Ты должна была знать - Джин Корелиц

– Спасибо, что делитесь с соседями, – добродушно произнесла Грейс.

– Не стоит благодарности.

– Ах вот откуда музыка! – вдруг сообразила Грейс. – Часто слышу, как вы играете, но трудно понять, с какой стороны доносится звук. Иногда кажется, что из леса. Значит, это ваша группа играет.

– В Аннандейле-на-Гудзоне аудитория у нас скромная, – с мягкой иронией произнес Лео. – Сами понимаете – родные, близкие, коллеги, студенты, надеющиеся сдать экзамены на отлично… У нас, кстати, и название есть – «Дом ветра». Так называются развалины на Шетландских островах. Если верить Колуму – это еще один наш музыкант, – там живет много привидений. Видите ли, Колум вырос в Шотландии и часто ездил в походы – в том числе и по Шетландским островам. Все спрашивают, откуда он знает про этот Дом ветра, – чуть смущенно прибавил Лео, потому что Грейс вопроса не задала. Впрочем, только по одной причине – просто не успела, Лео уже все объяснил.

– Я, конечно, слышала вашу музыку только отрывками, но, по-моему, играете вы хорошо.

Тут Лео, кажется, решил, что хватит говорить о себе. Некоторое время они сидели в неловком молчании, уставившись в свои чашки с кофе. Между тем женщины напротив – одну из них Грейс узнала, это была мать ученика школы, где теперь учился Генри, – начали понемногу расходиться. Тут дверь распахнулась, и вошли двое высоких, крупных мужчин. Повар, женщина с длинными седыми косами, уложенными вокруг головы, кинулась к стойке и перегнулась через нее, чтобы обнять вновь прибывших.

– Значит, пишете книгу? – стремясь прервать затянувшуюся паузу, спросила Грейс.

– Да. Надеюсь закончить к июню. В этом году летние занятия веду я.

– А о чем книга?

– Об Эшере Леви[52], – ответил Лео. – Слышали о таком?

Грейс покачала было головой, но потом вспомнила:

– Ах да! Его же иногда еще называют Эссером Леви!

– Точно. – Лео обрадовался так, будто Грейс оказала ему неоценимую услугу. – Эшер, он же Эссер. Я ведь и забыл, что вы из Нью-Йорка. Конечно же вы слышали про Эссера Леви.

– Вообще-то кроме имени ничего про него не знаю, – принялась отмахиваться от избыточных похвал Грейс. – Кажется, в Ист-Виллидж есть школа, названная в его честь.

– А еще парк в Бруклине. И досуговый центр. И даже улица! Эшер стал первым в Нью-Йорке землевладельцем еврейского происхождения. Более того – вполне возможно, он вообще был первым евреем в Америке. Вот и пытаюсь разобраться, действительно он является первым еврейским поселенцем или все-таки нет.

– Надо же, а я и не знала, – рассмеялась Грейс. – Первый еврейский землевладелец в Нью-Йорке. Должно быть, Эссер и представить не мог, что в городе появятся учреждения вроде клуба «Гармония»[53]. А синагога Эману-Эль?

– Папа прозвал ее Нотр-дам-де-Эману-Эль, – предался воспоминаниям Лео. – Он некоторое время ходил туда. А потом познакомился с мамой и стал квакером[54]. Папа говорил, что половина ребят, которые вместе с ним готовились к бар-мицве, подались или в квакеры, или в буддисты. Шутил, что уж лучше сидеть в храме на скамье, а не на полу, поэтому и предпочел квакерство. А еще у квакеров наклейки для машины веселее.

– Кажется, помню вашего папу! – воскликнула Грейс. – Он еще ходил в таком широком длинном свитере, наподобие балахона, правильно? В светло-зеленом, да?

– Ах, этот свитер, – кивнул Лео. – Мама с ним боролась, будто с врагом. Годами прятала. Надеялась, папа про него забудет и наконец наденет что-нибудь, что не будет свисать до колен. Но у папы на любимый свитер был просто нюх! Сразу принимался рыться в шкафу или на полке, куда мама его засунула. А когда мама умерла, взял и выбросил свитер. Представляете, в один прекрасный день я нашел его в мусоре. Тогда даже не стал спрашивать, почему папа так поступил.

Грейс кивнула. Она подумала о собственном отце и пластиковом пакете с украшениями, на которые он не мог больше смотреть – такие неприятные воспоминания вызывал этот предмет.

– У меня тоже мама умерла, – произнесла Грейс, хотя была не уверена, что это прозвучало уместно. Однако Генри кивнул:

– Примите мои соболезнования.

– Вы тоже.

– Спасибо.

Помолчали еще некоторое время. Но, как ни странно, особого дискомфорта не ощущалось.

– Говорят, что оправишься, но по-настоящему этого никогда не происходит, – задумчиво проговорил Лео.

– Да. Точно.

Лео отпил маленький глоток кофе, потом рассеянно вытер губы тыльной стороной ладони.

