Голодная дорога - Бен Окри

Мадам Кото постояла у двери, осматривая окружающий мир. Белое ожерелье гордо красовалось на ее шее. Вскоре она уставилась в моем направлении. Долго смотрела на меня, и затем, к моему изумлению, пошла в мою сторону. Я попытался слезть с дерева, но шорты у меня сзади зацепились за ветку. Я решил покориться воле Мадам Кото. Выверенными шагами, перекатывая свое грузное тело, без видимых усилий грациозно обходя предательские лужи и ямы, она шагала ко мне. Она была очень массивная. Сам вес ее набедренных повязок придавал ей причудливое величие. Усталость придавала ее лицу новые выразительные черты. Она стояла рядом с деревом, пристально смотря на меня, и сказала:

— Азаро, что ты тут делаешь?

— Ничего.

— Ты воображаешь себя птицей?

— Нет.

— Так почему ты так смотришь на меня?

— Я не смотрю.

— Ну-ка слезай с дерева!

— Нет.

Она пронзила меня взглядом. И затем внезапно сказала:

— Что ты делал в моих снах?

— Ничего.

Она попыталась схватить меня за ногу, но я вовремя убрал ее. Она подпрыгнула, неудачно приземлилась, ушибла ногу и оставила попытки снять меня с дерева. Она сказала:

— Если я еще раз поймаю тебя во сне, я тебя съем.

Затем она побрела обратно к бару. Когда она исчезла за занавесками, вышли женщины, которые уставились на меня и стали делать в мою сторону презрительные жесты. Когда им надоело смотреть на меня, я слез с дерева и пошел домой.

Папа вернулся с работы рано. Он пришел с голой грудью и потный. Он избивал мешок, набитый тряпками, который ударялся о стену. Он посмотрел на меня, пот стекал у него по лицу, и сказал:

— Сын мой, твой отец тренируется.

— Зачем?

— Чтобы стать чемпионом мира.

Он продолжал дубасить эту связку тряпья, так что стены дрожали и с каждым ударом дом сотрясался до самого основания, а сам он неистово пыхтел. Он все бил этот мешок, пока в стену не постучал сосед.

— Что ты хочешь сделать, а? — крикнул он. — Ты хочешь разбить стену? Иди и нанимайся в армию вместо того, чтобы раздражать людей!

Папа прекратил дубасить мешок и стал боксировать с тенью. Каждый особенно мощный удар по воздуху он сопровождал именами реальных и воображаемых врагов и набором брани. Он прыгал кругами, нырял по-утиному, делал короткие выпады, наносил апперкоты, обманные удары и отпрыгивал. Пена от пота проступила на его груди. Наконец он устал, пошел и принял ванну. Когда он вернулся, я стал раскладывать еду. Он запретил мне это делать, и разложил еду сам. Мы поели вместе.

Когда мы закончили есть, я пошел мыть посуду. Папа сел на стул и закурил. Он все еще не мог успокоиться, когда я вернулся. Я молча за ним наблюдал. Он часто посматривал на меня и улыбался. Через какое-то время появился лендлорд. Он даже не постучал. Он ворвался к нам в комнату, оставив дверь распахнутой настежь, и адресовал свои жалобы всему поселению.

— Мне сказали, что ты разрушаешь стены! Если ты сломаешь что-нибудь в моем доме, гром поразит тебя. И лучше бы тебе начать собираться и уезжать отсюда. Я устал от твоих проделок!

Он вылетел как вихрь. Папа продолжал курить. Он не двигался. Когда лендлорд вышел, Папа встал, закрыл дверь и снова сел на стул. До прихода Мамы мы не проронили ни слова.

Глава 2

Мы и не предполагали, насколько серьезно Папа занялся боксом. Он начал тренироваться как умалишенный. Иногда он вставал ночью, подпрыгивал, уклонялся, наносил ответный удар, выпад, свинговал и избивал своих воображаемых соперников. По утрам, прежде чем поесть, прежде чем сунуть в рот жвачку, он отрабатывал бой по всей комнате. Иногда он будил меня топотом ног и глубоким дыханием. Я смотрел на него, не поднимаясь с мата, и видел, как его ноги гиганта прыгают вокруг моей головы, а локти блокируют его лицо. Он боксировал по натянутой веревке для просушки одежды, пока та не оборвалась. Он нападал на мух и бил москитов. Он занимался спаррингом со своей тенью, словно это был его самый злейший враг. Он заставлял меня стоять на кровати и держать для него сложенное полотенце. Он атаковал его со всех сторон. Его движения стали похожи на движения краба, и он разрабатывал самые сложные апперкоты. Чем больше он погружался в бокс, тем больше он ел. Его аппетит стал таким, что Мама попросила его бросить тренировки. Нам не хватает денет на еду, сказала она. Он проигнорировал просьбу. Нам пришлось меньше есть, чтобы Папа мог накачивать свои мускулы. Он не знал об этом.

