьевым, нежели какими-то другими соображениями.

Радек был для меня необычным психологическим явлением, но никогда – загадкой. Еще во время войны я заметила, как легко он может перепрыгивать с одного прогноза на другой. Сегодня он доказывает, что события на фронтах должны быть такими-то и такими-то; завтра, когда уже случилось все наоборот, он будет пытаться доказать, что все могло бы случиться и иначе. Эти объективные оценки не имели большого значения, но, когда на кону было личное положение Радека во фракции, он применял то же самое интеллектуальное ловкачество, и результаты были более серьезными. Он представлял собой необыкновенную смесь безнравственности, цинизма и стихийной оценки идей, книг, музыки, людей. Точно так же, как есть люди, не различающие цвета, Радек не воспринимал моральные ценности. В политике он менял свою точку зрения очень быстро, присваивая себе самые противоречивые лозунги. Это его качество при его быстром уме, едком юморе, разносторонности и широком круге чтения и было, вероятно, ключом к его успеху как журналиста. Его приспособляемость сделала его очень полезным Ленину, который при этом никогда не принимал его всерьез и не считал его надежным человеком. Как выдающийся журналист Советской страны, Радек получал распоряжения писать определенные вещи, которые якобы исходили не от правительства или Ленина, Троцкого или Чичерина, чтобы посмотреть, какова будет дипломатическая и общественная реакция в Европе. Если реакция была неблагоприятная, от статей официально отрекались. Более того, Радек сам отрекался от них. Не обладая восприимчивостью и большой гибкостью ума, он умел выражать мнения других и на самом деле верить, что они были его собственными, мог с пылом поддерживать довод, против которого до этого боролся.

Из-за этой невосприимчивости его не смущало то, как с ним обращаются другие люди. Я видела, как он пытается общаться с людьми, которые отказывались сидеть с ним за одним столом, или даже ставить свои подписи на документе рядом с его подписью, или здороваться с ним за руку. Он был рад, если мог просто развлечь этих людей одним из своих бесчисленных анекдотов. Хоть он и сам был евреем, его анекдоты были почти исключительно про евреев, в которых они выставлялись в смешном или унизительном свете.

В России на Радека смотрели как на аутсайдера, иностранца, коль скоро речь заходила о традициях революционного движения. Но он настолько органично присвоил себе политический менталитет и язык русских большевиков, что чувствовал себя здесь абсолютно как дома. Его позиция была позицией революционного выскочки, который не колеблясь использует материальные преимущества того положения, на которое поставила его революция, и чувствует свою значимость из-за этих преимуществ. Никто из русских революционеров старой гвардии, за исключением Зиновьева, не разделял его точек зрения.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
1 ... 73 74 75 76 77 78 79 80 81 ... 101
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938 - Анжелика Балабанова торрент бесплатно.
Комментарии
Открыть боковую панель
Комментарии
Сергей
Сергей 24.01.2024 - 17:40
Интересно было, если вчитаться