Гордость и гордыня - Джейн Остин

Мистер Беннет очень скучал без своей второй дочери, и любовь к ней, как ничто иное, понуждала его покидать лонгборнский дом. Он обожал наезжать в Пемберли, особенно когда его там совсем не ждали. Мистер Бингли с Джейн прожили в Недерфилде только год. Такое близкое соседство с ее маменькой и меритонской родней оказалось слишком тяжким испытанием не только для его покладистости, но и для ее любящего сердца. Давняя мечта его сестер сбылась: он купил поместье в графстве, примыкающем к Дербиширу, и Джейн с Элизабет в дополнение ко всем прочим источникам счастья разделило теперь расстояние в каких-то тридцать миль.

Китти, к ее очень заметной пользе, большую часть времени проводила у старших сестер. Общество, не шедшее ни в какое сравнение с тем, к которому она привыкла прежде, произвело в ее характере весьма значительные перемены к лучшему. B ней никогда не было необузданности Лидии, и, когда ее избавили от влияния последней, она благодаря деятельному вниманию и руководству старших сестер стала менее плаксивой, менее невежественной и менее бесхарактерной. Разумеется, ее тщательно оберегали от опасного общества Лидии, и хотя миссис Уикхем часто приглашала ее погостить у них, обещая балы и кавалеров, отец ни разу не разрешил ей поехать к младшей сестре.

Из всех дочерей в доме осталась только Мэри, и ей волей-неволей пришлось отказаться от усердных занятий для развития своих дарований, так как миссис Беннет была совершенно неспособна долго оставаться в одиночестве. Мэри пришлось чаще бывать на людях, хотя она продолжала морализировать по поводу каждого утреннего визита. A так как ее больше не угнетало постоянное сравнение красоты сестер с ее собственной, папенька подозревал, что она смирилась с этими переменами в своей жизни без особого неудовольствия.

Что до Уикхема и Лидии, замужество сестер не вызвало в их характерах никаких перемен. K тому, что Элизабет теперь, несомненно, стали известны все подробности его обманов и неблагодарного поведения, он отнесся вполне философски и, вопреки здравому смыслу, возможно, не оставил надежды добиться от Дарси существенной помощи. Письмо Лидии с поздравлениями, которое после свадьбы получила Элизабет, убедило ее, что его жена, если не он сам, такую надежду лелеет. Письмо гласило:

«Миленькая Лиззи!

Поздравляю тебя! Если ты любишь мистера Дарси хоть вполовину так сильно, как я моего милого Уикхема, ты должна быть очень счастлива. Так утешительно знать, какая ты теперь богатая, и когда тебе больше не о чем будет думать, надеюсь, ты вспомнишь о нас. По-моему, Уикхему очень бы хотелось получить место при дворе, и не думаю, что у нас хватит денег на жизнь без чьей-то помощи. Подойдет любое место, приносящее в год триста—четыреста фунтов. Впрочем, не говори об этом с мистером Дарси, если тебе не хочется.

Твоя… и т. д.».

Как выяснилось, Элизабет совершенно этого не хотелось, и в своем ответе она попыталась положить конец всем просьбами надеждам такого рода. Однако она часто посылала им те суммы, какие ей удавалось скопить, экономя на собственных расходах. Она с самого начала понимала, что их дохода никак не могло хватить безалаберной супружеской чете, склонной к мотовству и не думающей о будущем. И всякий раз, когда они переезжали в другое место, либо Джейн, либо она непременно получали просьбу помочь им расплатиться по старым счетам. Их образ жизни, даже когда заключение мира вынудило их зажить своим домом, оставался крайне беспорядочным. Они все время переезжали, ища жилища подешевле, и всегда жили не по средствам. Его привязанность к ней скоро перешла в равнодушие, ее — продлилась несколько дольше, но, несмотря на свою молодость и манеры, она осталась при той репутации, которую ей создало ее замужество.

Хотя Дарси отказался принимать Уикхема в Пемберли, ради Элизабет они дальше способствовал его карьере. Впрочем, Лидия изредка наведывалась туда, когда ее супруг искал развлечений в Лондоне или Вате, а в поместье Бингли они оба гостили так часто и подолгу, что даже у Бингли лопнуло терпение и он начал поговаривать о том, как намекнет им, что пора бы и честь знать.

Мисс Бингли была глубоко расстроена браком Дарси, однако сочла за благо сохранить право бывать в Пемберли, забыла свою досаду, еще больше полюбила Джорджиану, к Дарси была внимательна ничуть не меньше, чем прежде, а Элизабет возместила все, что оставалась должна ей по части любезности.

Теперь Джорджиана могла жить в Пемберли постоянно, и ее с Элизабет связала та любовь, на которую надеялся Дарси. Они нашли друг в друге именно то, что искали. Джорджиана была самого высокого мнения о Элизабет, хотя вначале ее удивляла, почти пугала веселость, с какой та постоянно подшучивала над ее братом. Он всегда вызывал в ней уважение, почти пересиливавшее ее любовь, и вдруг она увидела, как он стал предметом нескончаемого поддразнивания. И Джорджиана узнала то, о чем прежде и не подозревала. На примере Элизабет она начала понимать, что жена может позволять себе с мужем вольности, которые брат не всегда будет терпеть от сестры моложе его более чем на десять лет.

Леди Кэтрин безмерно негодовала на брак племянника; и, дав полную волю всей прямоте своего характера, она, отвечая на письмо, в котором он известил ее об этом событии, позволила себе такие бранные выражения, особенно касательно Элизабет, что на некоторое время всякую отношения между ними прекратились. Но в конце концов Элизабет убедила его забыть оскорбительное письмо и поискать примирения. После некоторого дальнейшего сопротивления его тетки то ли ее привязанность взяла верх над обидой, то ли желание посмотреть, как ведет себя его жена, но она снизошла навестить их в Пемберли, несмотря на то что тамошняя сень осквернялась не только присутствием такой хозяйки, но и визитами ее дяди, лондонского негоцианта, и его жены.

C Гардинерами они всегда оставались в самых близких отношениях. Дарси полюбил их столь же искренне, как их любила Элизабет, а к тому же и он, и она питали живейшую благодарность к тем, кто, привезя ее в Дербишир, помогли им обрести друг друга.