— Бедность довела его до ручки, — сказала Мама.

Люди стали смотреть на нас как на безумцев. Комната стала слишком мала для Папы, чтобы практиковаться. Между тем, он боксировал со всем, что попадалось ему на глаза. Он сделал из моего мата месиво, поставив его у стены и исколошматив. Он пробил дыры в матрасе. Он выбил дно в одной из маминых корзин. Он перестал слушать кого бы то ни было. Его сумасшедшая идея овладела им безраздельно. Мы не могли этого понять. И когда он перебрался со своим боксом на двор, мы оставили всякие попытки докопаться до того, что происходит в его голове. В нем что-то изменилось. Его глаза стали одновременно холодными, безмятежными, свирепыми и как-то странно сузились. Казалось, что он смотрит на людей так, словно они прозрачные, бесплотные. От ударов по стене заднего двора костяшки его пальцев стали большими и грубыми. Однажды я побрел за ним на задний двор. Он обмотал тряпками свои кулаки и изо всех сил колотил по стене, пока белая тряпка не стала красной от крови. Тогда он остановился.

— Быть мужчиной — очень непростая вещь, — сказал он мне.

Его поединки с тенью, однако, стали привлекать внимание. Когда он дрался со стеной на дворе, женщины то и дело возникали у колодца по самым мелким поводам. Зачерпывать воду без того, чтобы ее использовать, внезапно стало модным среди замужних и незамужних женщин. Он ничего не имел против того, чтобы давать представления перед толпой женщин и детей. Но он был недоволен условиями тренировок на дворе, потому что вода, проливаемая на землю, затрудняла его упражнения для ног. Как-то раз он поскользнулся и упал. Женщины засмеялись. На следующий вечер он уже боксировал в коридоре. А ночью, подумав, что мир уже спит, он возобновил тренировки у границы поселения.

В эти ночи у Папы были лучшие спарринг-партнеры. Он дрался с ветром, с мошками и москитами, которые рождались из миллионов личинок в придорожном болоте. Иногда я просыпался ночью и сразу же понимал, что его нет в комнате. В комнате недоставало его неуемной энергии. Я вставал, на цыпочках выходил из комнаты и шел к границе поселка. Как ночной герой, один, невидимый и всегда в боевой готовности, Папа боксировал по всем окрестностям. Он всегда воевал с несколькими врагами, словно целый мир был против него. Он воевал безостановочно и всегда побивал соперников. Когда они падали на землю, он триумфально поднимал руку. Для меня он стал вскоре королем ночей нашего поселка. Я подолгу наблюдал за ним. Ночь становилась для меня безопаснее. Пока он тренировался, я иногда бродил по дорогам. Когда он был рядом, ночь превращала все знакомое в иной мир, в иную реальность. Местность менялась до неузнаваемости! Дома стояли неподвижно. Нигде не было огней. Лес превращался в массу тьмы, отливающую синевой, более глубокую, чем окружающая ночь. Дома, деревья, буш делали нашу дорогу похожей на горную цепь. В темноте дома сгорбились как спящие чудовища. Отдельные деревья были похожи на гигантов, спящих стоя, с взъерошенными волосами. И дорога больше была не дорогой, а изначальной рекой. Королевской поступью шла она в темноте с величественной степенностью. Когда я бродил по дороге ночью, я впервые понял, что порой могу исчезать. Сначала это испугало меня. Я мог бродить один, видя только что-то вблизи себя, и затем, вступая в темноту, начинал в нее вглядываться и все видеть. Я становился темным призраком. Ветер проходил сквозь меня. Но когда я ударялся ногой о камень или спотыкался, или же какой-то свет падал на меня, я в одно мгновение чудесным образом превращался в человека. Я быстро бежал к ограде, где тренировался Папа, не замечавший моего присутствия.

В эти ночи он казался могучим. Темнота стала его мантией и его другом. Глаза Папы горели ярким светом. Он говорил с ветром, и в его голосе чувствовалась сила; это был голос нового человека. Заканчивая тренировку, он начинал разминать ноги, подпрыгивая и по-особому их волоча, называя себя Черным Тигром. Имя начинало ему соответствовать. Я никогда не видел, чтобы он излучал столько силы, как в часы тренировок. И благодаря этим ночным занятиям его имя стало распространяться. Он стал привлекать к себе какое-то странное внимание. Однажды, наблюдая за ним, я вдруг увидел огонек, который приближался со стороны дороги и остановился неподалеку от нас. Свет этот был сам по себе. Он был слабее, чем огонь от спички, он стоял и смотрел, как Папа боксирует с темнотой. Со временем огоньков становилось все больше. Однажды я насчитал их три. Я сказал: