Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Вэчел Линдсей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это еще что, — ответил я и рассказал ему о драке, которая кончилась тем, что Джил опрокинул меня на раскаленную печку. Разговаривая, мы продолжали потихоньку отхлебывать виски, и Джил слушал с вежливым видом, будто я рассказывал скучную историю, приключившуюся с кем-то посторонним. — Это все оттого, что мы просидели вдвоем взаперти столько времени, — закончил я, вспоминая крошечную лачугу с окном, почти доверху заваленным снегом, который все сыпал и сыпал, с сухим шуршанием ударяя в стекло, тоскливое завывание ветра, и нас с Джилом в разных концах комнаты, каждый со своей лампой. Перемирия были только на время еды. — Дошло до того, что он даже не хотел в объезд ехать вместе со мной. Мы по очереди объезжали стада и задавали скоту корм.
— Такая уж у него природа подлая, — сказал Кэнби. — Сразу видно.
— Нужно ж человеку размяться, — сказал Джил. — По части драки он, конечно, не ахти что, но за неимением лучшего приходилось довольствоваться. — Он налил нам еще по стакану. — К тому же он всегда первым начинал.
— Ишь что выдумал! — возразил я. — Взгляни на него — похоже, чтобы я первым полез? — Роста-то мы с Джилом одного, только я худой и в плечах не косая сажень, тогда как Джил здоров как бык; кулаки у него вдвое больше моих, да и по лицу сразу скажешь, что он драчун: большой тяжелый подбородок, вызывающий взгляд… Я посмотрел на свое отражение в зеркале, висевшем под «Женщиной с попугаем». Лицо, загоревшее дочерна, но худое, с большими глазами.
— Ты бы знал, чего я от него наслушался, — сообщил Джил Кэнби.
— К январю он мог говорить только об одном, — вставил я. — О женщинах! Но и тут на отвлеченный разговор он был не способен. Твердил без конца одни и те же истории про себя и про одних и тех же баб!
— Так ведь он-то вообще молчал, — сказал Джил. — Кому-то надо было разговаривать. Сам сидит себе, уткнувшись в свои книжонки, будто урок зубрит, а то пишет целый день — знай пером скрипит. А мне обидно. Я иной раз петь начну, но тут уж он совсем стервенел. Как-то пошел к двери — и ведь песню я какую хорошую тогда пел — и стоит там, будто прислушивается к чему-то, а ветер воет и за окном мороз — тридцать градусов ниже нуля. Я его спрашиваю, в чем дело, а он молчит. Он, видишь ли, слушал, как быки ревут, очень оказывается, красиво у них получается.
— Голос у Джила, конечно, отличный, — сказал я, — беда только, что он знает всего три песни, да и те на один мотив.
Мы продолжали разговаривать, освобождаясь таким образом от накопившегося раздражения, а Кэнби время от времени вставлял словечко, чтобы подзавести нас, но тут явился Монти Смит. Он обратился было к Джилу, но Джил только посмотрел на него, и Монти сразу отсох; он зашел с моей стороны и пристроился рядом, пытаясь влезть в разговор. Стоял спиной к стойке, как будто ему было в высшей степени наплевать на то, что там наставлено. Я не могу убить человека взглядом, что так хорошо удается Джилу, поэтому я вовсе не смотрел на Монти и не отвечал ему. Я просто положил полдоллара на стойку, и Кэнби налил пару стаканчиков, а Смит их выпил.
Он, видно, чтобы подольститься, сказал: «Твое здоровье!». Я почувствовал себя скотиной, что так обошелся с ним, будто на бедность подал. Но Джил пихнул меня локтем в бок, и я промолчал. Смит потоптался около нас и вышел. В дверях он приостановился и подтянул ремень, наверное, чтобы восстановить чувство собственного достоинства.
Когда дверь за ним закрылась, Кэнби спросил:
— Ну, а теперь, раз мир восстановлен, скажи, что тебя гложет? — обращался он к Джилу.
— С чего это ты взял, будто меня что-то гложет?
— Уж больно много ты об одиночестве распространялся, — сказал Кэнби, наливая нам еще виски. — С того и взял.
Джил повертел стакан в руке и не ответил ни слова.
— Что это он такой стеснительный стал? — спросил Кэнби меня.
— Он интересуется, в городе ли еще его пассия? — ответил я.
— Его пассия? — сказал Кэнби, вытирая тряпкой лужицу и наклоняясь, чтобы убрать под стойку пустую бутылку.
— А ну, полегче! — Джил перестал вертеть стакан. — Если ты о Роуз Мэпин, — сказал Кэнби, выпрямляясь, — то нет, она уехала весной в Сан-Франциско с первым дилижансом.
Джил встал, не сводя с него глаз.
— Проклятие! — Джил одним глотком осушил свой стакан. — До чего же поганый городишко! — с бешенством прибавил он. В глазах у него появились слезы, так ему было обидно, что зря рвался сюда.
— Выпей! — сказал Кэнби, откупоривая новую бутылку. — Только смотри не напивайся, пока ты в таком настроении. В этом городе я знаю только одну незамужнюю женщину — ей восемьдесят два года, она слепая и ко всему еще индианка. Разве мало?
Он налил нам и себя не забыл. Ему, видно, показалось забавным, что Джил мог выдать себя подобным образом. Но Джил действительно страдал. Всю зиму он, не закрывая рта, говорил о Роуз Мэпин, так что под конец она мне совершенно осточертела. Я-то считал, что она самая заурядная шлюха, но Джил день и ночь бредил о том, как купит себе ранчо и начнет оседлый образ жизни.
— Я лично считаю, что ее не иначе как мужние жены отсюда выжили, — заметил Кэнби.
— Да? — сказал Джил.
— Ну, дегтем ее не мазали и в перьях не валяли. И скандала открытого не было. Просто они ее своей добродетелью доконали. И ведь ничего плохого не сделали, но они все боялись, что вот возьмет да и сделает, дошло до того, что мужчины стали опасаться, как бы кто не застукал их за разговором с ней. Даже неженатые. Уж больно мал городишко.
Джил по-прежнему смотрел на него в упор, но молчал, и вид у него был уж не столь обиженный. Странно даже, что такой беспечный парень, как Джил, может что-то принимать действительно близко к сердцу.
— Как насчет золота, о котором столько говорили прошлой осенью — выгорело дело? — спросил я Кэнби.
— А ты что б по моему виду сказал? — осведомился он и продолжал: — Нет, брат! Два парня из Сакраменто нашли золотоносный песок в Белчеровской протоке, в северной ее части, и добрались до гнезда. Несколько тысяч заработали, но на жилу так и не напали. Заявок было сделано много, только никто ничего не нашел, ну а потом зима уже на носу, и настоящего бума не вышло. — Он посмотрел на меня с той же ехидной ухмылочкой в глазах. — Всего-то двух-трех баб удалось под это заманить, да и те предпочли убраться подобру-поздорову, пока перевал не закрылся.
— Меня это мало трогает, — соврал я.
— А чем вообще люди в этом городишке занимаются? — спросил Джил.
— Если вы не собираетесь пополнить ряды ухажеров дочери Дрю… — начал Кэнби.
— Не собираемся, — заверил я его.
— Ну, раз нет, — произнес он, — тогда вам остается пять возможностей: есть, спать, пить, играть в покер и драться. А еще вы можете сгонять партию в бильярд. В задней комнате поставлен новый стол.