Вдовье счастье - Даниэль Брэйн

«Любезная Вера Андреевна!

Вы испрашивали у меня почерк князя Вершкова. Я не стал обещать, не будучи убежден, что сдержу свое слово, но этот лист ничтоже сумняшеся вырвал, каюсь, из альбома княжны Ледерер, точно зная, что Вершков сие написал.

Надеюсь, не зря совершил сей проступок ради вас.

Остаюсь с почтением,

Вышеградский».

Я понятия не имела, кто такая княжна Ледерер, но по паршивым — ну, до талантов Григория далеко — стишкам догадалась, что старая титулованная дева, к которой за каким-то чертом подбирался Вершков. Чем ему эта Ледерер не угодила как пропуск ко двору, или она уже еле ноги таскает?

Игнорируя притворное возмущение Ненилы, я встала, раскидав полотенца и остатки льда, подошла к бюро, высыпала бумаги. Записку Вершкова я хранила среди записей мужа — тех, которые не пустила еще в работу, мне казалось, что это самое надежное место, чтобы не привлекать к ней внимания. Чем бы она еще была кому-то так же важна, как мне.

Почерки на первый взгляд схожи, но наклон чуть сильнее, иной нажим, а еще никогда не врут ни орфография, ни пунктуация. В записке, которую мне передали якобы от Вершкова, ни единой помарки или ошибки, в стихах — я прочитала еще раз, озадаченно хмыкнула: довольно скабрезные, на грани, а княжна ничего, оценила, как видится! — лишние запятые, «е» вместо «и»…

Я поднесла записку Вершкова к носу, понюхала. Очень знакомый, черт возьми, запах, не так давно я надышалась этим убойным одеколоном всласть, а кто передал мне записку тогда — Палашка? У нее уже ничего не узнать, и в ожесточении и бессильной злобе на саму себя я чуть не смяла в кулаке злосчастный листок. За все это время я ни разу не удосужилась получить образец почерка Леонида, зациклившись на Вершкове, теперь все концы оборваны, и хорошо, если с арестом Лукеи и гибелью Палашки и Леонида исчезла угроза моей жизни. Стоп, нет, похоже, ниточки оборваны не все?..

— Где Ефим? — обернулась я к Нениле, и она растерянно пожала плечами. Я поморщилась — напрасно рявкаю, разумеется, он занят делом, как и всегда. — Пошли немедленно человека в трактир, пусть Ефим, как появится, сразу спешит ко мне. Ну, живо!

Палашка сказала, что это Ефим принял записку, и если она не солгала, а она врать бы не стала, она была для вранья слишком глупа, — значит, Ефим еще может припомнить того, кто принес это послание.

Должен припомнить, день был такой, что у всех отпечатался в памяти.

Глава тридцать третья

— Не сумлевайтесь, барыня, — в который раз повторял Ефимка, подсаживая меня в коляску. — Мальчонка записку принес. Лет десяти, но мозглявый, так, может, и двенадцати.

Мой вызов его переполошил, он перепугался, что сделал что-то не так, и до сих пор не верил, что суета из-за записки, о которой он вспомнил лишь потому, что прислали ее в неурочное время.

— Видел его раньше? — допытывалась я, и — да, хваталась за соломинку.

— Да говорю же, барыня, не видел! — Ефимка хотел поднять верх коляски, я его остановила. Аристократы являлись на бал в пышных крытых экипажах, я сознательно копировала купчих. — Мальчонка как мальчонка, много их…

Я скрипнула зубами, костеря себя на чем свет. Вера, Вера, твоей жизни грозит опасность, опасность угрожает твоим детям, а ты играешь в мисс Марпл, когда тебе заблагорассудится. Время упущено безвозвратно и никаких концов ты не найдешь.

— Вспоминай, — умоляюще попросила я, — может, одежда, звуки, запахи, жесты запомнились?

— Какая одежда, барыня? — отчаялся Ефим. — Картузик на нем, как на всех… а запах, так разило от этой записки. Да вы, барыня, почитай, не помните. — Конечно, не помню, мне было не до того, чтобы принюхиваться. — Такой же деколон, «Гусарские грезы», каким все Леонид Дмитрич пах, дай ему Всевидящая… — он не договорил, сообразив, что пожелания легкой дороги убийце моей матери неуместны, и не успела я воспрять духом, как Ефим обстоятельно добавил: — Всякий фендрик, барыня, им пахнет, или регистратишка какой. Как сядут в коляску, так лошадь артачится, вот позволили бы вы их не сажать!

Тьфу ты пропасть! Я признала поражение, налепила бодрую улыбку, гордо вскинула голову, запахнулась в невесомую, жутко неприятную на ощупь, расшитую золотой нитью шаль, по-купечески махнула рукой — стартуй!

Все идеально сходилось, деталька к детальке, но изнутри непрестанно дергало, словно то ли я не все детальки пазла вытряхнула из коробки, то ли картинка была не та, то ли я детальки невзначай перепутала… Все смыкалось на Леониде, но черт возьми, почему он пытался меня убить сразу после смерти мужа и — вот оно! — как такой дурачок как Леонид смог додуматься до такой юридически сложной схемы?

И при чем здесь мой — и не только мой — несостоявшийся жених князь Вершков?

Дом графини Дулеевой впечатлял. Не Веру Логинову, потому что я помнила дожившие до двадцать первого века особняки богатых купцов и аристократов, большей частью новодел, но, надо отдать должное, тщательный, музейный. Не вызывал он трепета у Веры Апраксиной, потому что я повидала хоромы купцов, не образцы изысканности и вкуса, но витрины богатства. Ладно, я была в особняке князя Вышеградского, мне есть с чем сравнивать. Графиня Дулеева держалась на плаву, выставляя напоказ остатки былой, но уже умирающей роскоши.

Графиня Дулеева держалась на плаву, но выбилась из сил, еще немного, и она пойдет ко дну, и украшения, отданные ее мужем когда-то в заклад купцу Баранову, далеко не единственное жертвоприношение. Походить по столице, заглянуть в огромные сейфы, и найдутся в купеческих закромах фамильные графские цацки, не потому ли Баранова так потирала руки? Смотри, мол, твое сиятельство, Апраксина только одна из нас, смотри и внимай, мы хозяева этой жизни.

Вероятно, у Барановой с графиней Дулеевой старые счеты, но я не без злорадства чистосердечно рада, что помогаю их свести.

Мощеную дорожку возле особняка порядочно разбили колесами, Ефим даже сбавил скорость, хотя собирался подскочить к подъезду ухарем. Неухоженный садик требовал умелой руки, фасад кричал о необходимости ремонта, лакей с деревянной надменной рожей — а это, похоже, фирменное отличие холуев! — прикрывал рукой штопанную прореху.

Но в зале гремела музыка и вино лилось рекой. Я ступила под освещенные своды, придерживая юбку, и швея не соврала, кисея шуршала при каждом шаге. Это же