Спасти президента - Лев Гурский

— Есть вообще-то одна зацепка... — Я вспомнил про ОКПИМВ мистера Федотова и про высоченную гору папок в каморке архивного юноши Вани Воробьева.

Ниточку эту я держал в резерве со вчерашнего дня — думал как-нибудь обойтись без раскопок в архиве. Однако иных вариантов у меня уже не было. Будем напрягать инвалидную команду.

Мобилизую хозяина пыльной горы, решил я. Пусть Ваня поработает в поте лица. Понадобится ему бульдозер — найму бульдозер за свои кровные, лишь бы искал. Молоком буду его поить, лестницу-стремянку держать, почетную грамоту выпишу. Если Воробьев приступит немедля, то, возможно, и откопает мне к вечеру личное дело Исаева. А в нем найдется фото, хоть плохонькое. Или я ничего не понимаю в личных делах...

План мой с треском лопнул, стоило мне приехать на улицу Лео Толстого.

Я как-то упустил из виду, что Москва — просто сказочный город, который меняется не по дням, а по часам. Наши пейзажи и ландшафты обожают играть с людьми в прятки. Вернувшись из недолгой командировки, коренной москвич становится туристом и ориентируется по солнцу. Без толку пытаться рисовать карту города: ничто не вечно под курантами, даже сами куранты. Там, где вчера зиял пустырь, сегодня уже радуют глаз новостройки.

И наоборот. Да еще как наоборот!

В прошлый раз мне пришлось немало побродить, отыскивая здание инвалидского Комитета. Теперь же я нашел его без труда — по скоплению народа.

Здания как такового уже не существовало. От него сохранился лишь обломок фасада и обугленная дверь подъезда, ведущего в никуда. Все кругом было засыпано битым кирпичом, горелой щепой, разнокалиберным мусором и покореженным металлом. Вместо нарядных панно на земле валялись какие-то бурые лоскуты. Позолоченные решетки превратились в гнутую оплавленную арматуру. Ветер носил по воздуху серые ошметки пепла, который еще недавно был бумагой.

Машинально я принюхался к ветру. Обычно после взрыва армейского пластита в воздухе долго витает острый запашок жженой синтетики: как будто подпалили бухту капронового троса. Однако сейчас синтетикой и не пахло. Ноздри мне защекотал кислый перегар аммонала — надежной взрывчатки для неторопливых профи. Здесь поработали люди с понятием. Пластитовую лепешку нетрудно приляпать к стене за пару секунд, но если ты промахнешься на дециметр, здание отделается легким испугом. Напротив, закладка аммоналового фугаса требует некоторого времени и знания математики, зато уж рванет так рванет. Руины заказывали? Получите. Фирма гарантирует качество.

Возможно, вчерашняя «лимонка» в подъезде была предупреждением. Мистеру Федотову на что-то намекнули. Тот не понял или сделал вид, что не понял. Тогда намек усугубили.

Я подошел поближе к месту взрыва. Пожарные машины уже разъехались, оставив после себя грязные водяные потеки и хлопья пены, похожей на мартовский снег. Милицейский «уазик» на моих глазах хлопнул дверцами и тоже отвалил. Толпа у пепелища заметно поредела. Вокруг развалин продолжали бродить лишь сотрудники ОКПИМВа: малая их часть занималась раскопками мусора, прочие же кучковались без особой цели. Они напоминали несчастных улиток, с которых грабители сняли последние домики и отпустили голышом.

Мистера Федотова среди погорельцев я не увидел. А вот щуплую фигурку Вани Воробьева разглядел сразу. Архивный юноша, вооружившись ломиком, неуклюже пытался поддеть дверцу шкафа, погребенного под обломками кирпича. Чумазое и потное лицо Вани выражало отчаянное намерение бороться до победы. Но кирпич плохо поддавался уговорам. И на зверскую мимику борца кирпичу было наплевать.

Следовало идти другим путем. Оттеснив Воробьева, я забрал у него ломик, а потом двумя-тремя ударами проделал дыру в непослушной дверце. Для начала дыра была размером с крысиную норку. Сейчас мы ее расширим, подумал я.

— Больше не надо, теперь я сам, — пропыхтел Ваня. Он встал на коленки, запустил руку в норку и извлек оттуда полную горсть...

Вчера это еще было ваниной картотекой инвалидов. Сегодня это обратилось в пепел с бумажной трухой. Таким же пеплом с трухой стала гора личных дел, сваленных в комнате. Может, хоть на глубине под завалом что-нибудь уцелело?

— Везде одно и то же... — подавленно сказал Воробьев, вытирая грязную ладонь о свои спортивные «адидасы». — Ни одной целой бумажки. Жалко-то как...

— Ночью рвануло? — Я воткнул бесполезный ломик в груду мусора.

