Все пути ведут на Север - Светлана Крушина

— О боги! Я думала, тебя схватили… убили… — с ужасом он понял, что она плачет.

— Да живой я, живой… Что со мной станется… Оге! Не стой столбом. Возьми лошадь… и закрой дверь…

Оге повиновался, завел лошадь Грэма в сарай и захлопнул дверь перед самым носом у обалдевшего деда-хозяина.

— Ванда! Пожалуйста, успокойся. К чему эти слезы? Ничего не случилось…

— В самом деле, — подхватила Корделия. — Грэм только с дороги, позволь ему хотя бы присесть.

— Да-да! — хлюпая носом и сияя заплаканными счастливыми глазами, Ванда схватила Грэма за руки и потащила в угол, где почти силой усадила на попону и сама устроилась рядом. Он очень боялся, что она вновь примется обнимать его, но, к счастью, она только поедала его жадным взглядом. — Я уже не чаяла увидеть тебя. Что было в Акирне? Как ты выбрался? Как нашел нас?

— Ванда, да погоди же ты! — попыталась урезонить подругу Корделия. — Погоди с вопросами. На человеке лица нет. Дай ему отдышаться. Грэм, с тобой все в порядке? Тебя преследовали? Ты ранен?

Грэм заверил медейцев, что погони за ним нет, а о ране не стоит волноваться.

— Значит, все-таки ранен! — тут же по-новой всполошилась Ванда. — Серьезно? Как это случилось?

— Подстрелили, когда удирал… А вы-то как выбрались из Акирны?

— Это было непросто, между прочим, — слабо улыбнулась Корделия. — Когда ты ускакал, нас всех взяли под арест…

И Грэм узнал, после его бегства медейцев немедленно взяли под стражу, препроводили в привратную башню, и начальник стражи лично подверг их допросу. Корделии пришлось отдуваться за всех, поскольку она одна хорошо знала наи и могла выдать себя за наинскую аристократку, — как и было задумано ранее, — а Оге и Ива — за своих охранников. Ванда стала камеристкой знатной девицы… На вопросы о Грэме умница-Корделия отвечала, что наняла его по дороге, опасаясь за свою жизнь в военное время; что свое прошлое он скрыл, и представился наемником из гильдии Рондры, в доказательство чего предъявил храмовую бирку. Корделия была весьма убедительна и даже пустила слезу, умоляя начальника стражи не заточать ее и «слуг» в тюрьму. Девичьи слезы окончательно растопили сердце сурового вояки, и он даже предложил вина очаровательной страннице, а после отпустил с миром. Медейцы тут же не замедлили воспользоваться предоставленной свободой и поспешили убраться подальше от Акирны. Ни у кого и мысли не возникло остаться и попытаться разузнать, что сталось с Грэмом.

— Мы видели, что в тебя стреляли, — извиняющимся тоном проговорила Корделия. — И решили, что ты погиб. Прости. Мы ничего не могли для тебя сделать.

Грэм только кивнул, неотрывно глядя на Ванду.

— Кроме того, начальник стражи рассказал нам о тебе… многое. Ив был в ярости и убил бы тебя на месте, попадись ты ему…

— Да? — вздрогнул Грэм. — И что же он рассказал?

— Помимо прочего, он назвал твое полное имя, — сказала Корделия, с любопытством на него глядя. — Твой отец — князь Морган Соло из Ваандерхельма?..

Грэм немного помолчал, прежде чем ответить. Собственно, отнекиваться было ни к чему.

— Да. Я его бастард.

— Князь так и не признал тебя?

— Признал… незадолго до смерти.

— Так значит, ты наследник его поместья и состояния? — с непонятным оживлением воскликнула Ванда. — Я знаю, что князь был очень богат!

— О нет! Ванда, ну какой из меня князь? Посмотри на меня. Княжество идет мне, как корове седло. Я и из замка-то сбежал не куда-нибудь, а на большую дорогу.

— На большую дорогу?.. — приподняла брови Корделия.

— Разве в Акирне вам не сказали, за что я попал на каторгу?

Корделия и Оге дружно покачали головами. Ванда, которая знала про клеймо, но не знала подробностей, смотрела на него, закусив губы, со странным выражением в глазах.

— За разбой на большой дороге.

— Ой-ой! — выдохнул Оге, испуганно округлив глаза.

— Это было давно. Почти десять лет назад. Впрочем, конечно, это не оправдание… Я был пустоголовый мальчишка, и даже каторга, как видите, не вправила мне могзи, — усмехнулся Грэм. — Там я провел два года, а потом сбежал, поняв, что не дотяну даже до двадцатилетия. Сбежал… и принялся за старое.

— И все же ты — наследник рода Соло, — гнула свое Ванда с непонятным упорством. — Титул и земли отца по праву принадлежат тебе! Ведь король Калаан не лишал тебя княжеского звания?

— Насколько я знаю, нет.

— Значит, ты мог бы, вернувшись, начать все заново!

— Не мог бы. Да и ни к чему.

— Разве ты не хотел бы получить все, что причитается тебе по праву рождения?! — не отставала Ванда.

— Да ничего мне не причитается! — потерял терпение Грэм. — То, что отец вообще узнал обо мне — глупая случайность, и лучше бы он оставался в неведении! Если бы мы не встретились, он был бы жив! И довольно об этом! Тут нечего обсуждать.

Как всегда, когда заходила речь об отце, он терял самообладание. Он никогда не переставал винить себя в смерти князя, но в такие минуты чувство вины становилось нестерпимым; а Ванда, как нарочно, растравляла старую рану.

Корделия успокаивающим жестом положила ладонь на его руку.

— Извини. Я понимаю, ты не хочешь об этом говорить. Тогда, быть можешь, поведаешь, как тебе удалось уйти от преследования?

— Пожалуй, — буркнул Грэм.

Он коротко рассказал медейцам историю своего побега из Акирны, немного ее, впрочем, изменив. Так, из повествования полностью исчезла фигура Эмиля Даниса; роль спасительницы полностью перешла к Илис. Грэм сам не понимал, почему ему так не хочется говорить о покровителе Илис; его личность возбуждала в нем непонятное, но очень сильное чувство тревоги, и ему не хотелось поселить ту же тревогу в сердцах остальных. Что-то с Данисом было не так. Очень не так.

Теперь оставалось только выяснить, кто же надоумил медейцев укрыться в крестьянском сарае; а так же — куда все-таки уехал Ив. И можно было отправляться на боковую; только сейчас Грэм осознал, насколько устал за эту неделю, пока пытался догнать медейцев. Кроме того, к вечеру, как все последние дни, его начало знобить, а к ночи не миновать было лихорадки.

С Ивом он не ошибся — тот и впрямь уехал к форту, чтобы встретиться с Клингманном. Со своей отнюдь не северной внешностью и гортанным южным выговором рисковал он страшно, но кроме него, поехать было некому, не Оге же посылать!.. Обратно его ждали не раньше завтрашнего дня.

Что до второго вопроса — медейцы так и не смогли вспомнить, кому первому пришло в голову попроситься пожить в сарае у деда-касотца. Под их бурное обсуждение Грэм и уснул, как в черную яму провалился, не успел даже плащ снять.