Человек с топором - Юрий Никитин

Измученное тело, хотя можно ли его называть телом, начало странно само по себе наливаться силой, мир становился ярче. И вдруг он ощутил… удовольствие. Странное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Удивился, поспешно включил все резервы, стараясь понять, но мозг, уже способный с легкостью представить шестимерное пространство, пасовал, тыкался в темные стены.

А потом вдруг как сверхновая взорвалась прямо перед глазами: да это же он жреть, как говаривал Мрак. Его шкура сама жрет энергию, впитывает ее из космоса, а не просто усваивает, накапливает. Жрет, ест, кушает, а его термоядерный организм просто рычит от удовольствия.

– Наконец-то, – вырвалось у него. – Наконец-то шкура сама. Без напоминаний…

Мрак услышал, прокричал издали:

– Что там?

– Пустяки! – крикнул он в ответ. – Теперь у меня другая задача…

– Летим обратно?

– И не мечтай. И не гавкай под руку. Теперь буду думать, как объяснить, когда можно жрать, а когда нельзя.

Мрак, судя по его виду, не понял, но это к лучшему. Вряд ли его обрадует, что он, Олег, задумавшись, может в рассеянности съесть не только котлету с чужой тарелки, но и саму тарелку, стол, столовую, здание и все вокруг на километры.

Во всяком случае, тогда Мрак на свою дачу больше не позовет.

Человек призван населить мир, подумал Мрак. Если у него не получается населить его вот так сразу себе подобными, то он тут же населяет его… не подобными. Он хорошо помнит, что когда-то из-за каждого дерева выглядывал леший, на дереве сидели мавки, по лесу бегали чугайстыри, олени с золотыми рогами, оборотни, на дорогах старались подлащиться и затем увести на плохую тропку исчезники и попутники, в лесных озерах плескались водяные, водяницы, русалки, везде летали вилы, ведьмы на метлах и в ступах, дома кишмя кишели домовыми, овинниками, сарайниками, конюшенниками, подвальниками, бабы перекидывались черными кошками, чтобы доить соседских коров, соседи оказываются оборотнями, лягушки превращаются в царевен, а кабан или медведь мог оказаться заморским принцем или ближайшим родственником.

Он жил в этом мире, общался, и все жили. Потом мир менялся, и окружение менялось, а вот сейчас его вовсе выперло в межзвездное пространство, и вот тут-то и пришла настоящая жуть, сверхжуть, гипержуть…

Пространство свистит в ушах, он старательно представлял, что в самом деле свистит и чуть не отрывает уши, а встречный вакуум бьет в лицо и раздувает рот, и тут в самом деле ощутил нечто странное, отчего сразу шерсть встала дыбом, мышцы напряглись, а по всем нервам пробежал ток.

Из невообразимой дали донесся странный тоскливый звук, похожий на рев одинокой заблудившейся паровозной сирены. Он тряхнул головой, рев вроде бы сместился в другие диапазоны, но не пропал, только истончался все сильнее и сильнее, пока не исчез из зоны слышимости. Мрак поспешно перешел на ультразвук, звук еще слышался. Уже не рев, а писк все истончался, но теперь Мрак с холодком понимал, что ему не почудилось. А если и почудилось, то уж очень странно как-то почудилось, реально очень.

Он быстро взглянул на Олега. Тот почему-то почти размазывался по пространству, красивый такой волновой пакет, изящная структура, в которой он весь, включая все родинки, прыщи и даже трещинку на ногте большого пальца левой ноги.

Звук повторился, на этот раз Мрак услышал слабый треск, словно потревожилась кровля, а потом легкое шуршание, что тоже понятно: каменная плита дала трещину, по ней сыплется песок…

Он в страхе оглянулся на Олега. Какая плита, сказал себе со страхом, какой песок? Что у меня за глюки, неужто я стал такой тонкошкурый? Вот Олег прет, как броненосец, морда ящиком, ничего не слышит, ничего не замечает. Умные – все глухие тетери, их хоть по голове молотом, а тут весь как иголках, привык в лесу ко всему прислушиваться…

– Да нет здесь ничего, – сказал он себе хрипло. – Нет!

Олег окутался серебром, донесся его равнодушный голос:

– Ты там что, стихи читаешь?.. Я буду долго гнать велосипед?

– Какие стихи, – огрызнулся Мрак. – Я нервный, понимаешь? Я вон слышу…

– Что?

– Да просто слышу! Звуки разные.

Олег бросил хладнокровно:

– Глюки.

– Да я и сам знаю.

Он насторожился, застыл в нелепой позе, словно хотел мизинцами прочистить уши. Из глубин космоса шел низкий, на грани даже их слышимости, долгий нескончаемый звук, похожий на рев огромного морского зверя. Мрак никогда не слышал ничего похожего на этот звук, но почему-то решил, что зверь очень огромный и обязательно морской. Или океанский.

– Что? – спросил он шепотом. – Олег, ты же слышишь!

– Лучше бы не слышал, – огрызнулся Олег. – Не пришлось бы придумывать невероятностное объяснение…

– Тогда не придумывай.

– Ну так получи: не знаю!

Мрак хмыкнул:

– А еще умный…

Вся плоть, несмотря на забор из сверхпрочной шкуры, отзывалась тревожной вибрацией, сжималась и замирала в ужасе, как собака страшится грозы, а при первых ударах грома дрожит и готова сорваться с поводка и бежать, бежать в любую сторону, ослепшая и обезумевшая от страха.

Олег постанывал, лицо стало смертельно-белым. Мрак видел, как страх быстро завладевает волхвом, придвинулся к нему вплотную и крепко ухватил за плечо.

– Не трусь, – выдавил он. – Я с тобой.

Олег пытался улыбнуться, получилось бледно. По его телу пробегали искорки, срывались в пространство. Мрак ощутил, что впервые наблюдает зримо, как именно смотрит Олег, да и сам он смотрит сейчас. Уже в этом теле. Разве что Олег сейчас старается увидеть с такой интенсивностью, что просто…

Олег вскрикнул, мощная сила скрутила Мрака, забила рот, нос, уши, следом он ощутил плеск… странный плеск, словно он утонул в собственной крови…

Он сжался, все тело ждало страшного удара, треска костей, но странное сладостное ощущение проникло под его кожу и разлилось по всему телу. Огромные ласковые ладони взяли и прижали к теплой, пахнущей молоком груди… Он плавает в теплом океане. Все вокруг, и этот океан в том числе, существует только для того, чтобы защитить его, беречь, а ему хорошо и сладко, счастливо, безмятежно. Он счастлив, бездумно счастлив, а когда откуда-то доносятся странные звуки, он знает, что здесь ему ничего не грозит и не может грозить, вокруг теплая ласковая плоть, дружелюбная, любящая и оберегающая, дающая жизнь и все-все для счастья, существующая только для него, и всей целью этой Вселенной является только он, самое драгоценное, и что эта Вселенная существует только для него…

Он покоился в этом сладостном мире вечность, иногда совершенно растворяясь в бездумной безмятежности, иногда пробуждаясь, когда какие-то мысли вяло ползли в истоме… нет, не мысли, просто чувства, даже они заметны на фоне абсолютного блаженства…