Сетевые публикации - Максим Кантор

Себя евреем я считаю редко — только в антисемитской компании, а так держу себя за русского, даже если это и не нравится кому-то. Не в том дело, что материнская половина берет верх, отец влиял больше — но просто я вырос в России и думаю о России. Так что в музей еврейского искусства попасть не хотел, но тут важна не национальность, а нечто более сущностное.

Есть удивительная непоследовательность в наших сегодняшних днях, что-то крайне нелепое, что трудно поддается характеристике. Вот, мы сочувствуем некоему опальному герою, но принимаем деньги от того, кто героя упек за решетку. Вот, мы служим сначала Березовскому, потом Усманову, а потом протестуем против Путина, живя на деньги Усманова, — какая-то во всем этом царит этическая сумятица.

Трудно себе представить, чтобы художники круга Лоренцо Медичи с одинаковой легкостью брали деньги от семьи Пацци. Впрочем, возможно, эти средневековые понятия о чести устарели.

Можно, разумеется, считать, что нынче все устроено проще: господские ссоры в бельэтаже — это идет само по себе: ну что мы в сущности знаем, о том, кто прав и кто виноват в разборках Абрамовича и Березовского? Мы люди маленькие, наблюдаем издалека, это не наше дело. А там — ух! Большие люди, большие проблемы! Мы с равной охотой сходим на яхту и дачу Абрамовича — и забудем в этот момент, что прежде бывали на даче у Березовского. Ах, какая нам разница, кто что у кого украл? Помилуйте! Что это — у нас, что ли, украли? Крали-то вообще из бюджета, это какие-то народные абстракции. Словом, хозяева ссорятся — но нас это не касается.

Наша интеллектуальная жизнь в людской нижнего этажа — идет себе своим чередом.

Пишем пылко, ненавидим Сталина, боремся за свободу. И в целом, безразлично, кто нам бросит кость. Это нормальная психология челяди.

Креативный класс и его парки (06.06.2012)

Великие художники всегда говорят понятно и просто.

Когда Веласкес рисовал инфанту — как заводную куклу, а ее карлика — как огромного трагического великана, то Веласкес хотел сказать именно вот это: королевская власть — финтифлюшка, а уродливый народ — велик. Не надо даже гадать, есть ли иной спрятанный смысл. Сказанного вполне достаточно.

У Веласкеса есть картина «Пряхи», висит в музее Прадо.

На картине изображены женщины, эти женщины заняты тем, что ткут ковер — одна из них поправляет нитки в прядильном станке, в руках у другой веретено, третья разбирает пряжу.

Женщины молоды и прекрасны — но это обыкновенные работницы, простолюдинки, никакого светского шика в их облике нет. Бывает так, что тетки из народа — красивы. Так, кстати говоря, чаще всего и бывает.

Продукт их труда мы видим на заднем плане картины — один ковер уже готов, на нем вытканы грациозные кавалеры и дамы, господа в роскошных нарядах. Пряхи изобразили на ковре глянцевую светскую жизнь.

Пряхи, выткавшие на ковре креативный класс — это, просто напросто, — парки. Римские богини — Парки, то есть, мойры, то есть, богини судьбы, тянущие нити каждой отдельной жизни — в том числе и жизни этих напомаженных куколок. В руках у парок — пряжа бытия, и от желания богинь судьбы зависит: распустить ковер с игрушечными человечками, с Немцовым, Путиным, Акуниным и Собчак, или дать пестрой тряпочке еще немного повисеть.

Парки (которых обычно представляют скрученными старухами), согласно Веласкесу, — молодые и привлекательные женщины, а труд парок — увлекательное дело. Это ведь интересно — выткать узорную картинку, а потом ее порвать. Народу нравится создавать нарядных господ и потом распускать господ по нитке. Так часто бывало в истории, а то, что в промежутках народ выпивает — дело, в сущности, понятное.

Сидит этакий Швейк в пивной «У Чаши» — и опрокидывает одну за одной. А вдруг это вовсе не обычный алкоголик? Вдруг креативный класс переоценивает степень анчоусности данного выпивохи?

Обратите, кстати, внимание на название пивной, в которой сидит Швейк. У Чаши, У Калика — так названо потому, что пражских гуситов называли «каликстианцами», «чашниками». Гуситы потребовали у римско-католической церкви индивидуальных чаш для причастия — и в конце-концов, своего добились. Однажды чашники восстали — и перебили угнетателей. И церковь реформировали, и попутно много господ порезали.

