Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир - Михаил Воробьёв

Вплоть до конца VII в. люди Ямато твердо держались клановой организации, чему содействовал традиционный культ духа-покрожителя (и мифического предка) клана. Несмотря на победу патриархального начала в целом в обществе Ямато, в быту доживали век элементы женского права, былой свободы половых и брачных отношений. Кроме тех элементов, которые нашли отражение в мифах и преданиях, можно отметить сохранение влияния женского права в особых формах брака [Иэнага, 1972, с. 45–47]. Жених являлся в дом-родителей невесты, где непосредственно и договаривался с суженой (цумадои). Коль скоро сговор состоялся, брак считался заключенным, муж оставался в доме жены или даже жил отдельно и лишь периодически навещал супругу. При такой форме брака дети оставались в доме матери и счет родства велся по материнской линии. В такой роли, как кажется, выступал Оку- нинуси, явившийся в дом Сусаноо, где он предложил дочери Су- саноо, Сусэри-химэ, вступить с ним в брак. Однако перед этим ему пришлось преодолеть ряд преград-препятствий, умышленно созданных Сусаноо, что ему и удалось сделать при помощи невесты [Kojiki, I, 23—3]. Еще в начале VIII в. устраивались молодежные игрища (утагаки), на которых участники обоего пола завязывали знакомства [Древние фудоки, 1969, с. 50–52]. Свобода внебрачных и добрачных отношений, похоже, сочеталась с легкостью расторжения брачных уз. Во всяком случае, Идзанаги и Идзанами с обоюдного согласия прекратили брак без долгих церемоний, просто «вернув друг другу слово» [Kojiki, I, 10–12]

Значительным своеобразием выделялся погребальный обряд. Знать хоронила своих мертвецов в курганах, а зажиточная прослойка (воины, богатые земледельцы, мелкая клановая знать) — в небольших курганчиках (байдзука) или в горизонтальных траншеях в общей насыпи курганного типа [Воробьев, 1958, с. 87–88]. Курганы (а их зафиксировано в Японии свыше 10 тыс.) — это целый погребальный комплекс. Под большой сферической или уникальной квадратно-круглой насыпью, т. е. тоже круглой, но с более низкой квадратной площадкой спереди (дзэнпо коэн фун), находится одна или несколько камер горизонтального или вертикального типа, сложенных из каменных блоков и содержащих гроб с телом покойного и разнообразный погребальный инвентарь. Многие элементы этого «убежища мертвых» представляют собой неповторимое явление. Кроме самой формы насыпи в виде замочной скважины (если на нее смотреть сверху) археологам бросаются в глаза каменные плиты на поверхности кургана, каменные столбы и глиняные цилиндры (ханива) вокруг насыпи, миниатюрные изображения храмов, строений, воинов, животных, каменные гробы- саркофаги прямоугольной формы, керамические гробы, не говоря уже о многих предметах инвентаря, которые в богатейших погребениях исчисляются тысячами. Мелкие курганчики — захоронения воинов — неисчислимы. Погребения в траншеях в общей насыпи иногда довольно сложные. В одной насыпи может быть до сотни таких траншей и более.

Народное творчество при режиме Ямато создало немало оригинального как в материальной, так и в духовной сфере. В описанных курганах находят много бус и немало железных мечей. Бусы вырезались из различных пород камня, в том числе из такого твердого, как жадеит, нефрит, горный хрусталь, а также из искусственной стекловидной пасты, часто окрашенной. По форме бусы очень разнообразны: кроме простейших шариков и цилиндров сохранена и усложнена традиционная коммаобразная бусина, появился котаэдр. Новым явлением стала художественная обработка эфесов и рукояток железных мечей. Знаменитые ханива отличаются уже не только четкостью и законченностью формы (как бусы), разнообразием художественного осмысления одной детали (как рукоятка или эфес меча), но и разработкой композиционного целого — будь то модель дома, фигурка воина или изображение животного. В этих трех сферах приложения художественного вкуса людей Ямато можно подметить зародыши стремления к тщательной проработке мелких деталей при сохранении свободы композиции, динамичности, к преодолению засушенности, устранению чрезмерно строгой симметрии, ставших позднее отличительными признаками японского искусства. Даже приложение этого мастерства не было утрачено в веках: рукоятки мечей и ханива периода Ямато возродились в эфесах Камакура и нэцкэ Токугава.

