Дата Туташхиа - Чабуа Амирэджиби

Ничего себе, в хорошенькое положеньице я попал. Как ни вертись, сухим из воды не выйдешь… Когда получил я этот приказ, выходило, что Сахнов без Зарандиа и шагу ступать не будет. А теперь действует один Сахнов. И случись что не так, полковник умчится в свой Петербург, а с меня тут три шкуры сдерут, и виноват буду я один. Ну, а в случае удачи Сахнов все себе припишет; мне, может, тоже что перепадет, но Мушни останется с носом. Правда, Мушни за славой не больно гонится, но все равно не будет он доволен.

Но рассуждать не положено, я маленький человек и должен выполнять приказы полковника Сахнова. А один приказ я с первых же шагов не понял – Дата Туташхиа ведь не гимназист, к чему же я должен его готовить? Так прямо и спросил полковника. И получил ответ:

– Всыпать ему пятнадцать розог!

– За что, господин полковник?

Услышал громовый хохот – такой, что стены задрожали. Конечно, глупо было спрашивать, разве я сам не понимаю. Но вырвалось помимо моей воли потому, что если Дата выскользнет из наших рук, то до Сахнова он, возможно, не дотянется, но отыграется не только на мне, но и на моих детях. Но объяснять, этого я не стал. Вышел из комнаты и послал полицейских за Туташхиа.

Пятнадцать розог? Извольте, ради бога. Но людей своих я тоже знал как облупленных. Кто из них решится поднять руку на Дату? Есть у меня один дурак Мангиа – другого такого дурака не сыщешь на земле, но и он сообразит, что каждый удар, нанесенный Дате, будет стоить смерти. Сколько ударов – столько смертей.

Привели его. Стоит и смотрит на меня, ни слова не говоря. Разве поймешь, что он, мерзавец такой, задумал.

– Уложить! – приказал я.

Пять полицейских набросились на Туташхиа. Но каждый тут же получил от него по тумаку, как по конфете, – кому куда попало, и мои люди замерли как на параде.

– Уложить! – закричал я опять, распаляясь от собственного крика и злости.

– Не подходите близко, – спокойно сказал Туташхиа.

Потом посмотрел на розги, сам лег на пол, приговаривая при этом каждому:

– Ты – Сабагуа, ты – Толуа, ты – Мангиа, ты – Чилориа, а ты – Габисониа.

– Начинайте, – потребовал я. – Чтоб каждый ударил три раза. Вот и выйдет пятнадцать.

Должен сказать, не очень мои люди усердствовали. Замахивались, правда, лихо – так, что розги свистели в воздухе, а били тихонько, совсем не так, как принято было бить. Лежал абраг не шелохнувшись, в упор на меня смотрел, ни слова не произнес, ни звука.

И вдруг открывается дверь и на пороге появляется полковник Сахнов, и с таким криком, как будто бьют его, а не безмолвного Дату Туташхиа:

– Что тут происходит?! Прекратить это варварство! Кто дал вам право! Идиоты! Посмотрите на этих кретинов! Сейчас же вон! Килиа, гони прочь этих людоедов! За решетку всех!

Я-то догадался сразу, что за спектакль он устроил, не в первый раз принимаю участие. Но люди мои все приняли за чистую монету. Как услышали этот крик, побросали сразу розги и бросились прочь из кабинета, толкаясь и перегоняя друг друга.

– Вставайте, прошу вас! – сказал полковник таким тоном, что, казалось, он сию же минуту начнет просить прощения.

Туташхиа встал.

– Снимите с него кандалы.

Я позвал Мангиа и велел ему выполнить приказ полковника. Мангиа забрал кандалы и ушел.

– Я прошу вас сюда, господин Туташхиа, – сказал полковник, направляясь в заднюю комнату. И снова ко мне: – Разве можно так оскорблять человека? Розгами…

Получилось, что это я все придумал, я во всем виноват. Но Туташхиа не такой дурак, не чета полковнику, он, я заметил, прекрасно понял, что к чему.

Расселись мы по своим местам. Я достал бумагу, чтобы вести протокол допроса. Смотрю на полковника, жду, с чего он начнет.

– Вы знаете братьев Чантуриа? – в упор спросил Сахнов.

Братья Чантуриа были абрагами – об этом знали все.

– Каких Чантуриа? – ответил Туташхиа.

– Разбойников.

– Нет. Не знаю.

– Знаете, знаете! – стал уверять полковник. – Расскажите, какие у вас отношения?

– Да не знаю я их! – уперся Туташхиа.

Тоже был упрямым и пройдохистым, не меньше чем Сахнов. Битых полчаса один твердил – знаете, а другой повторял – не знаю. А я все заносил в протокол, что поделаешь, если должность у тебя такая. Ну, полковник, конечно, ничего не добился замолчал. А подумав, сказал:

– Хорошо. Потом поговорим об этом. А теперь послушайте, что я вам скажу. По милости наместника вам были прощены все преступления, которые вы совершили прежде. Это, конечно, так. Но документ ваш теряет силу после того, как вы провинитесь в чем-нибудь потом. И тогда вас будут судить за все преступления, а их так много, что дело ваше нельзя вместить в самую толстую папку. Виселица – единственное, что вас ждет. Знаете ли вы об этом?

