Морской волк (сборник) - Джек Лондон

Утро, очевидно, еще не настало, и, закрыв глаза, я снова погрузился в сон. Я не знал, что проспал целый день и что это была уже вторая ночь.

Потом я опять проснулся, недовольный тем, что мало спал. Я зажег спичку и взглянул на часы. Они показывали полночь. А между тем, я пробыл на палубе до трех часов ночи! Я был удивлен, но вскоре сообразил, в чем дело. Неудивительно, что мой сон прервался: я проспал двадцать один час! Некоторое время я прислушивался к ударам волн в шхуну и к заглушённому вою ветра, потом снова повернулся на бок и снова проспал до утра.

Встав в семь часов и не найдя Мод внизу, я решил, что она на кухне готовит завтрак. Выйдя на палубу, я убедился, что «Призрак» отлично держится против волн. В кухне топилась плита и кипела вода, но и там я не застал Мод.

Я нашел ее в кубрике, у койки Вольфа Ларсена. На его лице лежал теперь новый отпечаток покоя. Мод взглянула на меня, и я все понял.

– Жизнь его погасла во время шторма, – проговорил я.

– Но он по-прежнему жив, – ответила она с несокрушимой верой в голосе.

– В нем было слишком много сил.

– Да, – сказала она, – но они больше не терзают его. Теперь он свободный дух.

– Свободный, несомненно, – сказал я и, взяв ее за руку, вывел на палубу.

За ночь шторм утих или, вернее, утихал так же постепенно, как и нарастал. Когда на следующее утро я поднял тело Ларсена на палубу для погребения, дул все еще сильный ветер. Вода часто захлестывала через борт на палубу, сбегая потом через шпигаты. Мы стояли по колена в воде, когда я обнажил голову.

– Я помню только часть похоронной службы, – проговорил я. – Она гласит: «И останки да будут опущены в воду».

Мод с негодованием и изумлением взглянула на меня. Но впечатление того, чему я когда-то был свидетелем, властно требовало от меня, чтобы я похоронил Вольфа Ларсена так, как он сам похоронил штурмана. Я приподнял конец доски, и завернутое в парусину тело соскользнуло, ногами вперед, в море. Чугунный груз потянул его, и оно исчезло.

– Прощай, Люцифер, гордый дух! – так тихо прошептала Мод, что голос ее был заглушён ветром. Но я видел движение ее губ и понял ее слова.

Когда, цепляясь за подветренный борт, мы пробирались на корму, я случайно бросил взгляд на море. В этот миг волна приподняла «Призрак», и я отчетливо увидел в двух-трех милях небольшой пароход, разрезавший волны по направлению к нам. Он был окрашен в черный цвет и, вспомнив рассказы охотников, я догадался, что это американское таможенное судно. Указав на него Мод, я поспешно отвел ее на корму, в самое безопасное место.

Потом я кинулся вниз за флагом, но вспомнил, что исправляя снаряжение «Призрака», я не позаботился о флаг-фалах.

– Нам не нужно подавать сигнала о бедствии, – сказала Мод. – Им достаточно поглядеть на нас.

– Мы спасены, – торжественно произнес я и в порыве радости добавил: – Но я не знаю, радоваться ли мне?

Я взглянул на нее. Теперь наши глаза встретились. Мы склонились друг к другу, и рука моя невольно обняла ее.

– Надо ли мне говорить? – спросил я.

И она ответила:

– Не надо… Хотя мне было бы так сладко слышать это от вас.

Наши губы слились.

– Жена моя, моя маленькая женщина! – сказал я, свободной рукой лаская ее плечо, как это умеют делать все влюбленные, хотя и не изучают этого в школе.

– Муж мой, – промолвила она, и ресницы ее вздрогнули, когда она опустила глаза и со счастливым вздохом прильнула головкой к моей груди.

Я посмотрел на таможенный пароходик. Он был близко. С него уже спускали лодку.

– Один поцелуй, любовь моя, – шепнул я, – еще один поцелуй, прежде чем они подойдут.

– И спасут нас от нас самих, – докончила она с улыбкой, полной бесконечного очарования и лукавства – лукавства любви.

Рассказы рыбачьего патруля

Белые и желтые

Залив Сан-Франциско настолько велик, что нередко во время штормов бывает опаснее для океанских судов, чем самый океан в минуты своего гнева. В водах залива водится множество всякой рыбы, и поверхность его постоянно бороздят кили всевозможных рыбачьих лодок, которыми управляют рыбаки всевозможных национальностей. Чтобы охранить рыбу от этого пестрого рыбачьего населения, было издано немало мудрых законов, и существует специальный рыбачий патруль, на котором лежит обязанность следить за их соблюдением. Трудно приходится временами рыбачьему патрулю: в истории его насчитывается не один убитый дозорный и не одно поражение, но память о множестве погибших при незаконной ловле рыбаков свидетельствует об одержанных им победах.

Самыми отчаянными среди рыбаков считаются китайцы, занимающиеся ловлей креветок. Креветки обычно ползут по дну огромными стаями, направляясь к пресной воде, и, добравшись до нее, снова поворачивают обратно в море. Во время приливов и отливов китайцы опускают на дно большие сети; креветки заползают в их зияющие пасти и оттуда отправляются уже непосредственно в кипящие котлы. В этом не было бы ничего худого, если бы петли сетей не сплетались настолько густо, что самая крошечная рыбешка, только-только народившаяся на свет и не имеющая даже дюйма в длину, не в состоянии пройти сквозь них. Прелестные берега мыса Педро и Пабло, где расположены поселки рыбаков, занимающихся ловлей креветок, сделались просто отвратительными от зловония, издаваемого мириадами разлагающихся рыб. И вот на обязанности рыбачьего патруля лежит борьба с этой хищнической ловлей.

В шестнадцать лет я прекрасно умел управлять парусной лодкой и знал воды залива, как свои пять пальцев. Поэтому Рыболовная комиссия завербовала мой шлюп «Северный Олень», и я сделался на время помощником патрульного. Для начала нам пришлось немало поработать среди греческих рыбаков в Верхней бухте и реках, где с места в карьер пускались в ход ножи и люди давали арестовывать себя только под угрозой револьверных дул. Поэтому мы с восторгом встретили приказание отправиться в Нижнюю бухту против китайцев, занимающихся ловлей креветок. Нас было шестеро в двух лодках. Чтобы не вызвать подозрений, мы вышли, когда стемнело, и бросили якорь у выступа скалы, известной под именем мыса Пинола. Когда восток побледнел при первых проблесках зари, мы снова пустились в путь и, круто держась берегового ветра, стали пересекать бухту вкось по направлению к мысу Педро. Утренний туман клубился и стлался по воде, закрывая от нас все окружающее. Мы начали отогреваться горячим кофе, после которого нам предстояло прескучное занятие – выкачивать из шлюпа воду, ибо «Северный Олень» каким-то непостижимым образом дал изрядную течь. Полночи ушло на перекладывание балласта и исследование швов, но весь наш труд пропал даром. Вода продолжала проникать в лодку, и мы, согнувшись вдвое в кубрике, едва успевали выкачивать ее.