Синтоистская мистерия (кагура) стала частью народных празднеств (мацури) и исполнялась двумя хорами в сопровождении оригинальных музыкальных инструментов — цитры с 13 струнами (кото) и др. Народные песни, предания, героические сказания частично попали в «Кодзики», «Нихонги», фудоки. В последнем источнике они сохранили более непосредственный, местный колорит. Старейшими образцами песенного творчества считаются Ад- зума-ута и Сакимори-ута, исполнявшиеся коллективно на празднествах.

Уже в эпоху Ямато совершилось сложение зачаточной формы стихотворения-песни из двух стихов по пяти слогов в каждом. Вслед за ней появилась строфа с тремя стихами (ката-ута) и двумя вариантами метрики: 5–7—7 и 5–7—5, а затем и «длинная песня» (нага-ута) со строфой 5–7 7—7. Древняя народная поэзия стремилась утвердить пяти-семисложный стих как основной элемент строфы. На вторую половину VII в. приходится рождение пятистиший с метрикой 5–7—5>—7–7 (танка) [Конрад, 1974 (II), с. 35–36].

Таковы весьма беглые зарисовки оригинальных сторон традиционно-бытовой культуры Ямато

Итоги

Период с III по VII в. включительно в японской культуре приобрел поворотное значение. Именно в это время во всех отраслях культуры архипелага произошли события, значение которых ощущалось по крайней мере в течение тысячелетия. Культура указанного периода тесно связана с двумя истоками — местными традициями, особенно в их позднейшем преломлении (культура яёи), и с заморскими новшествами (прежде всего с корейско-китайскими). Это бесспорно, но уже менее бесспорно соотношение этих двух истоков. Например, по теории Эгами Намио, довольно популярной в последнее время в Японии, в IV–V вв. произошла мощная диффузия северных кочевников и их культуры, определившая культурный и политический облик поздней курганной поры [Egami, 1963, с. 16]. По мнению более осторожных ученых, было несколько диффузий, но менее значительных и отнюдь не нарушающих собственного культурного развития [Иофан, 1974, с. 36].

Из трех культурных центров, существовавших в то время на материке (Китай, Индия, Корея), наиболее важное значение для Японии имели Китай и Корея. При этом по крайней мере до середины VI в. Корея значительно опережала Китай в роли арсенала культурных новшеств. Это опережение сохранялось, хотя и в меньшей степени, еще почти сто лет после этого срока [Bryan, 1927, с. 80—105]. Впрочем, понятия Китай, Индия, Корея в приложении к тому времени — всего лишь условные географические представления наших дней или недавнего прошлого. Ни одно из этих понятий не определяло действительно единой культурной зоны («центра»), Китай был разделен между северными и южными династиями, сильно отличавшимися друг от друга в культурном отношении. На Корейском полуострове существовали три государства, и все с достаточно разной культурой. И если между Пэкче и Силлой различия были не столь уж велики, то между Когурё и этими двумя странами — довольно значительны. Такая неоднородность — характерная черта культурной диффузии III–VII вв.

Следующая важная особенность диффузии на Японские острова связана уже с преобладающей ролью корейских государственных образований в культурных связях между материком и архипелагом [Ishida, 1928, с. 75]. Эта преобладающая роль сложилась уже давно, по крайней мере в позднем неолите. Поэтому сам культурный контакт был из-за географической близости делом привычным, постоянным и регулярным и в результате приводил к медленным, но стойким переменам, которые не нарушали самого механизма культурного развития и преемственности. Прекрасным примером этого служит курганная культура, как и предшествующая культура яёи, многое воспринявшая с Корейского полуострова. Ранняя стадия курганной культуры не смяла поздний этап культуры яёи, а развилась в его недрах. Это же относится и к другим разделам японской культуры эпохи, не покрываемым термином «курганная культура».

Третьей особенностью влияния материковой цивилизации можно считать заметную миграцию материкового (прежде всего корейского) населения на архипелаг, стимулируемого местными политическими неурядицами. Наконец, четвертой (последней в ряду, но не по значению) является взаимный характер корейско-японских контактов. Впервые с определенностью можно говорить о непосредственном участии японцев в делах полуострова, об обратном воздействии японской культуры на корейскую, о сознательных поисках на полуострове нужных культурных новшеств или их создателей и носителей.