Капитализм: Незнакомый идеал - Айн Рэнд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно поэтому, но в гораздо более глубоком смысле, чем способны осознать юные зомби из университетских кампусов, «Сейчас, сейчас, сейчас!» - это последний лозунг и клич бородатых оборванцев, которые когда-то были армией, поднятой на битву обещанием построения научно спланированного общества.
Пресса дала две наиболее точные характеристики студенческого бунта: «политический экзистенциализм» и «кастровское движение». И та и другая подразумевают интеллектуальное банкротство: первая свидетельствует об отказе от рационального мышления, а вторая - о состоянии истерической паники, которая полагается на кулаки как на единственное средство.
Готовясь к публикации своего исследования (22 марта 1965 года), Newsweek провел несколько опросов среди студентов различных колледжей, один из которых был посвящен тому, кого они считают своими героями. Редакторы Newsweek информировали меня о том, что мое имя оказалось среди результатов этого опроса, и послали ко мне журналиста для интервью, посвященного тому, что я думаю о состоянии современных университетов. По причинам, лучше известным им самим, они решили не публиковать из этого интервью ничего. Я же (только кратко) говорила о том же самом, о чем говорю в этой статье, за исключением тех заключительных замечаний, которые вы прочтете ниже и которые я хотела бы адресовать тем студентам, которые избрали меня своей героиней.
Молодежь постоянно спрашивает, что они могут сделать для борьбы с сегодняшними разрушительными тенденциями; они стремятся к какому-то действию и теряют свои надежды в темных тупиках, особенно раз в четыре года, во время выборов. Тем, кто не понимает, что это битва идеологическая, лучше вообще не лезть в это дело, потому что у них нет никаких шансов. Те же, кто это понимает, должны осознать, что студенческие волнения дали им шанс приобрести необходимые навыки для будущей мировой битвы, в которую они вступят, покинув университетские стены; и не только научиться чему-то, но и выиграть первые раунды этого более масштабного сражения.
Если молодые люди ищут для себя важного дела, они имеют возможность бороться с бунтовщиками, бороться идеологически, на морально-интеллектуальном фронте, путем раскрытия сути требований бунтовщиков. Прежде всего эта битва состоит в том, чтобы дать стране идеологические ответы - это то самое поле, с которого старшие поколения дезертировали под огнем противника.
Нельзя победить идеи ничем, кроме лучших идей. Битва заключается не в том, чтобы противостоять, а в том, чтобы разоблачать; не в поношении чужих идей, а в их развенчании; не в уклонении, а в смелом провозглашении полновесной, устойчивой и радикальной альтернативы.
Это не означает, что разумная часть студенчества должна вступать в дискуссии с бунтовщиками или пытаться обратить их в свою веру: невозможно переспорить самоуверенных иррационалов. Смысл идеологической битвы в том, чтобы просветить огромное, беспомощное, запутавшееся большинство университетского сообщества - и страны в целом - или, точнее говоря, умы тех представителей большинства, которые все-таки хотят найти ответы, или тех, кто, не слыша ничего, кроме коллективистских софизмов на протяжении многих лет, с отвращением замкнулся в себе и сложил оружие.
Первая из целей подобной битвы - это отобрать у кучки битников титул «голоса американской молодежи», которым с такой готовностью наделяет их пресса. Первый шаг - это добиться того, чтобы быть услышанными и на территории университетов, и за их пределами. Есть много цивилизованных путей для этого: митинги протеста, общественные петиции, речи, агитационные материалы, письма в прессу. Это гораздо более важное дело, чем пикетирование штаб-квартиры ООН.
Но чтобы быть услышанными, нужно иметь что сказать. А для этого нужно полностью представлять себе существующее положение вещей вплоть до самых фундаментальных философских начал. Нельзя победить ядерную бомбу пугачом. А лидеры, стоящие за студенческим движением, - настоящие специалисты по ведению «ядерной» идеологической войны.
Но они представляют опасность лишь для тех, кто смотрит на проблемы поверхностно и надеется одолеть идеи с помощью веры, чувств и сбора средств. Вы сами удивитесь, насколько поспешно идеологи коллективизма отступают, столкнувшись с уверенным, интеллектуальным противодействием. Их дело основывается на обращении к человеческой неуверенности, невежеству, нечестности, трусости, разочарованию. Встаньте на те позиции, куда они боятся сунуться: обращайтесь к человеческому разуму.
