Китайский эрос (сборник) - Сборник Сборник

15. Здесь назван известный мужской монастырь.

16. Слуга употребил китайское слово луаньдайтоу, которое можно понимать двояко: как «голова смутного времени» и как «мешочек с яичками».

17. В праздник Продевания Нити в Иглу люди молили богов о том, чтобы те даровали им разные умения и искусства (это называлось «просить умения» — ци цяо). Этот Праздник Двойной Семерки (как его еще называют) связан с известной легендой о небесной фее Ткачихе и Пастухе, которые стали мужем и женой, но были разлучены по воле богини Си-ван-му. Потом, однако, Си-ван-му смилостивилась и разрешила им встречаться раз в год на мосту, перекинутом через Млечный Путь сороками.

18. Праздник Чаши Юйлань (Юйлань хуэй, или Юйлань пэнь-хуэй)буддийское торжество, происходившее в 15-й день 7-й луны. Этот праздник связан с историей верного последователя будды Шакьямуни — праведного отрока Муляня. С чашей для подаяний он отправился в ад искать свою мать, которая за нарушение буддийского запрета не есть мясной пищи попала в один из страшных его отделов — круг Голодных Духов. Мулянь, претерпев суровые испытания, наконец добрался до ада и попросил Будду спасти его мать. Божество дало ему священную сутру «Юйлань пэнь цзин» и повелело 15-го числа 7-й луны совершать торжественный молебен. В этот день (иначе он называется Днем Умилостивления Голодных Духов) богомольцы делают подношения духам, молятся за усопших, и особенно за души бесприютные.

19. Имеется в виду сюжет минской пьесы fao Ляня под названием «Нефритовая шпилька», в которой рассказывается похожая история о двух влюбленных.

20. В буддийских храмах подле изваяния богини Гуаньинь нередко можно видеть фигуру ее прислужника — прекрасного отрока Шаньцая. По буддийским легендам, Шаньцай (санскр. Sudhana) — знатный индийский юноша, который посетил 53 святых будд, чтобы услышать их проповеди.

21. Книга одногодков — особый реестр, куда заносились сведения о всех сдавших экзамены в один год.

Перевод и примечания Д. Н. Воскресенского.

Наказанный сластолюб

Мы помним о Сян Юе и Лю Бане /2/Их клич врагов разилНа поле брани.Но перед Юй и Ци,Блиставшими красою,Теряли мужество великие герои.

Эти стихи принадлежат глубокой древности и написаны мудрецом. Любовная страсть во многом определяет течение человеческой жизни — вот смысл и содержание этих стихов…

Все вокруг считают тебя смельчаком, все думают, будто сердце твое незнакомо с жалостью, будто ты способен убить человека не моргнув глазом, но вот ты увидел девицу с нарумяненным личиком и блестящими, напитанными маслом волосами — оболочку из кожи, налитую кровью и набитую костями, — и ты становишься податливым и мягким как воск. Вспомните геройские подвиги чуского Ба-вана и ханьского императора Гао-цзу. Они боролись за власть во всей Поднебесной, и что же — первый из них даже в смертный час всеми помыслами своими был с наложницей Юйцзи, а второго даже хмель не мог заставить забыть о возлюбленной, госпоже Ци.

А если уж и такие герои дали любовным чарам нераздельную над собой власть, что говорить о простых смертных? Удивительно ли, что легкомысленный юноша с горячими чувствами, опьяненный любовью, забывает все на свете и, как говорится, теряет свою душу. Если человек скромен и целомудрен, он гнушается блудодейства, ценит женскую чистоту, и со временем ему воздается по заслугам. У него появится наследник, он получит высокую ученую степень, разбогатеет, а его потомки станут знатными вельможами. Подобные примеры часто встречаются в различных жизнеописаниях.

