Наркокурьер Лариосик - Григорий Ряжский

Юрий Лазаревич задумался… Изложенное замом ухватывалось не сразу, но, как ни крути, арифметика получалась привлекательной…

В общем, жизнь быстро наладилась. Нашпигованные крупной соломкой привяленные тараканьи уши, вприхлеб с горячим змеиным супчиком быстро восстановили и привели в порядок пострадавшую на ниве революционных потрясений нервную систему молодых акционеров-беловежцев. Кроме того, предусмотрительные колонизаторы, помимо пляжей, велорикш и отелей, воспитали и оставили после себя целое поколение в сфере главного национального богатства — проституток всех возрастов и систем, от двенадцати — по возрасту, до девяноста — в смуглых бедрах. В среднем — все равно выходило по пять долларов за штуку. Приобретались девушки в этих местах весьма своеобразным способом — путем одного слабого шевеления фалангой мизинца на любой из рук, ближайшей к объекту страсти. С первого дня пребывания на земле необетованной Юрка с Гариком решили, что любовные эксперименты они продолжат в какой-нибудь более цивильной географии, а то здесь, если чего, и врача не сыщешь, а схлопочешь по самые помидоры, вернее, ананасы. Такое разумное, хоть и неожиданное, решение сразу внесло покой и распорядок в график употребления солнечного актива, освободившегося от южной гормональной зависимости, и позволило им сосредоточиться непосредственно на отдыхе и изучении местных особенностей в подлинном, краеведческом смысле вопроса. Заключалось краеведение в неуемной покупке мелких серебряных безделушек, с сапфирами и без, по полтора доллара за штуку, для многочисленных подарков всем оставшимся до конца жизни девкам, включая беловежских продавщиц. Позже, опять где-то над Ташкентом, выяснилось, что все местное серебро производится из дюралюминия от подбитых войной и раскуроченных населением американских бомбардировщиков, раскиданных там и сям по джунглям. Неудобство состояло в двух вещах — ношение с собой обменянных на доллары донгов требовало покупки рюкзаков среднего размера, так как донговый эквивалент одного бакса в мелких купюрах вытеснял объем, приблизительно равный половине тела европеоида. Второе неудобное обстоятельство заставляло компаньонов совершать регулярные утренние пробежки в спасительном, нефизкультурном смысле, поскольку, избегая опасности быть сметенными проститутской толпой, поджидающей каждого выходящего из отеля невьетнамца, они вынужденно, с гиканьем, неслись вдоль улицы с одной мыслью — занырнуть в коляску к велорикше. Дальше все было просто и чудесно. Велорикши, черные от солнца парни с жилистыми ногами и выдубленной соленым воздухом кожей, цыкали на конкуренток, и те наконец отставали. С этой минуты начинался отсчет ежедневного кайфа. Юрий Лазаревич и Гарик, оба в белом, кроме очков, не спеша катили в сторону океана, степенно и со вкусом беседуя на излюбленную тему — дополнительные способы ухода от налогов и органов. Велорикши держали свои устройства ровнехонько рядом, ноздря в ноздрю, зная, что взаимный отрыв на четверть корпуса может изрядно снизить пафос великосветской беседы господ в белом. Доставив их на берег, жилистые труженики педальной тяги, произведя нехитрые вычисления, не уезжали обратно, а предпочитали оставаться здесь же, на краю пустынного пляжа и ждать несколько часов, чтобы не упустить законного права на обратную доставку в город. Как-никак, если пересчитать назад, с донгов, на каждого выходило не так уж и мало — по пятнадцать центов на брата.

В первый пляжный день к ним наперерез бросилась пожилая вьетнамка. Старуха была просто с гравюры — конусная соломенная шляпа, глухие, до горла, темные обмотки по всему телу и немыслимого вида и веса коромысло через плечо. С одной стороны коромысла болтался чан с пресной водой размером с православное ведро, с другой — сложенный на куске железа и готовый к употреблению очаг. Все в очаге было как положено — сложенные домиком дрова, мелкий хворост на разжижку и пара рогатин с перемычкой.

— Ты когда-нибудь Бабу-Ягу по-вьетнамски пробовал? — первым делом спросил Гарик.

— Ты ошибаешься, мой друг, — по деловому ответил Юра, — это она нас с тобой сейчас пробовать будет. Вместе с очками…

Между тем старуха, низко и часто кланяясь, начала рисовать в воздухе загадочные картины, одна привлекательней другой, перемежая ритуальный рассказ умоляющей улыбкой, направленной то к друзьям, то в сторону океана.

