Солнце над Бабатагом - Александр Листовский

— Еще бы, ты ведь любознательный, до всего хочешь докопаться. — Маринка погладила его по плечу.

— Да. Ну и что же ты думаешь? Оказывается, здесь когда-то жили скифы. Потом часть из них ушла, перевалила Уральский хребет и осела в Северной Таврии.

— Откуда ты все это узнал?

— Комбриг рассказывал… Здесь кругом памятники для будущих поколений. Я, будь моя воля, любую здешнюю хибарку без окон под стеклянный колпак поставил бы, чтоб потом все видели, как раньше жили люди… Однако который час?

— Девятый.

— Ого! Ну и заспался! Надо вставать…

Маринка накинула шелковый халатик, подаренный ей Лолой, и принялась готовить завтрак. Но едва она, помыв руки, потянулась за хлебом, лежавшим на полочке, как вскрикнула и даже попятилась.

— Ты что? — спросил Лопатин.

— Дыру провертели… В стенке.

Лопатин подошел.

— Скажи, пожалуйста! — он, нахмурившись, покачал головой. — А кто там живет?

— За стенкой? Бай. Старик. У него шесть жен молодых. Я их знаю.

— А ты знаешь, в третьей бригаде Петрову-Тюрину, командиру полка, в дыру змею запустили. Хорошо, он вовремя заметил, убил, — сообщил Лопатин, замазывая отверстие хлебным мякишем. — Ладно, я сам поговорю с этим баем. Как его зовут?

— Рахманкул.

Лопатин отошел к рукомойнику.

Пока он умывался, Маринка собирала его в дорогу.

— Митя, смотри, — заботливо говорила она, — я кладу тебе в сумку хлорные лепешки. Это для дезинфекции воды. Смотри не забудь.

— Не забуду, Мариночка.

— Нет, ты не улыбайся. Я серьезно говорю. Знаешь, в Бабатаге нет проточной воды. Там ямы-водохранилища. Значит, всякие микробы есть. Ты смотри. А то ведь ты такой…

В дверь постучали.

— Кто? — спросил Лопатин.

— Товарищ командир, в эскадрон требуют. Через час выступать, — сказал в ответ голос.

Но оказалось, что на Дмитрия Лопатина возлагалась совершенно иная задача. Ему не надо было идти в Бабатаг. Только что поступил приказ командира дивизии выставить гарнизон в далеком от Юрчей кишлаке Санг-Гардаке, и выбор пал на Лопатина, уже показавшего себя толковым и знающим командиром.

На вторые сутки похода Дмитрий с небольшим отрядом из тридцати всадников, поднявшись в горы, подходил к Санг-Гардаку. Все было хорошо, но его беспокоило одно обстоятельство. В начале движения, когда отряд шел еще Сурханскон долиной, два бойца заболели малярией. Возвращаться было нельзя, и теперь он мог утешать себя только тем, что в горах, с переменой климата, больные сами поправятся. Фельдшера небольшому отряду не полагалось. Приходилось рассчитывать на собственные силы. Конечно, за трехгодичное пребывание в военной школе Лопатин получил основательные знания и по санитарному делу, и оказать первую помощь раненому или больному для него не представляло большого труда. Однако, думая о заболевших бойцах, он мысленно перелистывал страницы медицинского справочника, лежавшего в тороках вьючной лошади вместе с полевой походной аптекой.

Солнце только начинало всходить за горами. Каменистая тропа тянулась зигзагами вдоль поросшего кустами темного еще ущелья. Она то взвивалась на самые кручи и петляла над чернеющей бездной, то круто сбегала к гремевшему потоку, и тогда всадники ехали, как в тумане, обдаваемые мелкой водяной пылью. Временами тропа вдруг исчезала среди стремительно бегущей воды. Лошади жались к скале, осторожно ставя копыта на скользкие камни.

На последнем повороте к кишлаку, когда дорога, поднявшись на страшную высоту, стала почти незаметной для глаза, перед отрядом открылась далекая панорама еще не тронутой человеком дикой природы. За хаотическим нагромождением гор, выше альпийских лугов и девственного леса, где и по сей час снежный барс вступал в бой с древним бактрийским оленем, чуть виднелся перевал Елантуш. В стороне весь в сиянии розовых лучей всходившего солнца, казалось, парил в голубеющем небе снеговой пик Хазрет-Султан…

Лопатин ехал, удивлялся и посматривал по сторонам. Его взгляд останавливался то на темно-зеленых зарослях можжевельника, носившего тут название арчи, то на покрытых мхом гигантских камнях, кое-где преграждавших поток, то на кустах боярышника и дикого барбариса, покрывавших склоны ущелья, то на гремящем потоке, носившем на карте название Тупаланг-Дарьи, или Бешеной речки.

