Паутина - Сара Даймонд

— Очень рада за вас, — отозвалась я, думая о Хелен: черт ее знает, какой она вывод сделает из увиденной сцены. Ведь в ее глазах я мирно пила кофе в компании с Ребеккой Фишер. — Надеюсь, что и для меня все закончится так же хорошо.

В четверть третьего мы вышли из кафе, простились и пошли каждая своей дорогой. Оглянувшись, я увидела, как летняя нарядная толпа поглотила ее. Обычная домохозяйка, мать взрослых детей, разведенная. До переезда в Эбботс-Ньютон в ее жизни был лишь один достопримечательный факт: она ходила в одну школу с девочкой-убийцей и общалась с Ребеккой Фишер, когда та еще ничем не отличалась от других школьниц.

«Почему все ополчились против нее? — думала я, прокручивая в голове наш разговор. — А почему ополчились против меня?»

В многоэтажном парковочном комплексе прежнее ощущение дежа-вю охватило меня с многократно возросшей силой; казалось, из полумрака исходят невидимые злобные волны. Нахлынули воспоминания о прошлом вторнике, когда я, вернувшись из Лондона, подходила к своей машине и мои шаги в этом полупустом помещении с великолепной акустикой звучали оглушительно. Подсознательное ощущение опасности не ослабло, даже когда я вырулила на улицу. Я бы поехала в Эбботс-Ньютон другим путем, но туда вела всего одна дорога. За окном сменяли друг друга знакомые пейзажи — в том же порядке и с той же самой скоростью, что и во вторник. Стандартный жилой район сменился городским центром Уорхема, сразу после которого — поворот на Плаумэн-лейн.

Подъем на холм длился бесконечно. Я была уверена, что с гребня увижу в точности ту же картину: два полицейских автомобиля возле дома и Лиз в проеме распахнутой настежь входной двери, поглощенная беседой с полицейским. С приближением к вершине холма моя уверенность крепла — я даже не предчувствовала, я знала, — и прибавила газу, чтобы убедиться. Увидеть своими глазами.

Вниз по склону холма я ехала пристыженная, но счастливая. Дом не изменился с момента моего отъезда. Сердце бешено колотилось, но на дорожке у дома я тормозила, почти успокоившись.

Я только собиралась выйти из машины, когда открылась входная дверь соседней половины дома и на пороге появилась Лиз. Мрачное предчувствие не заставило себя ждать, однако тут же отступило: на лице Лиз было написано сочувствие, но не испуг.

— Анна, милая моя, Карл только что уехал, вы разминулись на каких-нибудь десять минут.

Я в недоумении уставилась на нее:

— А что он здесь делал? Он должен быть на работе.

— Его отцу стало плохо. Отвезли в больницу — похоже, сердечный приступ. Состояние пока не известно. Карл сказал мне, что пытался дозвониться до вас, но ваш мобильник выключен. Он поедет прямо в больницу и пока не знает, сколько времени там пробудет. Он взял с собой небольшую сумку с вещами — видимо, на случай, если придется задержаться.

— Понятно. Его родители живут часах в пяти езды отсюда. Господи, какой ужас, — пробормотала я, огорошенная новой бедой. — Спасибо, что сообщили…

— Он обещал позвонить вам вечером и рассказать, что да как. Я вам искренне сочувствую. Надеюсь, с его отцом все будет хорошо.

— Я тоже, — со вздохом кивнула я. — Что ж, остается только ждать и надеяться.

Дверь на кухню была распахнута. Войдя, я с порога увидела записку на кухонном столе и прочитала несколько торопливых слов о том, что уже знала: Попытаюсь позвонить между 8 и 9 часами. Целую. Карл. В кухне до сих пор витал слабый аромат его лосьона после бритья.

Куча одежды на кровати в спальне доказывала, что Карл собирался в страшной спешке: аккуратность была такой же неотъемлемой его чертой, как и практицизм. Набрав номер его мобильника, я услышала лишь сообщение голосовой почты. Я дождалась сигнала. «Карл, я все знаю, мне очень жаль. Позвони, как только сможешь. Я все время думаю о тебе».

По лестнице я спускалась, раздираемая двумя чувствами. С одной стороны, я волновалась за Карла, думала о том, в какой тревоге он собирался в неблизкий путь в родной город. Я мысленно была со всей его семьей — от брата, которого почти не знала, до матери, рядом с которой всегда чувствовала себя неловко. Но за этими мыслями скрывалось и нечто другое, и, как я ни корила себя за эгоизм, страх то и дело пробивался сквозь переживания за родственников… Даже при наилучшем раскладе Карл сегодня не вернется, а значит, я впервые останусь ночью одна в целом доме.

