Ловец ласточек - Александра Рябова

проникнуть туда. Конечно, это предложение ты принимать не обязана. Истина страшна и отвратительна, но всё же я хотела бы разделить её с тобой. Разрешишь мне побыть эгоисткой в последний раз?

Рут будет ждать».

Она приходила ко мне во сне. Она казалась счастливой — счастливее, чем я когда-либо её видела — и щемящая печаль растекалась в моей груди, стоило только услышать её звенящий голос. Я не могла разобрать, что он говорил: он сливался с мягким журчанием ручья, с тёплым шелестом листвы и щебетом птиц. Может, никакого голоса не было вовсе. И её безмятежный смех лишь мерещился мне.

Я просыпалась, охваченная глубоким, пугающим одиночеством, и пустота комнаты ощущалась необъятной, разреженной настолько, что мне было нечем дышать. Сворачиваясь под одеялом в клубок, кутаясь, прячась от этой давящей пустоты, я мысленно рисовала её портрет. Хрусталь аметистовых глаз, тонкий фарфор кожи, изломы прядей хрупких волос. Мелкая россыпь кристаллической пыли, сверкающая подобно свежему снегу, собирается в прозрачный нимб, а вокруг, в сияющем чистом воздухе — бутоны белых роз, которые так любила её мать.

Этот портрет я изучила до последней детали. Но даже когда моя скорбь притупилась, я не сумела преодолеть себя.

Лукия так и осталась лишь неизгладимым отпечатком в моей памяти.

Воспоминание: Звёзды

Однажды голос сказал: «Есть мир ещё более прекрасный, чем тот, куда я отведу тебя».

В голове никак не укладывалось, что он имел в виду. Зачем было рассказывать мне сказки о другом мире, если существует лучшее место? Рука дрогнула, и вода из лейки брызнула на пол.

— Почему же ты сразу не заберёшь меня туда?

«Здесь, на вашей земле, странники открывают в себе магию. Но они не способны овладеть ею в полной мере, пока не покинут родные края. Лишь когда вы подчиняете её, когда эта магия поистине принадлежит вам, я приглашаю вас продолжить путь. Таково моё вознаграждение за все страдания, что выпали на вашу долю».

— А это тяжело — подчинить магию?

«Для этого не требуется ничего, кроме времени».

Мне казалось, он что-то недоговаривал. Однако его приятный тембр и успокаивающие интонации внушали доверие, отчего неясности рассеивались, а неоднозначности поворачивались светлой стороной. Нет смысла переживать о далёком будущем, решила я.

Но моё сердце думало иначе. Оно стучало сильно и медленно, будто бы с трудом, и если следующий удар не случался в то мгновение, когда я ждала его, или был таким тихим, что его невозможно было ощутить, то меня пробирал страх. Что будет со мной, если сердце замрёт? И если оно замерло, то ударит ли снова?

Меня мучила бессонница. Чем больше я ворочалась, тем больше ныло моё тело и напряжение обручем стягивало лоб. Мысли множились. И когда перевалило за полночь, я раздражённо откинула одеяло, натянула джинсы и толстовку и вышла из дома.

Воздух был на удивление тёплым. Сладко пахло скошенной травой и влагой, испарявшейся с пропитанной дождями земли. Сердце билось легче, и я, не желая гулять под неуютным оранжевым светом фонарей, направилась привычной дорогой в парк, к вышке.

На аллее, под плотным сводом крон, темнота сгущалась, и в тридцати шагах впереди дорожка, стволы и ветви сливались, превращались в мрачное зеленовато-синее ничто. Ночь была безлунной. Я ступала ощупью, прикидывая, сколько ещё нужно сделать шагов. Ладонь опустилась на щербатые перила. Только на середине последнего пролёта я отняла глаза от еле заметных во мраке ступенек и тогда увидела на площадке его спину. Облокотившись на ограждение, он чуть задрал голову, как бы выглядывая из-под крыши.

— Что ты забыл здесь так поздно?

Тау обернулся. Даже в темноте я смогла различить на его лице улыбку.

— Не хочешь посмотреть со мной на звёзды?

Небо ещё никогда не представало передо мной таким чистым. Оно мерцало, искрилось, и я не понимала, обманывает ли меня зрение или звёзд действительно гораздо больше, чем мне помнилось. Может, я уснула и всё это было лишь сном? Бескрайнее и бездонное, подобное недвижимым чёрным водам океана небо завораживало, не давало отвести взгляд, и мне вдруг почудилось, будто я падаю в его непроницаемую, всепоглощающую глубину. Руки сами собой крепко схватились за перила.

— Видишь вон ту яркую звезду? Это Арктур, он в созвездии Волопаса, если посмотришь выше — такой вытянутый многоугольник, похожий на воздушный змей. Увидела? У его верхней части, левее, созвездие в виде полукруга — это Северная Корона. А справа Большая Медведица. Узнала, наверное? А во-он там, — Тау указал на вершину небесного купола, — Вега, самая яркая летняя звезда. Можем спуститься на луг, оттуда будет лучше видно.

— Давай останемся здесь, — ответила я. На вышке мне было за что удержаться, если бы небо снова начало затягивать меня. Но как бы мне ни хотелось взять Тау за руку, глубоко в душе я знала: этому никогда не случиться.

Долгое время мы наблюдали за звёздами в тишине. Ветер шептался сам с собой в листве, в высоких травах, в моих волосах, словно позволяя мне подслушать его болтовню. У речки пел соловей. Я ждала, когда Тау заметит, когда повернётся на звук песни, направит вдаль горящие восторгом глаза и скажет что-нибудь, о чём прежде не говорил, а мне померещится, точно я уже слышала эти слова раньше. Но он молча смотрел вверх, и в его глазах горели лишь отблески звёзд.

Ветер погладил меня по щеке. Я невольно подалась к нему, пытаясь продлить это тёплое прикосновение. Но оно ускользнуло, недолговечное, как и хрупкий ночной покой, что обещался растаять с первыми лучами