Златая цепь времен - Валентин Иванов

Таков результат терминологической путаницы, результат, надо сказать, не только нелепый, но и, в своем роде, даже опасный: многократно подчищенный «прогноз», сто раз подогнанный под действительность и волей правщиков превращенный в описание действительности, продолжает слыть прогнозом, предвиденьем, провиденьем. Настоящее шаманство!

Насколько проще и здоровее называть вещи своими именами: есть планирование, краткосрочное и долгосрочное, без которого общество не может обойтись. Если хотят говорить о прогнозе, то под ним нужно разуметь не предзнание, а размышление о возможных последствиях нынешних действий, без чего общество тоже не может обойтись, и такое размышление мы обязаны опирать на все доступные нам объективные данные. Политически-социальная модель есть необходимейшая программа общественных мероприятий, вызываемая ходом Истории.

Реализуясь, социальная модель, как и планирование, вступает во взаимодействие с неограниченно большим количеством разнообразнейших и сложнейших обстоятельств — с Жизнью, и через это взаимодействие складывается будущее.

Большая беда В. Н. К., что меньше всего он интересуется человеком, рассматривая его как робота, который будет исправляться селекцией, а недостатки психики и характера этого робота будут «точно и избирательно» корректироваться «разнообразными химическими препаратами».

Автору книги как будто неизвестно, что общество очень давно занималось искусственным отбором, селекцией не только в растениеводстве и скотоводстве, но и в собственной среде. Бывало даже, что скотоводческие опыты переносились в общество прямо. Так, издавна бык, с его воинственным характером, превращался в кроткого рабочего вола. Тот же метод в Персии, Византии, Китае, Турции и некоторых других странах применялся и к людям. И так как, по тогдашним научным теориям, «холодный ум» евнуха был надежнее мужского, то в некоторые периоды истории указанных стран именно евнухи оказывались высшими сановниками…

Автор декларирует бесконечность расширения знаний, и через некоторое время его потомки будут не в восторге от кругозора своего предка. Но сам он смотрит в прошлое с дешевым высокомерием. Да, была у русских поговорка: от судьбы не уйдешь. Но говорили и — каждый кузнец своего счастья. Древние славяне вообще не признавали фатальности. Русское православие давало свободу воли и выбора между полюсами рая и ада, тот или иной удел был не предначертан, но обусловливался свободной волей. Фатализм ислама не помешал арабам стремительно распространить свое политическое влияние и культуру от Испании до Инда.

Будущее науки… Размышления В. Н. К. таковы по своему антигуманистическому строю, что пора спросить, наука для человека или человек для науки?

Да, конечно, наука значит бесконечно много, да. Но в какой мере? Наука — не подобие Америки, которая не так давно не существовала в сознании европейцев. Наука есть продукт человеческого творчества. Преклоняться перед ней — быть дикарем, который обожает собственноручно отесанный кусок дерева. Технократия, наукократия — религия дикарей нашей современности.

Что для человека будущее? В какое будущее тянулся, тянется и будет тянуться «заглянуть хоть одним глазком» человек?

В свое личное будущее, в которое входит судьба круга близких ему. Но ведь вот парадокс — каждый знал и знает: смерть ждет, она неизбежна, и к чему же торопить годы? Не лучше ль не заглядывать в грядущие пути, коль каждый из них, каков бы он ни был, заканчивается тупиком?

Нет. Мое человеческое «я» в нации, в созданном нацией государстве, в человечестве, наконец. Пусть парадокс остается парадоксом, но слова дряхлого человека — «я хотел бы дожить, чтобы увидеть», — не пустая фраза. Общности осознаны давным-давно. Давным-давно наши предки удовлетворяли свой голод по жизни и побеждали свой страх перед смертью, трудясь для рода-племени и кладя свою жизнь за род-племя.

Однако ж, чтобы жить в человечестве, человек не может и, вероятно, не должен превращать себя в бесстрастную машину, безразличную к себе, регистрирующую внешний мир, в машину, которая собирает факты, изучает факты, делает выводы из них.

Человек не может преобразить себя в машину, но обмануть себя и стать уродом-оборотнем он, несомненно, может.

Но что бы человек ни сотворял с собой, он глядит на мир через себя, и взгляд его окрашен цветом его личной жизни. Чем темнее и бедней она, тем мрачней и тусклей видится ему внешний мир. «Что пользы человеку, если весь мир приобретет, а душу свою потеряет» — такое было понятно уже давно.

Будущее — будущее людей, а не наук. Больше счастья или меньше? Что науки разовьются, это мы знаем, это очень интересно, это великолепно. Но нам известно также, не в упрек наукам, что «и через золото слезы льются».

Не только творимое потоками информации ощущение быстрого нарастания политического напряжения (лет сто тому назад в Европе узнавали о событиях хотя бы в Азии месяца через три, в момент их завершения: информация была исторической; сейчас мы, узнавая в тот же день, сопереживаем событиям во всем мире), но и создаваемое техникой, среди многого другого, глубокое изменение отношений между человеком и трудом, способствуя тревоге, увеличивает желание «заглянуть в будущее».

Наши подлинные проблемы суть проблемы человеческие, и «цвет», «окраска» общества, создается отношениями между личностями. Я уже говорил об изменении отношений между человеком и трудом. Здесь дело может оказаться трудней, сложней, чем такие капитальнейшие общественные факторы, как справедливое место трудящегося в обществе, оплата и условия его труда и прочее.

Дело в том, что человек с простейшими инструментами в руках в несравненно большей степени проявляет в труде свою личность в гармонии со своим телом, чем у станка-автомата, за письменным столом и так далее. Длинный путь своей эволюции от зверя — сотни тысячелетий и десятки тысяч поколений — люди прошли именно с простейшими орудиями в руке. Изготовление простейших орудий и пользование ими вместе с сообразительностью требовало также силы, ловкости, здоровья тела. И естественно — биологический отбор, осуществляемый природой, как бы сливался с отбором искусственным, который всегда совершался в обществе, начиная хотя бы с родовой ячейки. Уже сейчас техника сделала для большинства из нас тело чем-то второстепенным, и что нам делать с нашей несовершенной, эволюционно незаконченной плотью?

Слишком много встает проблем, а ответов нет. И то, что мы сегодня «знаем в четыре раза больше, чем в 1948 году», помогает больше выявлению новых проблем, чем разрешению «старых» по времени их появления.

Очень уж не просто заниматься арифметическим сложением науки с человечеством, людей с машинами, аршина с пудами. Сумма не получается.

…В науке правильно поставленный вопрос уже оказывается немалым достижением. И мой единственный деловой упрек автору книги сводится к тому, что он, по-моему, упустил из вида необходимость начать работу с тщательного уточнения терминов. В книге, назначенной широкому читателю, такое введение в тему увлекло бы не только читателя. Сам автор уточнил бы реальные возможности работы и поделился бы, вероятно, интересными размышлениями о возможных путях будущего науки, тем самым пробуждая мысль читателя.

*

Стремление проникнуть в будущее, чтоб знать, что нужно делать сегодня, есть насущнейшая потребность мыслящего человека[69]. Для вполне трезвых людей античного Средиземноморья в течение нескольких столетий Дельфы были консультативным центром, куда обращались за помощью при решении важнейших государственных дел: следовало правильно сформулировать (запрограммировать) вопрос и уметь столь же правильно прочесть ответ, выданный Пифией.

Римляне, люди необычайно практичные, предваряли решающие акты государственной деятельности гаданием на внутренностях жертвенных животных, чему обучался каждый магистрат и военачальник.

Не увлекаясь обзором древних приемов предвидения будущего, отмечу, что каждый народ на всех стадиях своей исторической жизни не только изыскивал такие приемы, но старался сделать их научными, то есть включить их в общую систему своего миропонимания, объектизировать их.

Приемы, применявшиеся на Руси, носили характер частный, бытовой: улавливание примет, вольное истолкование чего-либо необычайного. Систем же предвидения не было, что объясняется чертами национального характера. В этой связи можно напомнить о раннем наблюдении, высказанном византийским историком Прокопием Кесарийским о том, что славяне: «Судьбы не знают и вообще не признают, что Судьба по отношению к людям имеет какую-либо силу…»

В раннем европейском средневековье начала складываться наука предвидения будущего по расположению созвездий — астрология, которая опиралась на «герметические» науки, то есть на закрытые тайные учения о сущности и строении Вселенной, получившие позднее общее название оккультизма, магии. Адепты этой науки, наряду со стремлением развить тайные внутренние силы человеческой личности, вполне искренне сочли возможным вычислять будущее астрологически или «видеть» его посредством магических операций.