– Вообще-то мама умерла здесь, на озере. Когда папа с братом уехали, решила задержаться еще на несколько дней. Хотела навести порядок перед тем, как запирать дом на зиму. Это случилось одиннадцать лет назад. Мы не уверены, что конкретно произошло – должно быть, отравление угарным газом, но результаты вскрытия были недостаточно конкретные. Только папа все равно на всякий случай заменил печь. Так ему было легче и спокойнее.

– Какой ужас, – произнесла Грейс. К сожалению, мать Лео она не помнила.

– А с вашей что случилось?

Грейс рассказала, как вернулась в Кембридж после весенних каникул. Пока она возилась с ключами в коридоре, телефон в комнате общежития звонил и звонил. Хотя мобильных телефонов тогда не было и узнать заранее, кто хочет с ней поговорить, Грейс не могла, но она сразу поняла, что эти звонки не означают ничего хорошего. Так и оказалось – в Нью-Йорке у мамы случился инсульт. Всего через час после того, как Грейс уехала на вокзал. Конечно, она сразу же отправилась обратно домой. В течение следующих нескольких недель, за которые мама так и не пришла в сознание, а шансы на постепенное выздоровление постепенно таяли, Грейс все дни проводила в больнице и бестолково суетилась вокруг обоих родителей. А потом Грейс поняла, что нужно сделать выбор – или полностью пропустить семестр, или возвращаться. Грейс решила вернуться. И, как ни ужасно, неожиданно произошло то же самое, что и в прошлый раз. Непрерывно звонящий телефон за толстой дубовой дверью общежития Киркланд-Хаус, лихорадочные поиски ключей и понимание, что звонок принесет очень, очень плохие новости. И опять Грейс поехала обратно в Нью-Йорк. На этот раз о том, чтобы доучиться семестр, не могло быть и речи. Пришлось нагонять летом.

Осенью Грейс съехала из общежития, и они с Витой сняли вместе квартиру. А потом, почти сразу же после этого, Грейс встретила Джонатана. Как бы ей тогда пригодились материнские советы! Марджори Уэллс Пирс-Рейнхарт познакомилась и сразу влюбилась в своего мужа на свидании вслепую в 1961 году, но брак их, как выяснилось, не был счастливым. Интересно, что бы она сказала, когда бы ей позвонила пребывающая в состоянии восторженной эйфории единственная дочь и принялась с жаром описывать прекрасного во всех отношениях молодого человека – честолюбивого, добросердечного, нежного, немножко растрепанного и по уши влюбленного в Грейс?

Сейчас Грейс понимала – мама, конечно, дала бы самый разумный в такой ситуации совет. Притормози. Не спеши. Присмотрись к нему повнимательнее, узнай получше.

Мама сказала бы: «Я, конечно, рада за тебя, но, пожалуйста, Грейс, не наделай глупостей».

Каких именно глупостей со стороны дочери опасалась бы мама, понятно и так.

– Очень жаль, что не довелось пообщаться с ней во взрослом возрасте, – вдруг проговорил Лео. – В смысле, в моем взрослом возрасте. Боюсь, когда был подростком, ни малейшей симпатии она ко мне не испытывала.

– Думаю, дело было не в вас, – вдруг само собой вырвалось у Грейс. – К сожалению, мама вообще была не слишком счастливой женщиной.

Грейс в первый раз произнесла вслух нечто подобное. После ее слов повисла тяжелая пауза. Грейс сама удивилась, как осмелилась сказать такое, да еще и просто знакомому. Ощущение было неприятное. Грейс взяла и объявила, что мама была несчастна. Не следовало этого делать.

– Иногда все происходит как-то… неаккуратно, что ли? – произнес Лео. – И тогда приходится придумывать историю, сюжет. Думаю, так часто бывает, когда кто-нибудь умирает.

– В смысле? – уточнила Грейс.

– Ну, люди придумывают историю. Взять, например, ваш сюжет. Вы возвращаетесь в общежитие. Звонит телефон. Вы снова возвращаетесь. И снова звонит телефон. Можно подумать, будто ваши приезды и отъезды как-то связаны со смертью вашей матери.

– Намекаете, что я возомнила, будто все вокруг меня вертится? – спросила Грейс. Она никак не могла понять, стоит обижаться на Лео или нет.

– Нет-нет, не в этом смысле. Конечно, всем нам иногда не чужды проявления нарциссизма. С другой стороны, все мы главные герои наших жизненных историй, поэтому порой и создается впечатление, будто все действительно вертится вокруг нас. Но это, конечно, не так. Просто такой уж нам отведен наблюдательный пункт.

Грейс рассмеялась. А потом, сообразив, по какому поводу смеется, рассмеялась еще раз.

– Извините, – произнес Лео. – Профессиональная деформация. Преподавателя и в свободное время тянет учить всех подряд. Перефразируя цитату из пьесы Дэвида Мамета «Гленгарри Глен Росс» «всегда закрывайте сделку» – «всегда учите»!