Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Клэр Норт

Говорить по-китайски с русским акцентом чрезвычайно трудно. Китайский вообще оказался самым трудным из всех выученных мною языков. Держать нужную интонацию и в то же время вести себя как неотесанный советский ученый было очень нелегким делом. Из-за этого я постоянно испытывал чувство внутреннего дискомфорта. В конце концов я сделал выбор в пользу русского акцента, наплевав на тонкости мандаринского диалекта. В результате на лицах моих собеседников-китайцев стали то и дело появляться снисходительные улыбки, а ко мне приклеилось прозвище Профессор-Бубнила.

Хотя я, строго говоря, представлял государство, которое формально являлось союзником Китая, мои передвижения по Пекину были жестко ограничены. Китайская столица была очень специфическим городом. Страна переживала период бурных перемен, которые в Пекине вылились в чудовищное социальное и имущественное неравенство и страшные перегибы. Старые кварталы сносились целиком, хотя средств для того, чтобы застроить освободившиеся земли новыми зданиями, не было. Власти начинали было возводить небоскребы, но затем работы замораживались на неопределенное время. Везде были развешаны плакаты, на все лады превозносившие достижения партии и народа, но все это выглядело, на мой взгляд, очень наивно и крайне неубедительно. Тем не менее многие мои китайские знакомые воспринимали все это всерьез и проявляли по поводу происходящего – по крайней мере на словах – немалый энтузиазм. Они раз за разом с упорством религиозных проповедников повторяли лозунги, сочиненные правительственными пропагандистами. Я знал, что через несколько лет они с таким же воодушевлением будут прославлять культурную революцию. Их поведение было яркой иллюстрацией справедливости того утверждения, что для сохранения тирании достаточно заставить безмолвствовать и бездействовать умных людей. Интересно, сколько миллионов умных и порядочных китайцев равнодушно наблюдали за тем, как их менее образованные, но более активные сограждане, одурманенные идеологическими миражами, ведут страну к голоду и разрушению?

Я занимался в основном тем, что рассказывал молодым китайским технократам все то, что знал о тогдашней российской промышленности, рисуя придуманные из головы графики и таблицы. В конце каждой лекции мне задавали вопросы, среди которых были, например, такие: «Скажите, профессор, не является ли материальное поощрение руководителей предприятий за увеличение выпуска продукции проявлением идеологической незрелости? Разве между руководителем и подчиненными не должно сохраняться полное равенство во всем?»

На это я отвечал так: «Руководитель – слуга рабочих, потому что они производят материальные блага, а он – нет. Тем не менее в каждой организации должен быть свой лидер – в противном случае невозможно собрать точную информацию о проделанной работе, о достигнутых организацией успехах или допущенных ею ошибках. Кроме того, руководители предприятий являются проводниками политики руководства страны на местах. Что касается премирования главы предприятия, мы считаем, что если не использовать этот рычаг, то это снижает мотивацию как у самого директора, так и у рабочих, и потому они могут снизить интенсивность и самоотверженность своей борьбы за достижение поставленных целей».

«Но послушайте, товарищ! – пытались возражать мои слушатели. – Разве такая постановка вопроса не противоречит коммунистическим принципам?»

В ответ я улыбался и плел какую-то чушь.

Я специально договорился о том, что проведу в Пекине не больше трех месяцев. Мне казалось, что я не смогу притворяться в течение более долгого времени. Поэтому я потребовал, чтобы для меня заранее подготовили надежные пути отхода на случай разоблачения. Кроме того, я установил контакты с триадами в Гонконге. По моей просьбе, которая вызвала немалый переполох среди их представителей, они отправили на север пять человек, которые должны были в любой момент прийти мне на помощь, если бы таковая потребовалась. Ни они сами, ни их руководители не ожидали, что я, находясь в Пекине, воспользуюсь их услугами лично: и те и другие полагали, что я, как обычно, буду действовать через посредников. Во время первой встречи с моими помощниками я был неприятно поражен тем, насколько плохо они вписывались в окружающую обстановку. Их выдавал гонконгский лоск. Все члены группы пришли на встречу в добротной начищенной обуви и чистых брюках, а от одного даже пахло дорогим лосьоном после бритья. У всей пятерки была гладкая, не обожженная солнцем кожа. Я отругал их на смеси русского и китайского, но несколько успокоился, когда убедился, что все они говорили на безукоризненном мандаринском диалекте – правда, с заметным акцентом, характерным для провинции Хунань. Пока я занимался поисками следов клуба «Хронос», они делали то же самое по своей линии, наводя справки в криминальном сообществе Пекина. Действовать им приходилось с предельной осторожностью, поскольку с пойманными преступниками власти не церемонились.

Я с самого начала не был уверен в успехе своей миссии. Дело в том, что у Пекинского отделения клуба «Хронос» была весьма специфическая, двойственная репутация. В течение долгого времени это был весьма стабильный и быстро растущий филиал. Многие другие отделения не шли с ним ни в какое сравнение по влиянию и роскоши внешних атрибутов. Так было до конца XIX века. Однако с начала XX столетия члены клуба стали подвергаться гонениям, и в 50-е годы Пекинское отделение фактически превратилось в подпольную организацию, похожую на ту, что существовала примерно в это же время в Ленинграде. К 60-м годам XX века Пекинский филиал полностью перешел на нелегальное положение, но даже при этом несколько раз, несмотря на все предосторожности, его члены подвергались репрессиям, весьма характерным для периода культурной революции.

В XX веке у Пекинского отделения были и другие проблемы, зачастую носившие идеологический характер. Его члены гордились своей страной и ее достижениями. Многие из них по крайней мере в нескольких своих жизнях сражались на полях гражданской войны. Однако в конце концов наиболее прагматичные из них поняли, что никак не могут повлиять на ход событий. Часть из них разочаровалась в своей родине и уехала за границу. Оставшееся большинство тоже испытывало серьезное разочарование в отличие от большинства простых смертных, понимая, что страна идет в тупиковом направлении, но при этом не имея возможности что-либо противопоставить мощному напору коммунистической идеологии. Именно по этой причине Пекинское отделение клуба в XX веке пользовалось несколько странной славой. Мне говорили, что в XXI столетии оно снова приобрело влияние и вес в обществе, но лично убедиться в этом у меня не было возможности, поскольку моя жизнь неизменно заканчивалась до наступления 2000 года.