Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

книжки – это из библиотеки Фед<ора> Федоровича[13]. Я сначала стеснялся просить у него для передачи тебе в больницу, но сегодня он сам предложил выбирать, что хочу.

Маленькая, что тебе принести? Не хочешь ли раннего Андреева Леонида, Бунина, может быть, классиков современности? Не хочешь ли раннего А. Н. Толстого?

8 сентября:

На нашем фронте никаких новостей и перемен. Студенты первого курса на эту неделю уходят на труд<овые> работы, так что я буду свободен от лекций, – не знаю, осуществятся ли только занятия на IV-м курсе. У меня там курс факультативный – и может не оказаться желающих, так как курс очень мал – и большинство старается держать экзамен досрочно. <…>

В. М. Жирмунской опять в транспортной лихорадке; на этот раз к нему присоединяется и В. Ф. Шишмарев. Они собираются избрать в качестве начального pied-à-terre’a[14]… Козьмодемьянск. Sic!

Ну вот тебе все новости за сутки.

9 сентября:

Послушайте, madame! Чего же Вы ждете: и Седан был, и Бородино было, – а сегодня ночью и Ленинград получил первое настоящее боевое крещение[15]. Ух, и жуткая же ночь была, детка моя! Я только о тебе и думал. Что там у тебя, в твоем районе, что у тебя, как ты и все прочие, – вот только и мысли все мои были. Наши близкие, друзья и знакомые как будто все в порядке. <…>

10 сентября:

Вчера я так и не попал к тебе. В 2 часа я был на Разъезжей, 21. Я отправился туда в переплетную Литфонда, чтоб отдать в переплет одну сибирскую брошюрку, в которую я решил вклеить белые листы, чтобы можно было легко вносить всякие исправления и дополнения.

Только я попрощался – тревога! Я вернулся и просидел минут 40 в конторе переплетной. Потом отправился: только успел подойти к концу (вернее, к началу Разъезжей) – меня захватила новая тревога, – и в каком-то дворе я проторчал более часу. <…>

Кончилась тревога, и тут я сделал большую ошибку. Надо было сразу же сесть на № 22 и мчаться в Дом Ученых, а я встретил Берковского[16], – и мы с ним вместе пешком пошли на трамвай № 3. Короче: не успев дойти несколько домов до Д<ома> У<ченых>, я опять застрял, – и только в 6 час<ов> или немного позже попал в столовую. Во время обеда новая тревога, – обед был прерван.

В 7½ я все-таки кончил обед и помчался к тебе – авось, думаю, хоть с опозданием пустят. Было, собственно, уже 7½, когда я вышел. Но, к счастью, новая тревога застала меня еще на Невском, и я смог бегом добраться до дома, а то бы и к тебе не попал и где-нибудь торчал между Островом и домом… <…>

Ох, попаду ли я к тебе сегодня? Ведь вот всего только 10 часов, а уже вторая тревога. Вероятно, опять целый день будут беспрестанные налеты. Попроси Евг<ению> Ал<ександров>ну[17] хотя бы после больших налетов позванивать на ул. Герцена.

Все-таки спокойнее будет!

Наши ближайшие друзья как будто все в порядке, но около многих были крупные события. Ан<на> Мих<айловна>[18] видела из своего окна, как на соседний дом (напротив) падали зажигательные бомбы? – но пожара не было – успели затушить. М. К. Клеман[19] сам со своей крыши сбросил 10 бомб. Пожар предотвратили. Фугасная бомба попала на Набер<ежную> 9 января[20] – и теперь там один дом (№ 14) зияет как вырванный зуб. Это был такой трехэтажный особнячок, – а та часть двора, которая выходит на Миллионную (№ 15) – осталась цела, – и даже окна не потрескались. В Доме Ученых все окна целы! <…>

О налете было сообщение по радио (через ТАСС), – стало быть, об этом будет и в газетах, – воображаешь, что будет с мамой[21], когда она прочитает: «Есть убитые и раненые».

Наверное, будет телеграмма. Попробую сам послать ей простую телеграмму, авось дойдет.

Ну, еще раз целую.

Сегодня прекратили выдачу белого хлеба: только по детским карточкам. Общая норма на хлеб: 400 гр<амм> черного хлеба – и всё.

11 сентября:

А тут произошли разного рода крупные события, о которых Вам, вероятно, интересно знать.

1) Погиб во время налета в ночь на 9‑е – знаете кто? Не волнуйтесь только особенно – погиб в зоосаду большой слон[22]. Так что Вы понимаете теперь Вашу ответственность[23].

2) Вторая крупная новость: пострадал Ваш институт[24]. Немцы, видимо, решили, что от него будут большие неприятности немецкому языку и немецкой культуре. Бомба упала между № 106 и 108. Часть вашего здания пострадала; та, где находится библиотека. Но книги уцелели, только все попадали с полок. Гловацкий[25] ищет сейчас новое помещение. Лекции прекращены.

3) В общем, конечно, не до шуток, деточка, бомбежки захватывают все бо́льшие и бо́льшие районы. Вылетели окна во втором этаже нашего Института, зажигательные бомбы упали в целый ряд соседних зданий (Биржа, Институт Крупской[26] и др.). Выбиты окна у А<лександ>ра Исааковича Никифорова; одно окно вылетело у Ник<олая> Петровича[27].

4) Мне вчера казалось, что беспокойно в Вашей стороне – и я в 12.30 позвонил Шуре[28]. Но выяснил, что все благополучно. У них я вчера пересидел тревогу, которая началась, как только я вышел из больницы. <…>

5) Ночью же позвонил на Казачий[29]. <…> У них все благополучно, и стекла все целы. Только Райке[30] давали капли.

6) Число желающих уехать за последние дни значительно увеличилось, – но возможностей по-прежнему мало. Наши академики и чл<ены>-корр<еспонденты> направляются, видимо, в Ташкент. Викт<ор> Макс<имович> – побледнел, исхудал. <…>

Вчера (нет, третьего дня) я шел в столовую Дома Ученых ровно 4 часа, а вчера тоже около 2½. Как-то попаду сегодня. Зато вчера оба раза удачно попал к тебе.

12 сентября:

Ну что, моя девочка родная? Как дела – опять волновалась? Я уж постараюсь пораньше принести тебе сегодня это письмишко. Тем более что нет уверенности в том, что попаду вечером.

Вчера опять, как только ушел от тебя, попал в две тревоги. В результате всех этих различных высиживаний в разных дворах (я стараюсь не спускаться в бомбоубежища) у меня