Туташхиа не отвечал.

– Достаточно доказать, что существует преступная связь между вами и братьями Чантуриа, – и ваша жизнь закончится на виселице.

– Не знаю я их, – в который раз повторил Туташхиа.

Полковник покачал головой, как будто сожалея об его упорстве, и, повернувшись ко мне, приказал:

– Повторить!

Снова я вызвал своих полицейских.

– Напрасно все это, – сказал Туташхиа, – ничего вы все равно не добьетесь.

– Добьемся, добьемся, – повторил полковник. – Приступайте!

– Килиа! – обратился ко мне Туташхиа по-мегрельски. – Полковник твой, как видишь, умом не блещет, по глупости, смотри, втянет тебя в историю. Братья Чантуриа, я вижу, тут ни при чем. Чего он хочет? Пусть скажет прямо, нечего со мной в жмурки играть, понимаешь ты это?

– Всыпьте ему как следует! – крикнул Сахнов, а сам поманил меня пальцем, требуя, чтобы я перевел ему то, что сказал Туташхиа.

В это время опять засвистели розги. Но Сахнову, видно, не понравилось, как работают мои полицейские. Он вскочил со своего места, вырвал розги из рук Габисониа и взялся за дело сам. Ух-х-х! Пошло дело! Сек, пока не устал. Туташхиа не шевельнулся. Полковник перевел дух и опустился в кресло, заставив повторить еще раз, что сказал мне Туташхиа. Потом жестом выпроводил полицейских из комнаты и снова погрузился в раздумья. Долго так сидел, будто голову над чем-то ломал. Даже глаза прикрыл руками. Я уже подумал, грешный человек, не задремал ли мой полковник. А Дата Туташхиа на боку лежал и смотрел на него так, словно спрашивал: какую еще глупость выкинут два этих болвана?

И что же вы думаете – как в воду глядел! Мы выкинули, конечно, еще одну глупость.

– Садитесь! – раздался голос полковника. – Сюда, – он указал рукой на стул.

Туташхиа поднялся лениво, с таким видом, будто ему гораздо приятнее лежать и получать розги.

– Значит, вы не знаете Чантуриа?

– Нет, не знаю.

– Допустим, что это так. Но нам совсем не нужно, чтобы вы их знали. Ведь вы могли бы, скажем, с ними познакомиться?

– Мог бы. Но не испытываю в этом никакой потребности.

– Это не имеет значения. Главное, что это нужно нам. А вам нужна свобода и собственный дом. Не так ли?

Туташхиа только пожал плечами: дескать, не знаю, что мне нужно.

– Помогите нам арестовать или убить братьев Чантуриа. Или сами убейте их. Тогда вам не будут грозить неприятности, и виселица в том числе.

Туташхиа громко расхохотался, обрадовался, проклятый, что заставил полковника открыть свою цель. А тот сказанул тоже; виселица у него – неприятность.

– Ничего из этого не выйдет, господин полковник, – не торопясь ответил Туташхиа.

– Выйдет, выйдет, – опять заладил свое Сахнов.

Второго такого упрямца я не встречал нигде. Выйдет! И все тут… Голову на отсечение даю, что Туташхиа за такое дело браться не будет. А если бы и взялся, так Чантуриа не хуже, чем Дата, стрелять умеют и соображают тоже не хуже него.

– Откуда у вас такая уверенность, господин полковник? – спросил в тот момент Туташхиа.

– Всыпьте ему десять розог, – обратился ко мне Сахнов. – А потом я объясню – откуда.

И опять полицейские ввалились с розгами, и все началось сначала. Старались они не шибко, и все же – розги есть розги, да и порция какая.

Полицейские ушли, закончив свое дело. Сахнов приказал Дате сесть на стул.

– Теперь послушайте, что я скажу. – Сахнов, собираясь с мыслями, подал мне знак, что дальше записывать не нужно. Повернулся к Дате: – Разве вы не понимаете, что люди раскусили вас наконец. И если раньше они были вашими пособниками, то теперь стали вашими врагами. А дети тех людей, которых вы грабили и убивали, теперь, ставши взрослыми, не упустят случая пустить вам пулю в лоб из-за угла.

– Но это ложь! Я никому не принес вреда, никогда не совершал злых поступков и ни в одном убийстве не был грешен!

– Кто вам поверит! – закричал Сахнов и стал валить в одну кучу все, что мы в свое время пораспускали через своих людей и что народ еще от себя добавил. В Луци он – все знают – вырезал целую семью Тодуа, в Мартвили убил двух разбойников – Медзвелиа и Гомелагдиа, а в другом месте изнасиловал четырех девиц… Сейчас я не вспомню всего, что он наговорил.