Боги войны. Запрещенная реальность. Зеленая машина. - Жерар Клейн

Затаив дыхание, я налег на тормоза. Резкий толчок, и я очутился вместе со своим мотоциклетом на мягкой песчаной почве.

Свободной рукой я перерезал ремень, прикреплявший меня к седлу. Затем, оттолкнув мотоциклет, я поднялся на ноги и поставил машину на колеса. Несколько мгновений я стоял, тяжело дыша, собираясь с мыслями. Голова кружилась. Я шатался, как пьяный. Оправившись от полученного при падении сотрясения, взглянув на звездное небо, я стал озираться по сторонам. Несколько раз я ощупывал ногою песок, чтобы удостовериться в реальности окружавшего меня мира. Затем я испустил торжествующий крик, набрал пригоршню мелкого песку и в экстазе бросил его ввысь, к звездам. Итак, я преодолел узы пространства и нарушил весь ход исторического процесса. Я открыл новый мир. Первым из детей Земли вступил на почву Марса я.

— Дорогой мой, — воскликнул Вильсон, когда мы прочли это место. — Какой потрясающий момент! Теперь моя очередь читать.

Я охотно согласился на предложение моего друга.

Вильсон разложил на коленях листы рукописи и приступил к чтению.

СЛЕДЫ НА ПЕСКЕ

В следующее мгновение я почувствовал, что медленно падаю. Но мне удалось удержаться на ногах, я растёр затекшие члены, онемевшие от долгого сиденья на машине. На меня нахлынула странная дремота, и я решил поспать до рассвета. Не было возможности в темноте различить окрестную местность. Кругом не было заметно признаков жизни. Я снял свой дорожный костюм, свернул его, подложил под голову вместо подушки и улегся рядом с машиной. Спустя мгновение, я погрузился в глубокий сладкий сон.

Проснувшись, я был принужден защищать глаза руками от нестерпимого блеска неба. Мне показалось, что я попал в раскаленную печь. Небо над Марсом ярко-красного цвета и производит впечатление жуткое, зловещее.

Внезапно я вспомнил, где нахожусь, и поспешно вскочил на ноги. Я весь трепетал от восторга, торжествуя по поводу благополучного окончания знаменательного путешествия. Свежий, бодрящий воздух веселил меня, напоминая зимнюю пронизанную солнцем атмосферу альпийских долин. В порыве радости я невольно подпрыгнул. Каково было мое изумление, когда я оказался парящим в воздухе на высоте шести или более футов. Я напряг мускулы, готовясь при падении удариться о почву, но, к крайнему своему удивлению, мягко опустился на песок, подобно порхающему лепестку цветка. Только тогда я вспомнил, что на Марсе притяжение гораздо слабее, чем на Земле, и, следовательно, здесь так же легко подпрыгнуть на шесть футов, как у нас на три фута. Естественная энергия живого существа на этой планете соответственным образом удваивается. Я чувствовал себя удивительно легким и, казалось, шагал по воздуху.

Итак, я прибыл на неведомую планету. Я совершил невозможное. Земля со своей путаной многовековой историей, со своей цивилизацией и природой осталась далеко-далеко в пространстве.

Мой фантастический полет сквозь мировое пространство представлялся мне теперь отдаленным, туманным кошмаром. Даже зеленый летательный аппарат, ярко блестевший на солнце, казался скорее воплощением чудес “Тысячи и одной ночи”, чем реальным продуктом науки двадцатого века. Я снова чувствовал под ногами твердую почву и испытывал радость жизни.

Когда улегся первоначальный взрыв восторга, я начал осматриваться.

В ослепительном свете все казалось каким-то нереальным — и трудно было судить о размерах окружавших меня предметов.

Не раньше, чем через четверть часа после пробуждения, у меня начало проясняться зрение. Только по прошествии нескольких дней я окончательно привык к необычайному освещению, окрашивавшему все на Марсе в алый цвет, подобно свету автомобильных фонарей, мерцающих сквозь туман. Вся окружавшая меня панорама напоминала Лондон в ноябрьский день, когда мириады уличных фонарей пронизывают тусклый туман. Вскоре мне пришла в голову новая аналогия марсовому пейзажу. Я вспомнил одно место из описания ада у поэта Блэка: “выжжена мертвая пустыня, в кровавых отблесках пламени, изрыгаемого бездонным колодцем”. Через некоторое время я достаточно освоился с окружавшим меня фантастическим ландшафтом.

