Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - Валентин Фалин

Как в Берлине смотрели на значение второго фронта? В директиве Гитлера от 23 марта 1942 года отмечалось, что даже десант с ограниченными целями на западном побережье существенно повлиял бы на выполнение немецких планов, поскольку сковал бы значительные силы сухопутных войск и авиации и, таким образом, не позволил использовать их в решающем месте. В докладе немецкой военной разведки от 5 мая 1942 года указывалось, что западные державы располагают достаточными силами для высадки в Норвегии, Франции или в другом районе. Вместе с тем выражалось сомнение в том, что, с учетом переброски войск США и Англии на [Ближний и Средний] восток, они соберут достаточный тоннаж[649]. С затягиванием открытия второго фронта правители Германии, по К. Типпельскирху, связывали расчет «на решительную победу над Советским Союзом до того, как Соединенные Штаты смогут принять участие в военных действиях в Европе»[650].

Обстановка приглашала правительственный Вашингтон не к показной, а подлинной активности, к превращению деклараций в конкретные действия. По ряду видимых и невидимых, внешних и внутренних причин Соединенные Штаты со скрипом свыкались с обязанностями воюющей страны. К 1943 году они больше преуспели по части амбиций. Заявку на «ведущую роль в любой коалиции» американцы предъявляли еще на августовской (1941) конференции Рузвельта с Черчиллем, в момент, когда Вашингтон числился нейтралом. «Ведущая роль» не приравнивалась к непосредственному и весомому участию в разгроме агрессоров. Считалось, что даже при символическом вкладе США могут претендовать на решающий голос в сборе урожая победы и организации послевоенного мира.

Случайно или не случайно вступление США в войну против Германии и Италии не повлекло за собой чистку госаппарата и вооруженных сил от профашистски настроенных и скомпрометированных тесными связями с нацистами и их сообщниками деятелей. Рузвельт не только терпел в администрации людей, известных ФБР и другим компетентным учреждениям своими контактами с врагом, но не препятствовал выдвижению их на новые посты, важные для перевода страны на военные рельсы.

Разоблачительные публикации Дж. Мартина[651], Ч. Хайэма и других авторов дают самое общее представление о сокрытой во мраке деятельности теневых правителей США – монополий. Непоследовательность Рузвельта, половинчатость его решений, перекладывание деликатных дел на плечи своих министров, советников, начальников штабов в какой-то степени предопределялись стремлением не допустить перегрева котла внутреннего, шли от поиска консенсуса с основными группировками, олицетворявшими финансовую и промышленную власть в стране.

Президент и в мыслях не держал в чем-то ущемлять большой бизнес. Его трения с монополиями были производными от того, что Рузвельт связывал относительную стабильность существующей в США системы и ее внешнюю безопасность с лечением наиболее вопиющих социальных язв американского общества.

Нацизм вызывал у президента-либерала неприязнь своим репрессивным характером, неразборчивостью методов для достижения поставленных целей. По одной этой причине, однако, он не встал бы на путь вооруженной борьбы с Германией. Более существенной представлялась Рузвельту перспектива установления Третьим рейхом господства над всем Восточным полушарием и, как результат, выпадения важнейших рынков, а также закрытие США доступа к источникам сырья. Больше того, с учетом военного потенциала «Великой Германии» Соединенные Штаты попали бы в ущербное состояние.

Понимая, что нацистскому рейху и США не ужиться даже на разных берегах океана, Рузвельт нацеливался на создание десятимиллионной американской армии, опирающейся на мощную военную промышленность, для решающей схватки с немцами на случай поражения Англии и СССР. Могли ли США в одиночку справиться с Германией после 1943 года? Есть вопрос. Эксперты высчитали, что успех в «русском походе» принес бы нацистам ресурсы для формирования примерно 400 дивизий к тому моменту, когда Соединенные Штаты развернули бы свои 200[652].

Президент наставлял штабы вести планирование с верой в счастливую звезду и с надеждой на сохранение Англии и Британской империи как активных противников Германии. После нацистского нападения на СССР им была добавлена еще одна посылка: Красная армия на какой-то срок свяжет вермахт, чтобы США могли осуществлять военные приготовления более организованно и целеустремленно.

