Завтрашний царь. Том 2 - Мария Васильевна Семенова

не увиденное с порога. Стеклянный пузырь на столе. Внутри, на подушке влажного мха, восседала большая сытая жаба. По неусыпучим болотам, у края тёплых ключей возле крепости кое-где ютились лягушки и жабы, но таких не было. Жаба казалась драгоценной игрушкой, сшитой из самоцветного бисера, серого, синеватого, бурого. Лишь чуть подрагивало раздутое горло да блестели надменные золотые глаза. Рядом с пузырём в блюде талого льда покоилась чёрная рыбина. Голая, обманчиво нежная шкура, угловатая пасть, зенки выпучены, сейчас нападёт! И уж кого не укусит, тех заплюёт!

Ирша привстал на колено, протянул берестяную трубку с письмом:

– Во имя Владычицы, по твоему слову, учитель, нашим радением… Вот, всё исполнили.

Лихарь срезал бирку, пробежал глазами письмо, бросил на стол.

– Покражу видеть хочу.

Воронята не посмели переглянуться. Трясава, тайный сиделец, дело своё исправлял, как им и не снилось. Что ещё он про них узнал, о чём Лихарю довёл?

– Воля твоя, учитель… в саночках покража, а саночки во дворе… – просипел Ирша. Горло было суше и горше исчёрканной писалом берёсты. Лихарь кивнул Гойчину:

– Сбегай. А ты, старший, сказывать начинай.

Ирша успел поведать лишь о верности купца Нечая, когда влетел Гойчин и тихо положил на пол торожихинский снос: душегрею да ножик. Лихарь усмехнулся:

– Так вот для чего вы весь торг смрадным дымом запакостили. Нешто Чёрная Пятерь добрыми клинками скудна? Ризами тёплыми издержалась? Нам воля о крадьбе, но только ради орудья!

Воронята покаянно согнулись.

– Воля твоя, учитель, – выдавил Гойчин. – Накажи за своевольство… Нам с братом подумалось… грех не одарить сирых, сущих у Матери под рукой. Бабушку, что отец наш Ветер помиловал… и внучку её во имя Царицы.

Лихарь хмыкнул:

– Не поверю, чтоб девку Надейку подарочком обнесли. Ей что украли?

Гойчин смиренно ответил:

– Тёте Надейке мы краски и гребень костяной припасли. Пёсьими головами да крыльями изукрашенный…

– И где? Утаить вздумал?

– Ты, учитель, краденое велел показать. А это всё мы честно купили. С кормовых, что ты нам пожаловал.

Лихарь кивнул. Коса девкина стоила красивого гребня. Длинная, густая, пушистая. Так и не довелось намотать её на кулак, как когда-то мечтал, но жалеть ли? Глупо из прихоти ломать такое годьё…

Он почему-то вспомнил цепочку, подаренную девке кровнорождённым. Дурища числила своим заступником дикомыта. Не ведала, чьей милостью на свете живёт.

В сердце заворочался тяжкий глухой гнев, но Лихарь умел с ним справляться. Надейка тёрла краски на картину о Ветре, благословлённом Владычицей. Прочее не имело значения.

Он смутил воронят, внезапно спросив:

– Тварей, на столе сущих, мне назовите.

– Рыба сия, – начал Ирша, – есть исчадие киянских пучин, редко покидающее привычные бездны…

– Имя ей смоляной угорь, – подхватил Гойчин. – «Роспись полезному и бесполезному» велит оставлять его в пищу чайкам, даже когда нет никакой иной снеди.

– Ещё о чём умолчали? – спросил Лихарь безо всякого перехода. У них перед глазами плавала страница из «Росписи», и он пояснил: – Семью отступника видели?

Воронята опять не посмели переглянуться.

– Видели, – сглотнул Ирша. – Лыжи верстают, на купилище возят, тем живы.

Они-то думали, грозящая тень отодвинулась от Пеньков… Они ошибались. Крадьба была самым безобидным, что мог донести Лихарю матёрый подсыл. Про встречу с Жогушкой воронята заговорили бы лишь при сугубом расспросе. О его брате, царственном витязе, – только на пытке. А про плетежок, вручённый Хотёном, до последнего запирались бы и у столба.

Они молча ждали изобличений.

Лихарь так же молча прохаживался туда-сюда.

Исписанная берёста лежала у пузыря и была ядовитей жабы, заключённой внутри.

Остановившись наконец, Лихарь вдруг улыбнулся:

– Я увидел, что у Владычицы есть двое толковых детей. Вы честно выполнили орудье и без задержки вернулись.

Воронята неслышно выдохнули. Неужели можно помыслить о поварне, о знакомом лежаке в опочивальном чертоге?.. Последние сутки они бежали на тощее брюхо да без ночёвки.

А Лихарь продолжал:

– Вы заслужили награду. Ступайте к державцу, пусть угостит вас по-праздничному, но не сверх сыта. Ибо велю вам вновь встать на лыжи и бодрыми ногами бежать к старухе Шерёшке, ждать поезда с новыми ложками. Поезд медлителен… как встретите, у вас будет несколько дней, чтобы вернуться с ним в крепость. Хочу вашими глазами узреть долю крови, собранную Хотёном. Донесёте мне после, кто там годьё, кто говно.

Воронята вскинули головы. Обоим казалось, будто им, уже шагнувшим в клетку, вновь даровали свободу. Пускай совсем ненадолго.

Два костлявых кулака вмялись в пропотевшие шерстяные рубахи.

– Волчий зуб, лисий хвост во имя Владычицы!..

– И пусть вас державец понарядней оденет, – довершил Лихарь. – Негоже вчерашним мирянам в ваших лохмотьях дырки считать.

Когда орудники скрылись за дверью, Лихарь положил книгу и несколько раз прошёлся от стены до стены.

– Скоро эти упрямцы у тебя с руки есть будут, учитель, – с тихим восхищением предрёк Беримёд.

Лихарь задумчиво кивнул:

– Тогда-то и начнут без утайки рассказывать обо всём, что узнали.

– Думаешь, они о чём-то недоговаривают?

– В сём убеждён. И выпытал бы у них как есть про каждое излишество или шалость, чтоб впредь забыли, как скрытничать… Но сейчас главнее другое.

– Отец наш Ветер, умевший отделять важное, не покинул котла, – помолчав, сказал Беримёд. – Он судил бы так же, как ты.

– Годьё и говно, – пробормотал Лихарь. – Всем дело найдётся. Даже беспрочим.

Он смотрел на жабу, пыжившую жемчужное горло.

Доля крови

– А у Нечая поезд побогаче был, – сказал Ирша.

Гойчин выпростал руку из рукавицы, утёр нос, степенно кивнул:

– И у Новожила.

Цыпля ничего не сказала. Вскочила на саночках, чтобы видеть получше.

Гряда, на которую через немалую силу взобрались с санками воронята, звалась Отвалами. Здешние холмы торчали вкривь и вкось, точно пласт, поднятый одинокой сохой. Якобы в стародавние времена здесь вправду шла пахота, да непростая. Боги тянули межу до Киянских волн, но зачем, от кого? – болтали разное, а доподлинно поди знай.

Местничи, сварив пива, усматривали в Отвалах рубеж коренных андархских земель и завоёванного Левобережья. Это, конечно, было враньё. А вот круговина Чёрной Пятери здесь в самом деле кончалась.

В Беду царапина, оставленная божественной сохой, разверзлась язвами. Многолетние снегопады частью сгладили шрамы, но ещё курились бездонные овраги, дышали под тонким ледком бессонные топи. С юга на север через Отвалы по-прежнему вели всего три тропы. Из коих для тяжёлых саней годилась только одна.

Воронята с названой сестрёнкой стояли на верху гряды и смотрели вдаль, на поезд Хотёна. Им в своё время идти с таким поездом не досталось, зато были наслышаны басен… завидовали, дурачьё. Даже теперь, высланные встречать, ждали величественного явления… а на деле?

Всего одни сани. Жилой болочок, прицепная нарта со свёрнутым шатром и дорожным припасом. Два быка в запряжке, два сменных. И мелкими зёрнами – мальчишеский народец, топчущий рыхлый снег.

В точности как дядя Ворон рассказывал.

Какой-нибудь домосед засмотрелся бы. Орудникам, бегавшим в Торожиху, было с чем сравнивать.

– Мало ли чья шуба нарядней, – сказал Гойчин ревниво.

– Мирская слава – до поцелуя Владычицы, – подхватил Ирша.

Цыпля впервые подала голос, спросила:

– Этот поезд дядя Ворон