— Ну… — неуверенно начал Гарик…

— Что «ну»? — оборвал его Юра. — Давай лучше… Переводи…

— А я что делаю? — возмущенно отреагировал лучший друг. — Я и говорю: если она нас не съест, то уж точно выебет, а потом утопит… — Он старательно изобразил умоляющую старухину улыбку и тоже кивнул в сторону океана.

Почувствовав обратную связь с пришельцами, старуха прибодрилась, широко открыла гнилую пасть и пронзительным разбойным посвистом испустила некий звук на столь высокой частоте, что друзья в страхе присели на песок.

— Но хоть бесплатно выебет-то или еще платить придется? — попытался разрядить обстановку Юрий Лазаревич.

Ответа он получить не успел. Вмиг все вокруг закрутилось и заработало. Откуда-то из-под земли выросли двое шустрых вьетнамцев с вьетнамчиком, они притащили лодку, весла, сеть и все прочее, необходимое для океанского заплыва. Выложив все рядком, бригада замерла в ожидании старухиных указаний. Бабка снова вопросительно посмотрела на беловежцев… И тут Гарьку осенило:

— Понял! — заорал он так, что на этот раз присела бабулька. — Ебать не будут! Кормить хотят, надо им заказ сделать… Океанический… Они поймают и зажарят на этой… — он бросил взгляд на коромысло, — на клюке…

— Точно! — согласился Юрка. — Молодец! В бизнесе бы ты лучше так угадывал, а не когда пожрать…

Замечание было ниже Гарикова достоинства, он никак не прореагировал и произнес задумчиво:

— Вот что, бабань… Нам надо этого… — он неуклюже попытался изобразить морское чудовище.

Для этого он вытянул губы трубочкой, растопырив пальцы, развел руки в стороны и, плавно переведя правую руку к заднице, нарисовал в воздухе воображаемый хвост.

Бабкина бригада с интересом следила за движениями второго по важности акционера, но, на всякий случай, все, кроме молодого, сдали на полшага назад. Молодой остался на месте с приоткрытым от восхищения ртом.

— Омар! — опустив занавес, резюмировал Гарик. — Лангуст, ну?.. Рак здоровый…

Местные приуныли. Они желали ясности, в том числе исчисленной в донгах…

— Отвали… — Юра отодвинул напарника локтем и вышел на авансцену.

Пальцем он нарисовал на песке жалкое подобие рака, но уже после первой клешни и конуса головного панциря аборигены с радостью заорали все вместе:

— Там-м-м! Там-м-м!

— Да, где «там»?! — раздраженно заорал Гарик, досадуя на такую непонятливость. — Чего — «там»? Рака давай вези, еб вашу мать!

Но голос его отразился от спин уже бегущих со всех ног к океану добытчиков свежайшего сифуда…

И потом их полуметровый омар, или по-местному «тамм», высунув красную клешню, доходил до кондиции в кипящем Бабы-Ягином котле, и они, раскалывая панцирь камнями, разрывали нежную омарову плоть, такую сочную, бело-розовую, брали куски руками и клали еще горячими в рот. И не было в их жизни ничего вкусней…

Ну, а вечерами, когда жара немного отступала, они, отбившись от узкоглазых жриц любви, шли пешком, не спеша, туда же, к океану, снова обсуждая непосильное налоговое бремя, но уже так… впроброс… не слишком серьезно… Они шли к пляжному европейскому ресторану, и это тоже был их вечер. Они были одни в огромном зале, и опять были в белом, и окна были распахнуты настежь, и легкий вечерний океанский бриз слегка колыхал свисающую до пола белоснежную скатерть, и вокруг них, как в почетном карауле, застывали восемь официантов — по четыре с каждой стороны, и они снова делали свой мудреный заказ, теперь уже цивильно, через кожаное меню и обязательно снова с чем-нибудь экзотическим, вроде каракатиц или гигантских тигровых креветок. И говорили они по-русски, а держали их все за самых-самых, ну просто за американцев каких или, например, шведов… И платили они щедро, в долларах, не скупясь — по четыре доллара двадцать центов на брата — по счету, и еще по двугривенному, в центах, от каждого — на чай…

И предпоследний их день на океане, был таким же, но с вискарем. В честь завтрашнего отбытия…

— Пьяным? На велорикше? — состроил сумасшедшие глаза Гарька. — А если тормознут?

В отель они вернулись пешком. Проститучья толпа, как всегда, была на стреме.

— У-у-у-х! — Гарик весело растопырил руки и пошел на девчонок. Все испуганно шарахнулись, кроме одной, — не самой молодой и слегка пучеглазой.

Покоренный ее бесшабашной храбростью, пьяный Гарька выставил козу из пальцев и повторил в направлении храбрицы свое «У-у-у-х». С мизинца его свисали ключи от номера. Девушка поняла жест по-своему. Она обрадовалась и быстро-быстро затараторила: