Санджар Непобедимый - Михаил Шевердин

— Еще время не ушло, господин. Мы еще соберемся с силами…

— С силами… с силами… Уйдите все, — приказал Кудрат–бий. — А вы останьтесь, Ниязбек.

Когда они остались у костра вдвоем, Кудрат–бий заговорил вполголоса:

— Мы соберем еще джигитов, вы правы. Ко мне прибегут эти трусы — курбаши, побросавшие свое оружие, едва на них прикрикнули там на площади. Да, мы еще будем стрелять, скакать, мучить, убивать… Но зачем?

— Как зачем?

— Вот и я спрашиваю… Наше дело кончено. Я говорю вам — кончено! Черный народ полон ненависти к нам, люди стали большевиками. Нет разницы между батраками гиссарцами и большевиками, между юрчинскими чайрикерами и большевиками, между денаускими… пусть будут прокляты они, денаусцы, пусть знают: если у меня, Кудрат–бия парваначи, будет хоть сотня, хоть две сотни верных бойцов, я прискачу в Денау и перережу их всех до единого. Я прикажу вырвать из утроб денауских потаскух младенцев, чтобы искоренить проклятое денауское семя до одного, до последнего…

— Вы меня задушите, господин, — робко прервал его Ниязбек, так как в припадке бессильной ярости парваначи схватил своего собеседника за борта халата и начал трясти.

— Бог мой, ты видел? Они смотрели на мой позор и смеялись. Они могли смести с помоста этого Кошубу–безбожника с его людьми и разорвать в клочья, и они не сдвинулись с места. Я тебе говорю, они стали большевиками… всех… всех уничтожу! Всех!..

Он долго не мог успокоиться. Вдруг Ниязбек схватил его за руку.

— Слышите?!

— Что?

— Кто–то едет.

Кудрат–бий вскочил; несколько мгновений тревожно вглядывался в тьму.

— Боже… они, — простонал курбаши, — и сюда они пришли…

— Скорее, — шептал Ниязбек, — скорее к коням… Мы успеем… Уйдем…

— Нет… пропали. Все пропало. Нет сил, — всхлипывал Кудрат–бий. — Пусть придут… Пусть хватают. Пропал, пропал…

Парваначи снова опустился на землю у потухшего костра, и видно было при свете гаснущих звезд, как сидит он — раздавленный, жалкий, обхватив голову. Плечи его судорожно вздрагивали. Ниязбек то начинал бегать по площадке, то принимался теребить курбаши, стараясь сдвинуть с места его тяжелое тело.

Далеко, далеко заржала лошадь. Жалобно подвывая, Кудрат–бий распластался на земле и скреб камни ногтями, как будто пытаясь втиснуться в ничтожнейшую из расщелин.

Вдруг тихо прозвучал его слабый голос. Он жалобно молил:

— Когда меня схватят, ты быстро скачи в Дюшамбе. Боже, успеешь ли… Там… Наклонись ко мне!

Он долго шептал что–то склонившемуся над ним Ниязбеку. Наконец поднял голову и сказал громко:

— Там есть наши люди. Перед нами откроются все двери, падут все запоры.

Приближалось утро. Светало. Стали видны горные склоны, темные провалы ущелий. Внизу у говорливого ручейка спали прямо на траве беглецы — басмаческие курбаши. Поодаль паслись лошади. Шерсть их стала мокрая и блестящая от холодной росы.

Мирная картина тихого горного утра вдохнула бодрость и силы в грузное тело Кудрат–бия. Он сел, подбросил в костер несколько сучьев. Грея руки над огнем, курбаши, как бы невзначай, проговорил:

— Не думал, друг, что вы такой нервный. И все только вам мерещатся красные звезды. Никого нет на нашем пути, а? Да если и появится кто… Мы еще посмотрим!.. Да, пора трогаться. И помните, Ниязбек, если мы не сможем собрать джигитов, мы пойдем за Пяндж и предадимся там отдохновению. Что вы ухмыляетесь?'

Ниязбек не стал напоминать Кудрат–бию о недавнем припадке малодушия. Он предпочел заговорить о другом:

— Еще есть силы у истых мусульман. В Фергане идет борьба. Из Кашгарии помогает консул… как его, Эстертон. Из Афганистана от инглисов идет целый караван с винтовками, патронами и индийскими рупиями. Вот–вот будут они у нас. Военный министр Надирхан плюет на своего Амануллу и обходится без его разрешения, хоть этот почтенный король заигрывает с большевиками и заключил договор с Москвой. А за Надиром стоят инглисы. Чего же падать духом…

— Кто сказал, что я пал духом?

Низким поклоном Ниязбек скрыл наглую усмешку:

— И потом, чего же нам бояться? Неужели великий назир народной республики не снизойдет до нас в случае беды? Он, вы сами знаете, не такой уж и друг большевиков, как прикидывается…

— Дела у него осложнились, — возразил Кудрат–бий. — Приезжал из Москвы один умный грузин и все проверил. Он заставил выгнать из правительства Бухарской республики всех родственников и друзей великого назира и потребовал, чтобы все назиры были не из почтенных людей, а из этой голытьбы, дехкан и рабочих… Сам великий назир чуть не попался. Теперь он поспешил отправиться в путешествие по Гиссару. И ясно — даже если на его глазах будут перерезать глотку его родному брату, и то он пальцем не пошевельнет… Женоподобный этот бача эмирский только и думает как бы спасти свою шкуру, и давно бы смылся за границу, если бы ему разрешили его хозяева инглисы. Тьфу!

Он поднялся и пошел по мокрой траве вниз к ручью. Уже когда они отъехали немного от пастушьего становища, Ниязбек сказал:

— С вашего позволения, господин парваначи, я вас оставлю.

— Это еще почему, господин бек?

— Хочу, господин парваначи, съездить в Тенги–Харам, домой…

— Разрешите, господин бек, вам сказать, что вас схватят едва вы посмеете показаться на большой дороге… Вы, господин бек, забыли, что после Денау к большевикам перебежали многие, кто хорошо знает вас и ваши дела. И вам, господин бек, остается отныне состоять при нашей особе…

— О, господин парваначи, вы преувеличиваете опасность для нашей скромной особы.

— Почему же, господин бек?

— Да потому хотя бы, что нас не посмеют пальцем тронуть.

— Почему же, господин бек? Или вы наденете шапку–неведимку, или у вас среди большевиков есть друзья? — Почувствовав, что опасность не угрожает ему непосредственно, Кудрат–бий снова обрел величие.

— Да потому нас не тронут, что мы предусмотрительны и не являемся подданным Бухарской, Народной Республики.

— Как так? — Кудрат–бий не сдержался, изумление появилось на его лице.

— А так, что мы позаботились получить у афганского посла в Бухаре Абдурарул–хана хорошенькую, изящненькую книжечку, называющуюся афганским паспортом. Так что мы, господин парваначи, являемся афганским гражданином и вольны ехать куда нам заблагорассудится. И никто, ни большевики, ни воины ислама не вправе нас останавливать или задерживать во избежание дипломатических осложнений с Кабулом. Так–то, господин парваначи.

— Хорошо. Тем более вы нам нужны. Отныне вы наш первый помощник. Назначаю вас главным курбаши всех верных мусульманских воинов Локая…