Большая часть бойцов, а среди них и похожий на девушку молоденький переводчик Темир-Булат, ехавший позади командира, уже побывали в этих местах. Все они знали, что за ближайшей возвышенностью откроется кишлак Санг-Гардак. Так оно и было. Преодолев крутой подъем, отряд вышел в широкую лощину. Вокруг стояла мертвая тишина, чуть потревоженная глухим конским топотом. Впереди и несколько под уклон показались острые верхушки тополей, приземистые кроны абрикосовых деревьев и стоящие среди них глинобитные домики. Близ дороги смуглая женщина, взмахивая кетменем, искала что-то в земле. Лопатин поздоровался. Женщина положила кетмень, выпрямилась, вытерла рукавом пот на лице и с враждебным выражением на не лишенном приятности моложавом лице посмотрела на командира.

— Спроси ее, что она делает? — сказал Лопатин Темир-Булату, знаком останавливая свой отряд.

— Говорит, целебные корни ищет. Сын ее Абиль-джан, говорит, ногу покалечил. Болезнь очень опасная, — начал переводить молодой татарин.

— Спроси, как ее зовут. И где она живет. Скажи, что мы хотим помочь ее сыну, — сказал Лопатин.

Но, выслушав женщину, переводчик только покачал головой.

— Нехорошо говорит. Знаем мы вашу помощь, говорит. Уже были тут ваши и один падарсак последний бурдюк с катыком распорол саблей…

Лопатин нахмурился, но ничего не сказал. Сделав знак рукой, он двинул свой отряд вперед по дороге.

Кишлачный аксакал Базамат Ходжа, строгий на вид бородатый человек лет пятидесяти, как и все остальное население Санг-Гардака, оказался неграмотным. Он повертел в руках бумагу с печатью, присланную юрчинским ревкомом и обязывавшую его отвести помещения для гарнизона, и, узнав от Темир-Булата о ее содержании, заявил, что свободных хороших дворов в кишлаке нет. Можно расположиться в доме сбежавшего к басмачам бывшего эмирского чиновника Чола-бая, но дом разрушен, и сначала нужно его восстановить. Глины для этой цели вокруг сколько угодно. Такое неприветливое отношение красноармейцы встретили впервые. Однако Дмитрий Лопатин не стал возмущаться, а попросил аксакала показать разрушенный дом. Оставив лошадей коноводам, он прихватил с собой Темир-Булата и направился за аксакалом. Но не прошли они и нескольких шагов, как чуть было, не были сбиты с ног целой ватагой ребятишек, которые с криком «Бури! Бури!» бежали по улице.

Вдоль подошвы большой серой горы быстро двигались три бурые точки. Посмотрев в бинокль, Лопатин понял, что видит волчицу с двумя крупными уже волчатами. Волчица что-то несла на спине. Несомненно, это была овца. Лопатин взял у подошедшего ординарца свою снайперскую винтовку и прицелился, использовав под упор развалины дувала. Прибор показал расстояние в тысячу двести шагов. Прогремел выстрел. Тут же передняя крупная точка словно раскололась на две. Одна из них осталась на месте, а другая стала медленно удаляться. Не обращая внимания на то, что подле него толпились подбегавшие жители, среди которых было немало и женщин, Дмитрий продолжал бить по цели. После следующего выстрела второй волк закружился на месте, а третий, круто остановившись и, видимо, не понимая, что происходит, поднял жалобный вой. Лопатин выстрелил.

— Ура! Мерген! Молодец! — послышались за ним голоса, когда последний волк повалился, и не успел он оглянуться, как взлетел в воздух, подброшенный десятками рук.

Видя вокруг радостные лица бойцов и жителей кишлака, Лопатин радовался и вместе с тем жалел, что с ним нет Харламова, разделившего с ним бурный восторг народа в памятный день уничтожения диких кабанов под Юрчами.

Наконец его бережно поставили на ноги.

Аксакал Базамат Ходжа теперь уже не с той строгой миной, с какой встречал его раньше, а приветливо обратился к нему.

— Что он говорит? — спросил Лопатин, чувствуя, что разговор шел о чем-то приятном.

— Говорит, такому хорошему командиру, великому стрелку и его товарищам нельзя жить в плохом доме. Он приглашает всех жить у себя, — сказал Темир-Булат с нескрываемой радостью. — Говорит, барана резать будет для угощения русских солдат. Хорошие люди, говорит, — продолжал он, улыбаясь и показывая ровные, ослепительно белые зубы.

Лопатин подал команду, и бойцы, перестроившись по два, повели лошадей за аксакалом, который направился вверх по улице.

Навстречу им вышла из-за угла женщина с кетменем на плече. В другой руке она несла целый пук каких-то кореньев. Лопатин сразу узнал свою давнишнюю знакомую, не пожелавшую разговаривать с ним. Аксакал остановился и вступил с ней в разговор, то и дело показывая на Лопатина. Явственно ощущая на себе дружелюбные взгляды глубоких черных глаз женщины, изредка бросаемые на него, Дмитрий искренне жалел, что до сего времени не сумел овладеть местным языком.