Вечер приближался невыносимо медленно. Устроившись в гостиной, я пыталась сосредоточить внимание на недочитанной книге в надежде на то, что сюжет захватит меня и отвлечет от реальности. С тем же успехом можно было листать «Желтые страницы». Тени сгущались, лиловато-розовый закат, раскрасивший все вокруг, воспринимался как угрожающий предвестник скорой темноты. Приклеив взгляд к строчкам в книге, я слышала голос Джералдины, звучавший так близко, словно она была в соседней комнате. До сих пор казню себя за то, что не приняла угрозы всерьез с самого начала. Макси было всего восемь лет…

Полный боли вопль в ночи. Злобное дыхание в трубке. Осколки стекла на ковре и на полу во всех комнатах…

Перед глазами вдруг всплыл четкий образ Хелен. Я вспомнила, как на распродаже выпечки, устроенной Женским институтом тыщу лет назад, Петра по простоте душевной поведала о моей работе над новой книгой и как тогда посмотрела на меня Хелен. Вскоре она увидела на моем кухонном столе копию школьной фотографии Ребекки. А сегодня стала свидетельницей моей встречи с Джералдиной. Я припоминала все, что раздражало меня в ней с самой первой встречи. Непрошибаемое хладнокровие. Вечная настороженность. Отталкивающее силовое поле ее молчания, нисколько не похожее на стеснительность.

Отложив книгу, я включила телевизор, чтобы избавиться от гнетущей тишины, и прошла на кухню. Аппетита не было и в помине, но я принялась готовить ужин: в неуютном одиночестве появляется тяга к рутинным делам. Присев к столу, я заставила себя проглотить салат. Полыхающий закат раскрасил кухню в цвета пламени; через полуоткрытую дверь в гостиную до меня доносились взрывы хохота телеаудитории.

Когда я вымыла посуду, уже почти совсем стемнело. Я зажгла свет и опустила шторы — обычное дело сейчас приобретало новое зловещее значение. Наступил вечер. Я сидела перед телевизором с книгой, воспринимая как победу каждое прочитанное в ней слово. Без пяти минут девять от пронзительной телефонной трели у меня едва не остановилось сердце.

Я схватила трубку, задыхаясь от страха и волнения.

— Анни, это я. — Голос Карла, далекий и не совсем внятный, но главное — его голос.

— Что там? Как отец?

— Вне опасности — нам сообщили буквально несколько минут назад. Мы в больнице. Отца продержат здесь еще несколько дней. — Он вздохнул, устало и облегченно. — Господи, это был сущий кошмар. Жаль, что тебя нет рядом… Надо было мне подождать, когда ты вернешься.

— Ты никак не мог, я понимаю, — мягко возразила я. — Неважно. Все хорошо, что хорошо кончается.

Короткая пауза не была ни неловкой, ни напряженной. Сердечный приступ его отца вернул нашу с Карлом близость, и даже если она была временной, сейчас мы ее ощущали оба.

— А мама как? — спросила я.

— В шоке. До сих пор не пришла в себя… ну, ты понимаешь. Мы с Ником не отходим от нее ни на минуту — он тоже приехал. Ладно, постараюсь быть дома как можно скорее. Вернее всего, приеду завтра вечером.

— Тогда до вечера. Я люблю тебя, Карл.

— И я тебя люблю. Перед выездом позвоню. Спокойной ночи, Анни, и приятных снов.

Я повесила трубку. Меня затопила волна облегчения, но вскоре ему на смену вновь пришла тревога. Теперь, когда отец Карла был вне опасности, я осталась один на один с угрозой моей собственной жизни. Коварный шепот страха слышался отовсюду: он прятался и в веселых голосах из телевизора, и в тревожном безмолвии за окном, и в темной нише на полке, где прежде стояла настольная лампа в стиле Тиффани. И в голосе Джералдины. До сих пор казню себя за то, что не приняла угрозы всерьез с самого начала…

Часы на моей руке показывали только половину десятого, но я решила отправиться в постель. Чем скорее усну, тем скорее наступит утро. Сидеть наедине со своими мыслями было невмоготу. Я еще раз проверила, все ли окна плотно закрыты, проверила запоры на обеих входных дверях и, наконец, сделала самое важное — удостоверилась в том, что охранная сигнализация включена. Поднявшись на второй этаж, вымылась и почистила зубы, быстренько нырнула в прохладную, пахнущую лавандовой свежестью постель и закрыла глаза.

Я лежала, усердно стараясь заснуть — и вдруг подпрыгнула, сев на кровати. Сердце зашлось от рыдающего крика ночной птицы. Я долго прислушивалась, но снаружи было тихо. Добрый час я провела в полудреме, в плену реальности и фантазий, а сон ускользал от меня. «Бесполезно, — со смутной обреченностью подумала я, — сегодня мне уже не уснуть…»