Только тогда я начал осознавать, что попал в местность, пожалуй, не менее ужасную, чем ад, где будет стоить немалых трудов поддерживать жизнь. Кругом, насколько мог охватить глаз, в жуткой, безнадежной наготе, под зловещим раскаленным небом, простирались пески бесконечной пустыни: ни следа растительности, ни признака воды. Однообразие и мертвенная пустынность пейзажа навевали на душу тоску. Мне казалось, что я навеки оторван от реальной жизни и попал в какой-то заколдованный враждебный мир. И это, — думал я не без иронии, — не какая-нибудь затерянная в мировом пространстве захудалая планетка, а родной брат Земли, если можно так выразиться, — ее ближайший сосед.

Пока я размышлял таким образом, небо сделалось заметно ярче. Подняв голову, я увидел над собой красный огненный шар и приветствовал его, как давнишнего друга. Наконец-то я увидел знакомый мне предмет, милое старое Солнце.

Солнечный диск здесь, на Марсе, казался сравнительно небольшим, весьма отличным от земного солнца, победно пылающего на фоне мягкой синевы.

От этих размышлений я перешел к обдумыванию своего настоящего, весьма ненадежного, положения и неведомого будущего. Надо было действовать. Прежде всего я облекся в свой костюм, сел на машину и докончил провизию, от которой сохранились только жалкие остатки. Передо мной стояла дилемма: либо пан, либо пропал, — или я найду себе пищу или погибну. Корабли сожжены. Я решил лететь на небольшой высоте от поверхности Марса, опускаясь на планету каждые четыре часа, полет должен быть медленным, чтобы ничто не могло ускользнуть от моего наблюдения. Весь день я летел низко над песками, и характер местности оставался неизменным: все та же однообразная унылая пустыня. С наступлением темноты я снова опустился на пески. Я был очень голоден, но делать было нечего, — приходилось терпеть. Прежде, чем лечь спать, я взглянул на темнеющее небо, и в вечернем освещении, после зловещего дневного сияния, оно показалось мне спокойным и кротким.

В пустыне царило гробовое молчание: ни звука, ни дыхания. На темном багрянце неба мерцали мириады звезд. Одни из них были моими старыми знакомыми, другие же чужды мне и неведомы. Я заметил несколько звезд, обычно видимых у нас в северных широтах: Орион, Арктур, Сириус, Альдебаран — все были налицо. Однако не было видно ни Большой Медведицы, ни Плеяд. Зато светили некоторые звезды, видимые на Земле только к югу от экватора. Южный Крест горел во всем своем великолепии. Спокойный и величавый среди мерцающих звезд плыл Юпитер. Я начал искать вечернюю звезду — Венеру, но не смог найти. Наконец, мне показалось, что я ее разыскал: в северной части неба появилось крупное светило, затмившее своим блеском бесчисленные рои звезд. Однако беглые вычисления доказали мне, что это не могла быть Венера. Вынув из кармана зрительную трубку с мощными стеклами, я принялся наблюдать яркую звезду. Мое любопытство все возрастало. Я весь дрожал от волнения. Эта ослепительная планета — наша Земля. Планета была, конечно, слишком удалена, чтобы я мог рассмотреть ее отличительные черты, но вблизи ее я заметил световую точку. У этой планеты был только один спутник. Сомнения отпадали, — это была Земля.

Сняв шляпу, я низко поклонился своей матери Земле. Я — самый отважный и, дерзко сказать, самый удачливый из всех мировых путешественников, исследователей неведомых областей, — поклялся охранять честь нашей старой планеты в этом чуждом, суровом мире. В порыве неожиданной гордости и самоупоения я схватил пригоршню песку и бросил ее вверх по направлению к далекой Земле. Вероятно, даже Вильгельм-Завоеватель, вступая на почву Англии, не испытывал такого удовлетворения и торжества.

Видимая с Марса, наша Земля представлялась обыкновенной звездой первой величины. По ее спокойному сиянию нельзя было догадаться, что она является очагом бесчисленных драм, горнилом разрушительных страстей. Находясь на Марсе, воспринимаешь мир со строго научной точки зрения. Здесь ты не считаешь родимую планету средоточием Вселенной. Земля представляется отсюда заурядным произведением вечно творящей природы.

Из всех людей Земли один я получил привилегию наблюдать совсем иную сферу творчества природы. Интересно знать: что произвела природа на Марсе — людей или чудовища? Если здесь имеются люди, то что они собой представляют? Каковы бы ни были марсиане, меня они чрезвычайно интересовали. Даже гибель от Минотавра представлялась менее ужасной, чем грозившая мне медленная голодная смерть.

Во всяком случае, — думал я, — недолго осталось мне жить. Однако короткая блестящая жизнь куда предпочтительнее долгому монотонному прозябанию в нужде и бесплодных желаниях. Жизнь исследователя, смелого путешественника, несмотря на сопряженные с нею смертельные опасности и лишения, без сомнения лучше косной рутинной жизни всеми уважаемого буржуа.