Время милосердия - Джон Гришэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На заднем сиденье лежали подарки на новоселье: тостер и тарелка с испеченными Карлой пирожными с шоколадной крошкой. Она хотела захватить подарки для малыша, потому что у Киры ничего для него не было, но Джейк отговорил ее. Как адвокат он наблюдал раньше травмы молодых матерей, увидевших свое дитя, взявших его на руки, немедленно ощутивших связь с ним. После этого они нередко отказывались отдавать новорожденного на усыновление. Он знал, что Джози этого не допустит, тем не менее настоял, чтобы они не предпринимали ничего, что могло бы спровоцировать сильные материнские чувства.
Два года назад они провели целый день в больнице Клэнтона, с документами, пока другая 15-летняя мать заставляла себя поставить последнюю подпись. Клиенты Джейка, бездетная пара сорока лет, сидели в его кабинете и гипнотизировали глазами телефон. В конце дня администратор больницы сообщил Джейку, что молодая мать слишком нерешительна, чтобы подписать отказ. По его ощущению, отдать ребенка ее принуждала собственная мать, свежеиспеченная бабушка, а значит, любое решение не было бы добровольным. Вскоре Джейк узнал, что решение принято: ребенка не отдадут на усыновление.
Он приехал в себе в контору и обрушил эту новость на своих клиентов. Вспоминать ту сцену было тяжело.
Раньше они с Карлой не мечтали о прибавлении в собственном семействе. Они посвятили обсуждению этой темы много часов и договорились вернуться к ней. В городе у них был приятель, врач, чей телефон однажды зазвонил в четыре часа утра. Врач с женой помчались в Тупело и в полдень вернулись обратно с трехдневным младенцем, вторым усыновленным ребенком в семье. Решение было принято мгновенно, но ему предшествовали длительные поиски. Эти люди знали, чего хотели, и проявляли упорство. Джейк и Карла пока до этого не дошли. До появления Киры у них много лет не возникало мыслей об усыновлении.
На этом пути возникало много сложностей. Как Джейк ни твердил, что его не волнует город и любые толки о неуместности подобного шага, он знал, что люди станут осуждать его: мол, подсуетился и отнял дитя у клиентки! На это Карла отвечала, что любая критика будет временной и с годами утихнет, а ребенок станет тем временем расти в хорошей семье. И потом, разве Джейк не собрал уже свою долю проклятий? Пусть болтают. Зато их родные и друзья обрадуются и займут круговую оборону. А кто еще им важен?
Джейк переживал из-за того, что ребенок будет расти в месте, где может всплыть наружу его происхождение. Ребенка затравят как плод изнасилования, как сына убитого. Его биологическая мать – сама еще ребенок. На это у Карлы тоже имелось возражение: ребенок никогда ничего не узнает. «Родителей не выбирают», – добавляла она. Ребенок будет жить в безопасности и в любви, как всякий, кому повезло, а люди вскоре уймутся. Что до генетики, то ее не изменить.
Джейка не устраивала географическая близость Коферов. Он сомневался, что в них проснется интерес к ребенку, но не был в этом уверен в отличие от Карлы. К тому же они с Джейком никогда с Коферами не пересекались. Те жили в противоположной части округа, и чтобы встретиться, тем и другим надо было специально постараться. Усыновление оформили бы в Оксфорде, в ином административном округе, без лишних свидетелей, без огласки, документы скрыли бы. Оставалась надежда, что большинство жителей Клэнтона, тех самых, чье мнение Джейку было якобы безразлично, никогда не узнают подробностей.
Избегая разговоров об этом, Джейк не мог не думать о финансовой стороне. Ханне было уже девять лет, а они еще не начали откладывать деньги на ее колледж. Имевшиеся скудные сбережения недавно пришлось пощипать, отчего финансовое будущее семьи выглядело печально. Со вторым ребенком Карле пришлось бы сидеть дома, по крайней мере, год-два, притом что ее зарплата приходилась им весьма кстати.
Гэмблы могли с легкостью превратить Джейка в банкрота. Независимо от сумасбродной затеи Нуза компенсировать ему расходы на процесс, он не ждал сколько-нибудь приличных денег. Сначала он одолжил Джози 800 долларов на новую трансмиссию для ее машины, потом еще 600 на депозит за снятую квартиру, плату за первый месяц и необходимые вещи. Владелец квартиры сдавал ее на полгода, и Джейк подписал договор аренды от своего имени. То же самое относилось к плате за телефон, газ, электричество. Подпись самой Джози не значилась ни на одном документе. Джейк посоветовал ей наняться официанткой и работать за наличные и чаевые, чтобы ее не могли найти коллекторы. В таком варианте не было ничего противозаконного, но он все равно испытывал смущение. Впрочем, при сложившихся обстоятельствах у него не осталось выбора.
Перед отъездом из округа Форд Джози трудилась на трех работах и доказывала свое умение выживать в любых условиях. Она обещала отдать долги, но Джейка мучили сомнения. Аренда квартиры стоила 300 долларов в месяц, и Джози была полна решимости платить хотя бы половину.
Назначением следующей ссуды стала оплата медпомощи Кире. Близился конец седьмого месяца ее беременности, и пока обходилось без осложнений. Джейк терялся в догадках, какова будет стоимость родов.
Позвонив ему, Джози в волнении подняла тему денег на усыновление. Джейк объяснил, что за роды и за юридическое сопровождение обычно платят приемные родители, от самой Джози ничего не требовалось. Несколько минут она ходила вокруг да около, а потом не выдержала и спросила: «Матери что-нибудь причитается?» Это выглядело как плата за ребенка.
Джейк, предвидевший подобный вопрос, быстро ответил: «Нет, это запрещено».
Хотя последнее было не совсем так. Несколько лет назад он занимался усыновлением, при котором будущие родители согласились заплатить молодой матери 5 тысяч; раньше такое тоже случалось. Агентства назначали цену, и часть денег негласно переходила матери. Но Джейк не хотел, чтобы у Джози появилась надежда на заработок. Он обещал, что они с пастором Макгерри найдут для ребенка хороший дом. Этого должно было хватить.
Оставив машину на площади, Брайгенсы немного погуляли, разглядывая витрины магазинов, знакомых им со времен колледжа. В книжном магазине «Сквер букс» они порылись на полках, а потом выпили кофе на верхней веранде, любуясь лужайкой перед зданием суда, совсем как Уильям Фолкнер в свое