— Под утро, часов в шесть... — Все той же ладонью Ванечка начал отряхивать перепачканные штаны. — Я тут рядом живу, через дорогу, сразу прибежал. Сперва вообще было не подойти — пекло... А потом, когда пожарка наехала, и спасать стало нечего. Сами знаете: не огонь, так вода. Бумага ничего не стерпит...

— Сочувствую, — коротко сказал я.

Допрашивать бедного парня сейчас было бы свинством, а уходить просто так — глупостью. Мой выбор одного из двух зол был недолог и привычен: в спорных случаях, вроде этого, чувства уступают место долгу службы. Извини-подвинься. Сволочная все-таки у меня профессия, мысленно покаялся я.

После чего перешел от покаяния к конкретным вопросам.

Как я и думал, фамилия «Исаев» архивному юноше ничего не говорила. Особая примета — сиреневый рюкзак — тоже никак не помогла. (Ваня признался, что и у него есть дома такой рюкзачок.) Крепкие стриженые затылки могли быть у всех, кроме длинноволосых и лысых. Травку покуривал едва ли не каждый четвертый из сгоревшей картотеки. Про отклонения в психике ваниных подопечных мы уже беседовали вчера. К сожалению, наш Исаев — это я сразу проверил! — на учете нигде не числился. Ни в наркологичках, ни в психушках. Никаких следов.

— И в Сущёвке вы тоже проверяли? — вяло спросил Ваня Воробьев. — А то про нее многие не знают...

— Где-где? — не понял я.

Оказалось, что элитный дурдом на 5-й улице Марьиной Рощи (возле Сущевского вала — отсюда и название) несколько десятков лет принадлежал к закрытому подразделению Минздрава. Даже табличка на их воротах не висела: кому положено, тот и так знал. Примерно год-полтора назад лечебница потеряла закрытый статус, половину привилегий и формально стала общедоступной. Однако контингент там остается смешанным — кроме простых психов, есть и привилегированная клиентура. Сливки общества. До того, как устроиться в инвалидский Комитет мистера Федотова, Ванечка немного поработал в Сущёвке ассистентом, но ушел оттуда без сожаления. Из-за сливок атмосфера там была гниловатой...

Ванин рассказ об элитном дурдоме был прерван шумом мотора и визгом шин.

Со стороны проспекта к руинам подкатила сверкающая иномарка и притормозила метрах в двадцати от нас, возле поникшего детского грибочка. Сперва из машины выскочили, озираясь, двое парнюг в камуфляже с помповиками наперевес: не те, которых я видел здесь вчера, а другие, покрепче статью. Они замерли в напряженных позах, готовые стрелять во все, что шевелится. Не обнаружив ничего опасного для жизни шефа, охранники подали знак. Тогда из автомобиля выдавился бочкообразный детина со снайперской винтовкой и оглядел окрестности уже сквозь оптический прицел. Оптика тоже не нашла скрытых злодеев. Лишь после этого настала пора для главного лица.

Элегантный костюм мистера Федотова и сегодня был выше всех похвал. Председатель инвалидского Комитета смотрелся бы настоящим джентльменом, кабы не дурная манера держать правую руку глубоко в кармане.

— Герман Семеныч, Герман Семеныч... — пронеслось над толпой.

При виде шефа среди бездомных служащих инвалидского Комитета началась заметная перетасовка. Кому-то срочно захотелось попасться на глаза любимому шефу, а кто-то, наоборот, предпочел держаться вдали от начальственного гнева. Только Ваня Воробьев выбрал золотую середину: скромно отошел в сторонку, но так, чтобы шеф в случае надобности мог его увидеть. Неглупый юноша.

Под защитой двух помповиков и снайперской винтовки Герман Семеныч произвел краткий смотр своего унылого канцелярского воинства. Он отпустил сквозь зубы десяток-другой ругательств, свободной рукой раздал с пяток оплеух, потрепал Ваню по плечу, а потом уж заметил и мое присутствие.

— A-а, капитан ФСБ... — протянул он, подходя ко мне. Охранники Германа Семеныча страховали его на сверхблизком расстоянии, поэтому их стволы уперлись мне чуть ли не в живот. — Видите, у нас опять неприятности...

— Вижу, — сказал я. — Солидный был фугас, килограммов на десять. Но вы, конечно, никого не подозреваете? — На откровенность мистера Федотова я не рассчитывал. Такие джентльмены крайне редко посвящают нас в свои проблемы.

Однако предчувствия меня обманули.

— Толяна работа, — понизив голос, ответил Герман Семеныч. — Его размах. Он не мелочный...

— Того самого Толяна, который спекся? — уточнил я, припоминая наш первый разговор. Вчера Герман Семеныч долго рассуждал при мне, чьим посланцем я мог быть. Грех было не взять на заметку эти имена.