И, напротив, если кто растрачивает душу и плоть свою в любовных страстях и не щадит доброго имени мужних жен, он рано или поздно лишится должности и богатства, или все возмездие падет на его Детей, и даже в загробном мире не найдет он покоя. С ним произойдет то же, что случилось с неким сюцаем по имени Лю Яоцзюй из округа Шучжоу, который жил на исходе годов Чунь-си /3/ в династию Сун. Другое имя этого ученого мужа было Танцин. Жил он с отцом, служившим в Пинцзяне. Наступила пора осенних экзаменов, и Танцин, пользуясь высоким положением отца, нанял лодку и отправился в Сючжоу на экзамены. Когда лодка отчалила, Танцин взглянул на корму и замер от изумления: у кормового весла он увидел очаровательную девушку лет шестнадцати или семнадцати. Вдоль шеи девушки вились тонкие локоны, в глазах таились прелесть и обаяние. Даже простое платье и грубые украшения не могли скрыть изящества ее стана. Стройная, словно ветка мэйхуа, она стояла у весла и смотрела на воду. Танцин не мог оторвать от нее взгляда, сердце его затрепетало. Вскоре он с сожалением узнал, что девушка — дочь хозяина лодки. «Правильно говорит пословица: ясная жемчужина родится в безобразной раковине, — вздохнул Танцин. — Так оно и есть». Он очень хотел перемолвиться с красавицей хоть несколькими словами, но ему мешал старик-лодочник, стоявший рядом с дочерью у кормового весла. Боясь, как бы старик не разгневался, Танцин принял вид безразличный и скромный и отвернулся. Но время от времени взоры его снова обращались к красавице. Чем больше он смотрел на нее, тем более привлекательной она ему казалась. Он был уже не в силах сдержать нахлынувшее чувство, и вот что он придумал. Он подошел к старику и велел ему тянуть лодку волоком.

— Лодка тяжела и идет очень медленно, так я могу и опоздать, — сказал он.

Старику лодочнику помогали только дети — сын и дочь. Он отправил на берег сына Сань Гуаньбао но Танцин потребовал, чтобы и сам старик впрягся в канат. В лодке осталась лишь дочь у кормового весла да Танцин в своей каюте. Теперь можно было и поухаживать за красоткой. Танцин приблизился к девушке и, не зная, с чего начать, задал ей несколько вопросов. Девушка отвечала немногословно, но самые звуки ее голоса привели в восхищение молодого повесу. Ободренный тем, что она ответила, Танцин принялся строить девушке глазки. Смущенная, она пыталась положить конец разговору и то стыдливо отворачивалась, то решительным тоном просила Танцина оставить ее в покое. Танцин уже потерял надежду расшевелить красавицу. Но тут она вдруг усмехнулась и искоса взглянула на него. Не зря говорят, что за суровостью таится часто зазывная игра. Эти хитрые уловки привели юношу в замешательство, и душа его затрепетала еще сильнее. Он стал гадать, чем бы привлечь внимание девушки. Наконец его осенило. Он открыл свой сундук и достал белый шелковый платок. Завернув в него орех и завязав узел «согласие сердец», он кинул платок девушке. Она сделала вид, будто ничего не заметила, и с ледяным выражением на лице продолжала работать веслом. Танцин решил, что она и в самом деле ничего не видела, и усердно мигал красавице, указывая ей глазами и даже рукою на платок и словно говоря: «Подними же его!». Но дочь лодочника невозмутимо стояла на месте, делая вид, будто не понимает его знаков. А тем временем лодочник свернул канат и приготовился вернуться в лодку. Танцин испугался. Тревожно переминаясь с ноги на ногу, он кивал головой и размахивал руками, но по-прежнему не двигался с места. Молодой повеса хотел уже сам поднять платок, но в этот момент старик с сыном прыгнули в лодку. Щеки юноши залил яркий румянец, он обливался холодным потом, не зная, куда деваться от стыда. И вдруг девушка неторопливо вытянула ножку, поддела острым носком своей туфельки платок, подвинула его к себе и накрыла юбкой. Затем так же спокойно наклонилась и спрятала платок в рукав. С зардевшимся лицом смотрела она на воду и улыбалась. Сердце перепуганного Танцина наполнилось благодарностью к девушке за то, что она выручила его, и страсть запылала еще жарче. В этот день и родилось их взаимное влечение.

На следующий день Танцин снова спровадил старика вместе с сыном на берег — тянуть лодку, а сам подошел к девушке и как ни в чем не бывало сказал:

— Очень вам благодарен за вчерашнее. Без вашей помощи я бы осрамился самым ужасным образом.

— Я-то думала, вы храбрец, а вы, оказывается, совсем робкий, — засмеялась девушка.

Оставив это замечание без ответа, Танцин продолжал:

— Такой красавице и умнице, как вы, надо бы и мужа под пару. Но ослепительный феникс нередко ютится в убогом курятнике.

— Вы не правы. Ведь так повелось с незапамятных времен: красивое лицо — несчастливая судьба. Видно, на то есть воля Неба, и я не смею роптать и жаловаться.

Танцин был покорен мудрыми речами своей собеседницы. С этой поры, где бы они ни встретились, в каюте или на корме, они старались быть поближе друг к другу. Они обменивались красноречивыми взглядами, свидетельствовавшими о глубине и силе их чувства. К сожалению, ни на что иное, кроме взглядов и бесед, они не могли отважиться — всему остальному вечною помехою был старик, который, шагая вдоль берега, то и дело оборачивался и проверял, что происходит в лодке. Так пламя это, можно сказать, горело впустую.