Психология масс - Дмитрий Ольшанский

Развитие событий в Иране в конце 1970-х гг. ясно показало несколько принципиально важных моментов. Во-первых, массовые настроения играют ключевую роль инициирования политического поведения масс, направленного на разрушение той политической системы, которая вызвала массовое недовольство и позволила ему достичь такого уровня интенсивности, при котором настроения уже не могли не проявиться в действии. Во-вторых, массовые настроения, при умелом управлении ими, играют достаточно важную роль в создании новой политической системы. Развитие событий в Иране показало разрушительную роль настроений на стадии свержения старой системы и, одновременно, их значительное влияние на формирование новой политической системы. Осуществляя функцию инициирования и регуляции политического поведения, настроения активно воздействуют на процессы модификации политической системы.

Возникшая у масс в ходе революции иллюзия соединения притязаний с возможностями их достижения вызвала соответствующие политические процессы: массовые настроения поддерживали все те действия имама Хомейни, с которыми связывалось достижение всех притязаний. Исламский режим умело управлял этими настроениями, удерживая их в целом в выгодных для себя рамках за счет целого ряда специфических политико-психологических средств. К последним относились и религиозный фанатизм, и революционная фразеология, и репрессии, и формирование множественных «образов врага», мешающего достижению притязаний, и реальная война с Ираком, и многое другое. При опоре на это во многом и сложилась новая политическая система иранского общества.

Перестройка как особый случай модификации политической системы, как попытка эволюционного развития революционных по содержанию преобразований раскрыла некоторые специфические особенности динамики массовых настроений в процессах такого рода. Если в политическом отношении перестройка по своим намерениям означала процесс постепенного перехода от тоталитарной однопартийной надгосудар-ственной системы, от особого рода диктатуры к правовому демократическому государству, базирующемуся на гражданском обществе, то в психологическом измерении это значило резкое, значительное усиление роли человеческого фактора.

Перестройка в социально-психологическом отношении продемонстрировала критический момент в развитии противоречия между политической системой и «человеческим фактором», связанный с динамикой осознания этого противоречия массами. Процесс осознания, как показали первые годы перестройки, начинается именно на на-строенческом уровне, и еще до выработки рационального понимания противоречия соответствующие настроения начали проявляться в массовом сознании. Рассмотрим вначале некоторые проблемы перестройки, а затем перейдем к конкретному анализу социально-психологических моментов, связанных с массовыми настроениями в этот период.

Одна из ключевых проблем для любого общества — проблема взаимоотношения социально-политических структур и институтов, образующих социально-политическую систему как способ организации власти и властных отношений в обществе, и тех людей, которые составляют массу членов общества. Организуясь, любой новый строй создает ту систему, которую считает оптимальной. Образующие ее институты держатся на нормах, ценностях и образцах поведения, возведенных в ранг идеологии, законов и инструкций, подкрепленных силой убеждения и принуждения. Такая система создается для выражения и осуществления интересов людей — господствующего класса, слоя, группы, трудящихся масс или народа в целом. Однако подчас, при определенном стечении обстоятельств, элементы ее структуры могут отрываться от создавших их людей, приобретая надчеловеческий, самодостаточный характер. Тогда продукт социально-политического творчества людей превращается в подавляющий их механизм власти, руководствующийся собственными интересами, и возникает противоречие. Если система достаточно гибка, противоречие будет способствовать ее развитию. В противном случае негибкая система, используя жесткие методы власти, будет способствовать усилению сопротивления человеческого фактора. История советского общества может быть представлена как именно такой случай, как диалектика борьбы институтов системы и подавлявшегося ими человеческого фактора.

Можно предположить, что в первые недели и месяцы советской власти имела место определенная гармония: система действительно создавалась в соответствии с волей масс. Однако постепенно, в обстановке сопротивления части населения (гражданская война), внешней угрозы (интервенция), атмосферы «чрезвычайности», попадая под влияние определенного типа людей, институты системы встали над массами. Безусловно, это соответствовало части массовых настроений в обществе[100], и на определенном этапе было достаточно эффективным в некоторых отношениях. Однако с течением времени сверхжесткие тоталитарные институты постепенно истощались, устаревали, становились неэффективными. Массы, напротив, постепенно развивали свое сознание — оно уже не нуждалось в столь жестком нормировании, — хотя из-за сопротивления структур этот процесс шел достаточно медленно[101]. Противоречие с течением времени нарастало, хотя проявлялось в латентной форме.

Перестройка началась в «неполной революционной ситуации»: объективно власть прежних институтов системы уже исчерпывала себя, как и готовность «низов» подчиняться этим структурам. Однако субъективно это не было достаточно осознано. Массовой психологии свойственна значительная инерционность. В таких случаях медленное осознание противоречия проявляется в постепенном росте настроений недовольства, заметных на индивидуальном, часто бытовом уровне. Это и есть тот период, когда все вместе «за», хотя каждый по отдельности может быть и «против». Субъективный фактор новой ситуации находился в процессе становления.

Перестройка, начавшись как превентивная, управляемая «революция сверху», способствовала демократизации общественно-политической жизни, появлению основ гражданского общества. По мере развития этих процессов, высвобождаясь из-под гнета тоталитарных институтов, в обществе стали довольно бурно развиваться и проявляться многообразные массовые настроения.

Уже говорилось о том внимании к массовой психологии, которое уделялось в первый период советской власти. Однако, начиная с середины 1920-х гг., этим вопросам отводилось все меньшее место в документах правящей партии и выступлениях ее руководителей. Командно-административная система не нуждалась в знании реальной психологии масс, навязываемый ею стиль управления не требовал особого внимания к настроениям «низов». Располагая действенным репрессивным и пропагандистским аппаратами, армией послушных и зависимых чиновников, «верхи» использовали лишь те настроения масс, которые считали «правильными». Система отождествила массовые и «общественные» настроения.

Хрущевская «оттепель» несколько изменила ситуацию. Достаточно было лидеру заявить, например, что «настроения и желания народов — большая сила» (Хрущев, 1960), как в стране это было воспринято в качестве «социального заказа». Однако смена власти и последовавшая за ней брежневская реставрация (теперь уже на бюрократических основах) командно-административной атмосферы вновь сузили возможности человеческого фактора. Даже в научных исследованиях все свелось к откровенной апологии «социалистического мажора» на фоне «капиталистического пессимизма»[102].

Тем не менее, в принципе, процессы развивались на той глубине, которая была недоступна для тоталитарного контроля со стороны социально-политических структур. Сегодня уже понятно, что период застоя с объективной необходимостью породил определенные предпосылки как застойных, консервативных, системно-охранительных, так и, одновременно, антизастойных, оппозиционных, антисистемных настроений. Психология застоя была отчасти понятна даже вдохновителям перестройки — по их оценке, в то время «при выработке политики и в практической деятельности возобладали консервативные настроения»[103].

Постепенно в обществе накапливалось недовольство людей: ведь под влиянием пропаганды притязания на лучшую жизнь стремительно росли, тогда как реальные возможности осуществления этих притязаний уменьшались. Дефицит стал практически тотальным явлением. Декларирование социального равенства сосуществовало с ежедневно очевидным неравенством, обилие денег — с их необеспеченностью товарами, обещания кремлевского руководства — с постепенно осознаваемой большинством невозможностью их выполнить. Действие экономического механизма торможения имело прямое социально-психологическое отражение: пресловутый «разрыв слова и дела» провоцировал массовые настроения недовольства. Складывалась тревожная для режима ситуация.