Не обольщайтесь, глядя на сонного алкоголика и работницу ткацкой фабрики — возможно, это Ян Жижка и ваша персональная мойра.

Стоит только дернуть за ниточку — и пестрый коврик креативного класса расползется, ничего не останется вообще. Ворох разноцветного тряпья, клубок пустых амбиций, дряненькие планы — и больше ничего, совсем ничего.

Акции российской истории (10.06.2012)

Орвелл однажды сказал: «тот кто владеет прошлым, владеет будущим» — это формула историографии.

Приватизировать историю (при том что газ, нефть, алюминий и почту с телеграфом уже взяли) — вот задача текущего дня.

Благостная дама Прохорова (при сочувственном внимании зала) предложила написать новую историю России, а заодно и мира, поскольку существующая до сих пор история

России согласована с историей иных частей планеты.

Новейшая история должна избавить общество от проклятых вопросов бытия, которые (по мнению автора новой концепции) уводят людей в сторону от вектора поступательного развития — и возвращают на изрядно надоевшую орбиту рассуждений «Кто виноват?» «Что делать» «Отвечает ли интеллигенция за народ?» Груз пустой риторики пора оставить прошлому (считает благостная дама) и путь к реальным свершениям будет расчищен.

Призыв идти вперед прозвучал своевременно, поскольку мир катится в пропасть.

И сколь отрадно узнать, что люди просто ошиблись с фатальным диагнозом! Разные факторы (безработица, демографический кризис, падение производства, крах финансовой системы, несостоятельность общественных договоренностей) ошибочно навели людей на мысль, что жизнь не так уж и хороша. Отрадно, что явилась благостная дама — и все объяснила.

Представьте больного, который вообразил, что у него туберкулез — лишь на основании того, что он отощал и харкает кровью. Сколь обрадуется страдалец, когда врач новой школы объяснит ему, что никакого туберкулеза отныне в природе не существует: пресловутые палочки Коха есть выдумка «закрытых обществ» и фантазия тоталитарного режима. Понимаете, пациент? Вас десятилетиями обманывали! Нет туберкулеза! И не было никогда.

Оказывается «проклятые» вопросы российской истории — не более чем дань риторике 18ого века, теперь уже так говорить не следует. Сегодня этот суповой набор: «интеллигенция должна», «кто виноват?» — мы выбрасывает, как вчерашнюю газету. Долги аннулированы, никто никому уже ничего не должен, никто уже больше в России не виноват (кроме большевиков, конечно); в социальном неравенстве, и, тем паче, в приватизации Таймыра — виноватых искать бесполезно; проклятые вопросы отныне закрыты.

Существует практика неразрешимых долговых обязательств, взаимных кредитов — которые однажды надо просто списать — дама Прохорова предложила применить рабочую схему бизнеса к истории — как нам не хватало этого здорового делового подхода!

Обнулить счета, зафиксировать убытки, отменить всю эту дребедень и достоевщину — и двигаться дальше в мир прогресса. Если постоянно мучить себя бесперспективными вопросами, то так светлого богатого будущего не построишь.

Если обращать внимание на кровохарканье, то так ведь и туберкулезом можно заболеть!

Дама сформулировала задание нашего времени верно:

1) если не имеется возможности лечить болезнь — следует болезнь признать яко не бывшей.

2) если вору не хочется сидеть в тюрьме, надо изменить уголовный кодекс

3) если исторические вопросы общество не в состоянии решить — необходимо переписать историю.

Некогда сентиментальные люди ужасались фразе: «Нет человека — нет проблемы». Эту циничную формулу интеллигентные люди очень не любят.

Однако фраза «Нет истории — нет исторических проблем» — вот такая фраза встретила восторженное понимание интеллигенции.

Сидят очаровательные московские барышни, внимают благостной даме, в их глазах их плещется восторг: как же мы раньше до такой простой вещи не дотумкали — историю пора переписать!

Сколько же можно с Ключевским да Соловьевым мыкаться?

Рабочий момент концепции: следует начать переписывание истории со Страбона и Тацита или ограничимся корректурой трудов 20-ого века — пока не вставал.

Но если и встанет такой вопрос, его разрешить будет легко.

Лишь с написанием программы оппозиции возникают трудности, скажем: нужно ли оппозиционеру, если он украл народную собственность в особо крупных размерах делиться уворованным с так называемым народом? Ответ делается несущественным, если укрупнить задачу и переписать программу всего человечества в целом. Что нам программа следующих трех лет и локальные приватизации!