Солоневич - Константин Сапожников

Казем-Беку пришлось подать в отставку, которая великим князем была принята не без сожаления. Для него, без всякого сомнения, это было грустное прощание с манящей иллюзией возвращения на трон, созданной в воображении талантливого, лично преданного ему человека, умевшего увлечь магнетизмом своих слов любого слушателя…

После поездки «в Европу» Иван долго не мог избавиться от ощущения бессилия и безвыходности. Нашумевший скандал с младоросской партией ещё раз показал, что чекисты мастерски разрушают эмиграцию изнутри. Взаимное недоверие и перекрёстные подозрения — с этим феноменом эмигрантской жизни они с Борисом столкнулись в Париже в очередной раз. В разных группах эмигрантской массы были свои «подозреваемые». Это утешало Солоневичей: обвинения в их адрес не были чем-то исключительным. Тема «чекизма» вызывала у эмиграции нервный холодок, была привычной и даже необходимой для поднятия тонуса, как посещения фильмов ужасов.

После Парижа постоянно возникали беспокойные мысли и по другому поводу, куда более важному. Приятно было вспоминать о тёплом приеме «эмигрантской массы», доверяющих ему «штабс-капитанов». И тревожно думалось о руководящих верхах, внешне — милейших людях, представлявших в большинстве своём бывший правящий слой России. Они встречали Солоневичей роскошными банкетами, «блеском оперной декорации», многословными речами солидарности. В этих речах Иван вновь и вновь ощущал холодную волю «милейших людей» к реваншу, возвращению любой ценой всего, что было утрачено ими в России после революций и Гражданской войны: имений и земель, фабрик и нефтепромыслов, губернаторских и министерских постов. Поэтому, задавая риторический вопрос — «Что скрывается под оперой банкетов, знамён, традиций и высоких слов: Россия или аппетиты?» — Солоневич был стопроцентно уверен в ответе: «Аппетиты! Бесчестные и глупые претензии!»

Рассчитывать на этих бездарных и жадных людей из «потонувшего мира» в предстоящей работе по перестройке России, по мнению Ивана, было невозможно: «Утопленники со ржавыми ядрами, привязанными к ногам. Кажется, что они стоят, — они не стоят, а только плавают. Кажется, что они двигаются. Но это просто их пошевеливает течение. Мёртвые люди, мёртвые слова и мёртвый мир. Полная и абсолютная безнадёжность». И, по оценке Солоневича, — полное отсутствие на их стороне объединяющей идеи и реальной силы для освобождения и отстройки России.

22 сентября 1937 года русскую эмиграцию в Европе потрясло похищение генерала Е. К. Миллера. Он пошёл на деловую встречу с немецкими дипломатами и пропал. По заведённому обычаю Миллер перед уходом из дома оставлял записку: куда идёт и когда вернётся. Встречу организовал генерал Скоблин, который и сам исчез после этого происшествия.

Во всех центрах русского рассеяния вновь заговорили о многочисленных провокаторах, особенно в РОВСе. Безжалостным нападкам подверглась «внутренняя линия», а объявленного в розыск генерала Скоблина мировая и эмигрантская пресса единодушно назвала агентом ГПУ, заманившим генерала на свидание с «германскими офицерами», которые на самом деле были чекистами из Совдепии. Тем не менее конкретных доказательств против Скоблина не было.

Иван вмешался в «общеэмигрантскую дискуссию», поддавшись на уговоры генерала Абрамова, который настойчиво просил «защитить честь боевого корниловского генерала Скоблина». В принципе, на этой теме и сосредоточился Солоневич, анализируя в своей статье обстоятельства похищения Миллера. Иван напомнил читателям своей газеты, что Скоблина и прежде обвиняли в сношениях с большевиками. Тогда генерал потребовал суда чести, и суд его оправдал. Повторение нападок на Скоблина, «обвинения командира Корниловского полка в провокации» Иван истолковал как действия большевиков по нанесению «морального удара» по Белому движению.

Солоневич писал:

«В наше время возможны всякие варианты азефовщины. Однако ген. Скоблин, главным образом благодаря его жене Н. В. Плевицкой, был вполне обеспеченным человеком и имел возможность разъезжать по Европе на собственном автомобиле. Плевицкая не так давно получила весьма основательную премию по поводу её автомобильной катастрофы. Я не склонен предполагать ген. Скоблина таким идиотом, который, имея на глазах целый ряд примеров, начиная от Слащева и кончая Тухачевским, стал бы продавать свою душу за чёртовы черепки. За ним — немалый боевой стаж, а Надежда Васильевна — глубоко и искренне верующая женщина, и предположение, что она могла участвовать в предательстве, мне кажется чрезвычайно маловероятным».

Иван отметил также, что для похищения 73-летнего генерала не нужно было организовывать «таинственных свиданий». Он не имел охраны и вёл себя настолько неосторожно, что хватило бы автомобиля и двух крепких молодцов, чтобы похитить его. Солоневич подчеркнул, что убедился в этом, когда два месяца назад вместе с В. М. Левицким посетил Миллера в Бианкуре и обнаружил, что тот живёт в огромном замке, расположенном в лесу, причём без какой-либо охраны!

Голос писателя в защиту Скоблина прозвучал диссонансом. Вновь поползли слухи: с Солоневичами нечисто, они прикрывают предателя и, возможно, сами являлись подготовительной частью этой операции НКВД, для чего и выезжали во Францию и Бельгию под предлогом чтения лекций. «Разоблачитель провокаторов» Бурцев сообщил прессе, что об этом «сомнительном турне братьев Солоневичей» ему с тревогой говорили в сентябре 1937 года представители Национального союза нового поколения. Фактов у них не было, но они считали своим долгом поделиться подозрениями, что братья разлагают эмиграцию «по заданию Москвы». Мол, внешне их работа носит антибольшевистский характер, но подспудно всё делается «в интересах Совдепии».

К чести Бурцева надо сказать, что поспешных выводов в отношении братьев он делать не стал: «Я к ним присматриваюсь и определённого мнения пока не составил».

В Софии, враждебные выпады в адрес Солоневичей тщательно фиксировались советской агентурой. Они были своеобразной лакмусовой бумажкой: сохраняет ли эффективность долгосрочная программа по компрометаций братьев?

Агент «Старик» сообщил в октябре 1937 года:

«В группе офицеров-дроздовцев (в торговой конторе полковника Конькова) был поднят вопрос о Солоневичах. Все в один голос заявили, что „это — советская сволочь, которой верить никак нельзя“. Они из той породы, которая под пение ‘Боже, Царя храни’ способна на какую угодно гнусность. Они страшнее явно большевизантствующих активистов».

Друг Солоневичей — актёр Е. Ф. Ждановский[129], который недавно приехал из Праги, доверительно сообщил мне: