Как живут мертвецы - Уилл Селф

Затем я погрузилась в полную апатию до декабря, когда моему любимчику Унабомберу пришлось поторговаться с Министерством юстиции. Он предпочел жизнь смерти — вот зануда. А я-то надеялась, что он закатится к нам в Дал стон, и мы вдвоем пробездельничаем пару лет. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Итак, я целых полгода не являлась к Элверсам, ничуть не сомневаясь, что они с прежним рвением стараются зачать. Должно быть, они завершали свой двадцатый курс лечения у Черчилля. Наш лорд содрал с них добрых двести кусков — во всяком случае, я так думаю, — а Шарлотта все еще не увеличилась в талии. Когда она наконец забеременеет, он их полностью выпотрошит. Интересно, что Черчилль подарит им в придачу к ребеночку? Какую-нибудь мягкую игрушку? Гарнитур детской мебели? Что можно подарить людям вроде Элверсов, у которых есть все, что пожелаешь, и даже больше.

Только когда я вышла из метро на Уоррен-стрит и поплелась под песчаным ветром к Юстон-тауэр, меня осенило: сегодня рождественский сочельник. Мы, жители Далстона, не придаем большого значения религиозным праздникам — наверно, тебе ясно почему.

Что толку взывать к христианскому Спасителю, когда ты мертв? Ведь в Судный день нам грозит лишь нашествие множества новых душ, из-за которых квартплата подскочит до небес. Нет смысла соблюдать и Рамадан, когда вода и пища не смеют проникать сквозь наши уста и зубы. Если вы ужинаете в далстонском кафе, вам все равно ничего не проглотить. Честно сказать, я не думаю, чтобы даже самый безумный умерший мулла возражал против того, что мы кладем себе в рот. Пару раз я видела, как на Дивали[53] семейство Сетов устраивало представление: их маленький мальчик брызгал бесцветной жидкостью на мистера Бернарда. Но то семейство Сетов — они приспособились к Далстону гораздо лучше меня. Это характерно для британских азиатов — прижиться на новом месте, умереть и перейти на следующий уровень розничной торговли.

Да, Рождество. В витринах елочки из фольги, на головах подвыпивших провинциалов красные нейлоновые шапки в форме носка. Всюду царит скука. На Камберленд-террас богачи решили украсить свои окна дорогими безделушками в стиле ретро. В нынешнем году вместо китайских фонариков в моде деревянные украшения и свечи. Чтобы Лондон на исходе нашего века стал похож на чертову Норвегию на исходе века прошлого. В этом Элверсы превзошли самих себя. Предаваться детским сатурналиям типично для бездетных пар, тяжеловесов и тяжелодумов. Особенно для Шарли — этой яростной англиканки.

Я взбиралась по дорогим ступеням, костеря их на чем свет стоит. Когда я наконец очутилась в просторном холле с итальянским мраморным полом и гигантской, высотой с секвойю, вешалкой, из гостиной до меня донеслись счастливые голоса и звон бокалов. Гм, мне это не понравилось — с чего бы им так радоваться? Голоса были не просто счастливыми, в них звучала зловеще знакомая нотка: слова — о ужас! — предназначались ребенку. Я сжалась до полного ничтожества и поползла вперед по толстому ковру.

Господи-черт-побери-боже! Вот что открылось моим глазам: мама-Элверс, кладущая подарочки под праздничную елку, служанка с серебряным подносом сладких пирожков, искрящиеся бокалы с шерри, а на оттоманке размером с «мерседес» сам Ричард Элверс с хорошеньким мальчуганом на коленях. Ребенку было года три, он широко улыбался и был черным, как моя мертвая холодная душа. Они его усыновили — в этом не оставалось никаких сомнений. То, как они смотрели на него, то, как он смотрел на них, говорило о том, что они приняли его афро-карибское происхождение. На всем лежала печать счастливой семейной жизни. Элверсы наконец-то обрели домашний очаг. Но черномазый мальчишка? Этого я от них не ожидала.

Разумеется, я пришла в ярость, хотя и не сразу поняла, что игра окончательно проиграна. Конечно, они капитулировали, но разве не бывает так, что бесплодные супруги, взяв приемыша, впоследствии обзаводятся собственными детьми? Однако, порывшись в письменном столе Ричарда, я обнаружила письма от Черчилля, в которых он наконец-то подтверждал (заметьте, после того, как прикарманил их денежки), что сперма моего зятя — безвкусная пряность, безнадежно прокисшие сливки, и лишь тогда признала поражение. Вот так обстояло дело и даже хуже. В то Рождество я терлась возле Элверсов, вынюхивая их планы, и узнала, что они продали «Бумажные обрезки», потеряли много денег и переезжают в глушь, чтобы посвятить себя воспитанию сына. Я ненавидела Далстон, но переехать в английскую провинцию? Ни за что на свете. Лучше второй раз умереть.

На спидометре двадцать семь фунтов, а Фар Лап даже глазом не моргнул. Мало того, он даже дал на чай Мартину Борману, несмотря на то, что мерзавец не позволял нам курить в своем проклятом такси и всю дорогу до Палмерс-Грин трепался с дружками по мобильнику. Бритоголовый кретин.

— Ну, что на этот раз? — спросила я Фар Лапа, входя в очередной грязный подъезд. — Склад запчастей, который вылетел в трубу? Разорившаяся юридическая консультация? Какой прелестный уголок оккупировали смертократы на этот раз?

— Хей-йе. Похоже, пора посетить зубодера, Лили — детка. Следуй за мной, йе-хей! — И он взвалил на плечо свои деревянные побрякушки. Их с каждым разом становилось все больше.

— А это что за штуковина? — Пока мы тащились по ступенькам, я указала на раскрашенный шест.

— Вот эта? Пукамани, детка, шест смерти. — Он ткнул шестом в дверь с матовым стеклом и ввел меня в зал долгого ожидания.

— А, миссис Блум, — сказал Хартли. Он пытался прикрепить резинового кота Гарфилда[54] к двери. — Боюсь, мистер Картер pro tem[55] занят, но мы рады вас видеть. Со стороны мистера Джонса было очень любезно вас привести. Насколько я понимаю, долг Налоговому управлению выплачен полностью.

— Это действительно так?

— Не сомневайтесь. — Теперь, когда он об этом упомянул, я вспомнила, что уплатила все сполна. Я вечно путалась в денежных вопросах. — Позволю себе заметить, что теперь, когда все помехи ликвидированы, осталось только заполнить формуляры, проверить соответствие указанных в них фактов действительности и подготовить все необходимые бумаги.

— Только и всего? — съязвила я.

Хартли снисходительно улыбнулся.

— Боюсь, комната ожидания не слишком комфортабельна — в наши дни очень трудно снять помещение.

— И не говорите. — Я оглядела длинную узкую комнату. Вдоль стен стояли разномастные стулья: садовые из пластика, кухонные с плетеными сиденьями, мягкие офисные на колесиках. На стеллажах все еще лежали брошюрки о кариесе, фторидах, нитях для чистки зубов и прочих жизненно важных при испорченных зубах предметах. Я разглядывала привычные цветные плакаты с изображением ротовой полости, между которыми висели объявления частного характера: «Кошка ищет хорошую семью», «Семья ищет хорошую кошку». Наметился кошачий обмен. Напротив, между стульями, длинный низкий стол, заваленный стопками журналов «Вуманз релм», «Ридерз дайджест» и «Татлер». Похоже, здесь лечили зубы одни неграмотные снобки. О да, своей очереди ждут и мертвецы, но это, как обычно, команда призраков, лоскутные куклы без документов, со стертыми лицами, глядящие на вас сквозь залитые дождем стекла общественного транспорта. Разные «никто».

— И тем не менее, — продолжал Хартли, — прежние арендаторы оставили здесь кое-что для чтения, журналы и прочее, так что, пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Вы можете полюбоваться на нашего нюё, но только если вам действительно этого захочется. — И он исчез за очередной дверью с матовым стеклом, за которой клерки в костюмах разных эпох вертели в руках спирографы, возились с тамагочи, обменивались покемонами.

Фар Лап взял в автомате квитанцию с номером и протянул мне.

— Вот, Лили-детка, твой номер — 1347, - похоже, тебе придется подождать.

— Почему это мне? А тебе?

— Гм… мне время собирать пожитки, детка, хей-йе?

— Прости… ты что, хочешь здесь меня оставить?

— Я посмертный проводник, Лили-детка. Это мое ремесло. Но очень скоро ты не будешь мертвой, а мне пора быть где-то там.

— Где-то там?

— Я открываю новый ночной клуб в Камден-Тауне, это его название — «Где-то там». Потрясающее место, детка — поверь мне, просто закачаешься, йе-хей?

Могу ли я чувствовать себя как дома в этом временном месте? Абсурдная идея. Внезапно меня охватила тоска по Далстону, подвалу дома № 27 по Аргос-роуд, тоска по моим каждодневным занятиям. Даже по Жирам.

— Ну что ж, придется ограничиться компанией детей.

Фар Лап, причмокнув, втянул в себя щеки.

— Не-е, детишки пойдут со мной, йе-хей? Это не их круг, детка, совсем не их. Он только твой, Лили, только твой.