Расчеты окончательных потребностей армии для «Программы победы» сообразно ожидавшимся «стратегическим операциям» и «главным военным единицам», которые для них понадобятся, стали производиться военным министерством с сентября 1941 года. В 1942 году планирующие органы комитета начальников штабов ориентировались на наращивание численности армии до 10 572 000 человек, а количества дивизий – до 334. Всего же для покрытия также потребностей флота, корпуса морской пехоты и береговой обороны предполагалось мобилизовать 13 миллионов человек. Презумпцией было: СССР не выдержит напряжения борьбы с Германией (и не исключалось – с Японией), и, следовательно, западным державам не избежать крупных наземных операций.

При ближайшем ознакомлении с материей обнаруживается, что в сентябре 1942 года Рузвельт ввел новый, пониженный лимит численности армии и авиации – 8 208 000 человек. Военно-промышленные программы были скорректированы в сторону замедления темпов и сокращения абсолютных объемов производства, особенно вооружений для сухопутных сил. С некоторым запозданием – в январе 1943 года – оперативное управление военного министерства пересмотрело армейскую структуру и порядок использования людских ресурсов. Сухопутные войска сводились в 100 дивизий. Две трети из них предназначались для Европейского театра военных действий, остальные – для Тихоокеанского или выделялись в резерв. Совершенно очевидно, что 66 дивизий США не смогли бы выполнить боевых задач по разгрому противника, если бы немцы высвободили с Восточного фронта пусть четверть своих сил или хотя бы те самые 40 дивизий, о которых шла речь в переговорах В. Молотова с Рузвельтом летом 1942 года.

1 июля 1943 года план развертывания вооруженных сил США подвергся еще одному усечению. Отныне военное строительство должно было вестись из расчета 83 армейских дивизий и общей численности 7,7 миллиона человек. Сокращалось количество бронетанковых и моторизованных соединений. Считалось, что новая структура сохранится до конца войны. Увеличение вооруженных сил США после 1942 года шло в основном за счет развития авиации, раздувания аппарата управления и вспомогательных служб. Задания по формированию боевых сухопутных соединений были в основном выполнены в августе 1943 года[653].

Приведенные даты и числа, если их систематизировать и соотнести с конкретными событиями той поры, весьма красноречивы. Первое серьезное сужение базиса военных усилий США имело место в разгар немецкого наступления на Сталинград, в момент кульминации военного могущества Германии, когда не только американские штабы, но и советские руководители рассматривали ситуацию как непредсказуемо критическую.

Что же толкнуло президента осенью 1942 года на свертывание «Программы победы», помимо неблагоприятных показателей опросов общественного мнения накануне промежуточных выборов в конгресс, неразберихи и несогласованности в деятельности различных вашингтонских инстанций, ведавших выдачей заказов, распределением военных материалов, обучением военного персонала? Чем обосновывался относительный спад военно-экономической активности в США, когда жизнь как будто требовала обратного? Случайно ли, что примерно в то же самое время в американских и английских кругах отмечался очередной всплеск сомнений насчет целесообразности поставлять СССР оружие и материалы? Ответов на этот круг вопросов – прямых и исчерпывающих – нет. Косвенные свидетельства наводят на противоречивые мысли.

Пока ограничимся констатацией: год спустя после Московской битвы Советский Союз приготовил неожиданность под Сталинградом. И рейху, и западным державам. Последние в конце октября вздохнули с облегчением: передышка продолжается, «русские продержатся эту зиму», и «Торч» не будет слишком рискованным мероприятием. А с декабря 1942 – января 1943 года у Вашингтона и Лондона появилась новая забота: как бы Сталинград не зажег неконтролируемую цепную реакцию.

После уныния, охватившего антигитлеровскую оппозицию во второй половине 1941 года – начале 1942 года, она опять обивала пороги Лондона и Вашингтона. Священники Шенфельд и Бонхеффер (последний по поручению Канариса) включили свои связи с британским клиром. Соответственно епископ Чичерский (Дж. Белл) вышел на А. Идена с идеями прекращения войны против Германии после отстранения от власти Гитлера. Министр в письме Беллу от 17 июля 1942 года указал на «деликатные (а не принципиальные) обстоятельства», мешающие позитивно откликнуться на зондажи. 8 августа 1942 года Иден добавил, что оппозиция пока представила «мало доказательств своего существования», и потому ей нельзя обещать большего, чем предоставление Германии после войны «места в будущей Европе»; чем дольше, однако, немецкий народ будет терпеть нацистский режим, тем больше ответственности ляжет на него за преступления, которые режим совершает от его имени. Белл передал немецкие соображения также Дж. Вайнанту. Посол США обещал информировать о них госдепартамент[654].