Роман-воспоминание - Анатолий Рыбаков

Я ответил Ромму на эту статью. Но по-прежнему предпочитал экранизировать собственные уже опубликованные и апробированные повести и романы. И тогда, в июне 84-го года, мы ездили с Таней в Можайск смотреть отснятый материал по повести «Неизвестный солдат». Материал был хороший, понравился и мне, и Тане, и нашему шоферу Николаю. Условия работы тяжелые, в Можайске есть нечего, магазины пустые, группа недовольна. Режиссер Аронов нервничал, курил сигарету за сигаретой. Человек талантливый, долго не везло в кино, «Каникулы Кроша» – первая настоящая удача, и «Неизвестный солдат», видимо, получится.

Уехали мы из Можайска, а дня через два звонит директор картины Асхат Муртазин, кричит: «Аронов умер! Во время съемки!» Молодым умирает уже третий режиссер, снимавший мои фильмы. Оганесян, ставивший «Приключения Кроша», Калинин – «Кортик» и «Бронзовую птицу». И вот Аронов. Никому из них не было и пятидесяти. Такая работа…

Для завершения съемок «Неизвестного солдата» мне предложили на телевидении режиссера Вадима Зобина. Поехал я в Останкино, посмотрел какую-то его картину, не понравилось, я от Зобина отказался. Однако на меня наседали: группа простаивает, деньги идут, картина должна быть закончена к сорокалетию Победы. Напирали на меня и Евгения Самойловна Ласкина и ее сын Алеша Симонов, очень близкие Тане люди, уверяли, что Зобин – человек талантливый. В конце концов я уступил. Зобин снял хороший фильм, успех у «Неизвестного солдата» был большой. Снял Зобин и следующий мой фильм – четырехсерийную ленту «Университет, половина четвертого», собирались мы с ним экранизировать «Тяжелый песок», ничего не получилось – наше кино рухнуло.

31 июля неожиданно позвонил Василий Романович Ситников, заместитель председателя ВААПа и попросил разрешения приехать на дачу.

– Приезжайте, буду рад.

Ситников – ключевая фигура ВААПа, ведал литературой, театром, искусством. В изданной на Западе книге «КГБ» он упоминается как генерал по дезинформации. Говорили, что его партийно-кагэбистская карьера оборвалась из-за приверженности к мирному сосуществованию с Западом. Верно ли это, не знаю. Но то, что в прошлом он играл в крупные политические игры, было ясно. После избрания Андропова генсеком Ситников оживился, говорил мне: «Теперь придут другие люди», давая понять, что в числе «других» будет и он. Создавалось впечатление, что они с Андроповым давние единомышленники. Надежды Ситникова не оправдались, так в ВААПе и остался. Интриги в высших эшелонах власти мне были неинтересны, важно другое: с Ситниковым можно работать. Вел он себя либерально, проталкивал на внешний рынок произведения прогрессивные, впрочем, других не брали, знал литературу, все читал, смотрел спектакли, свободно владел немецким языком и даже переводил пьесы. Высокий, грузноватый, с красивым открытым русским лицом, профессиональный руководитель, умный, образованный, с хорошо отработанными манерами, с писателями держался просто, дружелюбно, разговаривал откровенно, не чиновник, конечно, личность.

О. причине его неожиданного приезда догадаться было нетрудно. Надеется получить рукопись «Детей Арбата», видимо, что-то варится на их кухне.

– Анатолий Наумович, – сказал Ситников, усаживаясь в кресло, – западные издатели меня атакуют, требуют ваш роман «Дети Арбата». Где он?

– Западные издатели… А у нас, здесь, вы ничего не слыхали об этом романе, Василий Романович?

– Слышал краем уха… Роман будто о Сталине… Так, нет?

– Не только о Сталине, но и о Сталине тоже.

– Ну вот… И будто бы его хотели вывезти за кордон… В общем, как обычно, слухи… Лучше дайте почитать, мне, лично.

– Пожалуйста.

Я дал ему рукопись, он положил ее в портфель, выпил чашку чая и уехал.

Через несколько дней позвонил и попросил, когда я буду в городе, заехать к нему.

Заехал, и он мне сказал:

– Я заболел вашим романом, его надо публиковать, будем за это бороться. Я хочу только согласовать с вами две вещи. Первое – вы должны пойти на какие-то уступки, ну, знаете, там у вас кулацких детей бросают в снег, уж чересчур жестоко это выглядит. Второе. Главное – поставить наш копирайт, чтобы никто, кроме нас, не мог торговать романом за рубежом. Для этого, естественно, придется быстро издать его на русском языке. Издадим небольшим тиражом, часть его реализуем через «Международную книгу», ну, и некоторое количество здесь, в стране. Роман обретет официальный статус, потом будете его доиздавать и переиздавать. Согласны вы с такими условиями?

– Согласен.

– Значит, я могу доложить в высших инстанциях, что у нас с вами полная договоренность?

– Можете.

– Теперь наберитесь терпения и ждите.

– Скоро будет двадцать лет, как жду.

– Тем более, потерпите еще пару недель.

Наиболее доверительные отношения в ВААПе у меня сложились с Эллой Петровной Левиной – умной, деловой, энергичной, в прошлом заведующей литературной частью Театра на Таганке. Первая в ВААПе прочитала «Тяжелый песок», участвовала в его рекламе, я давал ей читать и «Детей Арбата». Ситников ее ценил, был с нею откровенен, она знала о моих с ним переговорах, сказала, что Ситников действует через своего воронежского земляка Стукалина – заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС – фигуру крупную, и «если наш генерал (так она называла Ситникова) взялся за это дело, то доведет его до конца».

Элла оказалась права. В начале сентября позвонил Ситников:

– Вопрос решен положительно. Все, как мы договорились. Роман издадут, а мы начинаем его продавать.

– Кто же его будет издавать?

– Издательство вам позвонит. Приготовьте экземпляр, с поправками, о которых мы договорились, чтобы печатали без задержки… Видите, Анатолий Наумович, «заяц шутить не любит».

В Союзе писателей Верченко сообщил мне хмуро:

– Есть распоряжение печатать твой роман, мы это указание передали в «Октябрь» Ананьеву.

– Но ведь разговор как будто шел об издательстве?

– Почему? Обычный порядок – сначала журнал, потом издательство.

На следующий день я был у Ананьева, отвез ему новый вариант рукописи. Он действительно получил указание печатать роман, будет читать.

Встретились мы с ним только 19 ноября. Восторги были те же, что и при чтении первого варианта, но, к сожалению, и выводы те же.

– Знаешь, Толя, – сказал Ананьев, – напечатают твой роман сейчас, не напечатают – не имеет значения: он уже существует и будет существовать. Все фигуры выписаны великолепно и прежде всего – Сталин. Но в Сталине как раз и заключается главная трудность. У нас есть категорическое указание: произведение, в котором упоминаются Ленин, Сталин, другие исторические деятели, даже враг – Троцкий, должно пройти проверку ИМЭЛа. А ИМЭЛ зарубит роман, ты знаешь, какие там люди сидят. В лучшем случае потребуют выбросить Сталина, а без Сталина роман не существует. Я на это не пойду, не позволю, чтобы моими руками зарубили такой роман. А без заключения ИМЭЛа Главлит даже не будет его рассматривать. Вот какой получается заколдованный круг. Из этого круга можно выйти, только если будет решение ЦК о его напечатании. Роман политический, это политическая акция, и от меня ничего не зависит, я имею только телефонный звонок Верченко: «Поработай с автором в пределах разумного». Я ему ответил: «Роман можно печатать только в таком виде или не печатать».