Коллективизм потерял два вида необходимого оружия, с помощью которого ему удалось подняться к вершинам мировой власти и которое сделало возможными все его победы: интеллектуальность и идеализм, или, иными словами, разум и мораль. Он потерял их именно на вершине успеха, поскольку его претензии на обладание ими оказались ложью: подлинная реальность социал-коммунофашистских государств показала всем жестокую иррациональность коллективистской системы и антигуманность альтруизма как морального кодекса.
Тем не менее именно разум и мораль остаются единственным оружием, которое определяет ход истории. Коллективисты его потеряли, потому что у них нет права им владеть. Поднимите его - у вас такое право есть.
Июль-сентябрь, 1965 г.
23. Отчуждение
Натаниэль Бранден
Страшусь неведомых путей,Страшусь и Бога, и людей.Как остаться мне собойВ мире, созданном не мной?[40]
В работах современных психологов и социологов эти строки из стихотворения А. Э. Хаусмана можно встретить все чаще и чаще - цитата красноречиво суммирует ощущение жизни и психологическую нагрузку, которую несет на себе современный человек.
Практически в любой книге, посвященной сегодняшнему социуму, мы находим одно и то же послание: современный человек поражен чувством тревоги, современный человек страдает от «кризиса самоидентификации», современный человек отчужден. «"Кто я?", "Куда я иду?", "Мой ли это мир?" - вот главные вопросы, которые задает себе человек в современном массовом обществе», - пишет социолог и психоаналитик Гендрик Рюйтенбеек в работе «Личность и толпа - изучение американского индивидуума» (The Individual and the Crowd - A Study of Identity in America).
Понятие отчуждения, в его первоначальном психиатрическом смысле, означает умственное расстройство, причем весьма серьезное: зачастую полную невменяемость, особенно с юридической точки зрения. С ним связан полный распад рационального мышления и самоопределения личности, когда пациентом управляют силы, которые он не может осознать и контролировать и которые кажутся ему непреодолимыми и чуждыми, так что он испытывает отчуждение от себя самого.
За много веков до этого средневековые богословы с беспокойством говорили об отчуждении человека от Господа - о слишком сильном увлечении чувственным миром, из-за которого человек теряет самого себя и отдаляется от праведного духовного состояния.
Современный мир познакомил с концепцией отчуждения (вне ее психиатрического значения) философ Гегель. Он утверждал, что история человечества - это история человеческого самоотчуждения: человек не видит собственной истинной сущности, он теряется в «мертвом мире» социальных структур и собственности, который сам же и создал, он становится отчужден от вселенского бытия, частью которого является, - а человеческий прогресс заключается в движении к целому, по мере того как он преодолевает границы личного восприятия.
Термин «отчуждение» был подхвачен Карлом Марксом, который использовал его в более узком, не столь космическом смысле. Он применял его преимущественно к рабочему классу. Отчуждение рабочего, утверждал он, неизбежно при развитии разделения труда, специализации, обмена и частной собственности. Рабочий должен продавать свои услуги, таким образом, он начинает видеть себя как «предмет торговли», он становится отчужден от продукта собственного труда, и его работа больше не является отражением его способностей, его внутреннего «я». Рабочий, будучи живым, подчиняется тому, что «мертво» (то есть капиталу и механизмам). Вследствие этого, говорит Маркс, возникает духовное обеднение и неполноценность: рабочий отчуждается от себя самого, от природы и других людей; он отныне существует лишь как одушевленный предмет, а не как человеческая личность.
Со времен Маркса идея отчуждения все чаще и чаще использовалась психологами, социологами и философами, вбирая в себя большое разнообразие сфер применения и значений. Но начиная от Гегеля и Маркса и далее, можно заметить некое общее нежелание тех, кто пользуется этим термином, дать ему точное определение; кажется, что мы должны ощущать его смысл, а не понимать концептуально. В двухтомном сборнике сочинений под названием «Отчуждение» (Alienation) редактор, Джеральд Сайкс, особенно порицает тех, кто слишком рьяно стремится к определению термина: желание поскорее дать определение, заявляет он, свидетельствует о том, что этот желающий страдает «острой формой отчуждения».