Закон Мерфи. Том 1 - Елена Янова

Я, правда, считал, что есть отдельные типы блюд, которые готовить надо исключительно вручную, например, стейк. Вот как сегодня.

И только я с умным видом потыкал сначала в исходящую мясными ароматами хрустящую корочку, потом сделал колечко из большого и среднего пальца левой руки, чтоб потыкать в основание большого пальца и так определить степень прожарки мяса, как в дверь постучали. Я улыбнулся — точно знал, кого вечером принесло, кто бы мог стучаться, а не звонить, и бросил в сторону двери:

— Заходи, нежданный, но предвиденный гость!

Дверь открылась, Тайвин переступил порог, принюхался и произнес:

— Мне необходимо с тобой серьезно поговорить.

Я со скепсисом отозвался, не отрываясь от процесса: стейк надо снять с огня, дать ему немного остыть, и в идеале — правильно сервировать.

— Так обычно начинаются классические семейные драмы, Тай. Ты уверен, что оно того стоит? Я как-то не готов за тебя взамуж. Может, несерьезно поговорим?

Тайвин хмыкнул, прошествовал ко мне на кухню и со смесью интереса и голодного блеска в глазах принялся наблюдать, как я филигранно выкладываю на две деревянные доски перечеркнутые полосками гриль-сковороды аппетитные кусочки стейка с каплями мясного сока на зажаристой поверхности, рядом — всенепременно желтое пятно кукурузы, тоже обжаренной на гриле, пара оттенков зеленого, красного и оранжевого: кружочки огурца, помидоры черри и полоски болгарского перца. Еще нужна будет солонка-мельничка с крупной розовой солью и перцем, вилка и нож.

— На сухой сковороде? — осведомился ученый.

— Да, — с оттенком гордости ответил я. — Жарить стейк на ароматном масле — жуткая ересь! Мне надо кое-что очень важное с тобой обсудить.

— А ты эстет! Мне тоже надо кое-что тебе сказать, — вздохнул штатный гений и с молящими интонациями добавил: — И прямо сейчас! Я так больше не могу.

Я вручил ему одну из досок и кивнул в сторону гостиной:

— Успеем. Тащи туда, сначала вкусное, потом словесное.

Тайвин повиновался, и мы в четыре руки накрыли на стол. Я достал из шкафа с посудой два громадных тонкостенных пузатых бокала на тонких высоких ножках и вытащил из холодильной панели бутылочку красного полусладкого.

— Извращенец, — скривился мой очкастый друг. — Вино из холодильника…

— Во-первых, оно не холодное, а охлажденное, во-вторых, красные вина, тем более полусладкие, и надо подавать немножко холодными, так букет будет раскрываться постепенно и полно, — рассказал я Тайвину маленькую тайну энологии с легким ощущением превосходства. Надо же и мне его иногда чем-то удивлять, не только ж ему нам лекции читать направо и налево! — И ты уж определись, я либо эстет, либо извращенец.

— Одно другому не мешает, — отмахнулся от меня ученый, — можно подумать, эстетствующих извращенцев в мире мало. Так вот…

— Стоп! — поднял руку я. — Сначала вкусное!

Я занял диван, Тайвин по сложившейся у нас гостевой традиции оккупировал кресло, и мы вдумчиво отдали должное вину и мясу. Но ученый сильно тревожился и дергался, и я снова испытал очень странное и интересное ощущение: меня щекотало изнутри волнение, стремилось вырваться наружу словами, билось нетерпеливыми искорками — и снова чувство не было моим, потому что слов, которыми оно должно было родиться на свет, я не знал. В отличие от Тайвина, насколько я понял. Так что я постарался штатного гения опередить, прежде чем он это трепещущее облечет в звук.

— Давай сыграем.

— Во что? — удивился ученый.

— В «камень-ножницы-бумага». Умеешь? — хитро спросил я.

— Нет.

Я быстренько объяснил очкастому правила, и мы сыграли три кона. Все три раза я выкинул то же, что и он. Просто прислушался к чему-то немому, но почти осязаемому, чему-то, что чувствовал изнутри, но знал, что идет оно снаружи, что никакими словами я объяснить не мог и сам себе, не то что кому-то еще.

Тайвин уставился на меня в немом вопросе. Он со второго кона заподозрил неладное и теперь ждал, пока я наиграюсь и соизволю ему объяснить происходящее, и он наконец и сам получит право голоса. Я весело ему подмигнул:

— По последней?

Тут я перестал пытаться выйти за пределы себя, продолжая самого себя осознавать и ощущать, и ожидаемо продул: пальцы ножниц сломались о камень кулака.

— Объясняй. — Тайвин был внимателен и краток.

— Короче, я тебе не рассказывал, но на Седьмом со мной что-то произошло.

— Что, и почему ты раньше молчал? — напрягся ученый, подался ко мне и чуть не опрокинул бокал, но я успел подхватить.

— Потому что я так точно и не понял, что это было, а потом ты знаешь, понеслась хромая в баню: то ментат, то Андервуд, то я в зыбун попал и девочку нашел, сегодня вот на изнанке космопорта побывал… — я все больше изумлялся тому, как понеслись вскачь события после того, как мы слетали к новому миру. — Хочешь, расскажу?

— Почему хромая… Про космопорт потом, — ученый нетерпеливо отмел мои попытки перевести тему, — подробности давай.

— А нет никаких подробностей. Я из флаера вышел и вдруг как будто мир заново увидел, знаешь, как в детстве. Все яркое, цветное,