От легенды до легенды (сборник) - Алексей Мороз

— Шанхи!! Вперед! Врагов хватит на всех — заберем, сколько сможем!

Равнина. День последний

Можно ли было поверить в случившееся? Эльшад аль-Ахсар терялся в догадках, какая же сила пришла на помощь его гибнущей державе — или, может, это та черная ворожба, к помощи которой прибег Инд ибн Сид, обернулась против самого же Идзумарца и его войска? Недостойно воину радоваться победе над врагом, добытой не в честном бою; но можно ли судить отца, знающего, что его дети еще могут остаться в живых?

В полдень того дня, когда могло бы состояться сражение между маленькой измотанной армией шанхов и силами Идзумары, к царю Шанхскому из лагеря противника прибыли послы. Они просили Эльшада аль-Ахсара согласиться на перимирие длиною в десять дней — срок достаточный для поминальных обрядов и траура по умершему повелителю. Весть о том, что могущественный Инд ибн Сид был убит, убит в своем шатре, посреди войска, в каком-то дне от полной и окончательной победы, потрясла царя шанхов. Но главное — десять дней! Десять дней траура были сроком достаточным для того, чтобы силы шанхов могли отойти к крепости, дождаться подмоги и подготовить город к осаде и штурму. Еще недавно загнанные в западню, они получили надежду вырваться.

За несколько часов до приезда послов степь наполнилась голосами — из разведки вернулись дозоры, и почти каждый воин вез в седле одного или двух измученных детей. Воины видели странную суматоху, охватившую лагерь марьев, и кто-то из них осмелился без приказа царя напасть на охрану танцующих пленников. Марьи, пребывавшие в смятении, приняли сначала маленький дозор за передовой отряд подступающего войска и мигом изготовились к бою — но пока они отбрасывали кнуты и брались за копья, многие из пленных, позабыв страх, набросились на своих палачей. Мало кто из них, равно как и из первыми напавших на врага дозорных, остался в живых; но зато их храбрость позволила бежать оставшимся пленникам равнины Халал.

Но только теперь открылась истинная причина произошедшего.

Царь Идзумары убит!

— Господин! — Перед Эльшадом аль-Ахсаром склонился молодой воин. — По твоему приказу мы объехали весь лагерь и расспросили всех воинов и всех освобожденных, чтобы узнать, что на самом деле произошло в лагере Идзумарца.

— Я весь теперь мой слух, — с излишней, возможно, горячностью отозвался царь. Из-за переговоров с послами и последовавшего совета военачальников — решали, можно ли верить марьям и как использовать случившееся с наибольшей выгодой, — он не имел возможности сам проследить за судьбой спасшихся пленников. Послы же о причине смерти своего господина ничего рассказать не пожелали. Что же удалось узнать его людям?

— Господин… — Воин говорил печально и тихо. — Великая радость и великое горе посетили сегодня нашу землю. Вот правдивая история того, что случилось, и я верю, что уста мои не солгут: два дня назад шанхский юноша пробрался на поле, где танцевали пленники, и присоединился к ним по доброй воле. Необычайной красотой и искусством танцора он смог привлечь к себе внимание Инда ибн Сида и убил его, когда тот возжелал совершить с юношей недостойное.

По рядам окружавших царя военачальников и царедворцев прокатился гул изумления.

— Может ли это быть, чтобы неопытный юноша одолел Инда ибн Сида, могучего воина? — Эльшад был встревожен, хотя сам пока не понимал причин своей тревоги.

— Может, мой царь. Потому что этот юноша — твой сын, царевич Керан аль-Ахсар.

Злой смех, как будто бы принадлежащий женщине, послышался в этот миг царю шанхов.

— Керан… — повторил он, не в силах поверить. — Мой сын?!.

Воин молчал, опустив голову.

— Где он?!

— Царевич с братьями, господин. Позволь мне проводить тебя…

Книга Царей Эрана говорит:

«И радость, воистину великая, и скорбь, бездонно глубокая, пришли в тот день рука об руку в земли шанхов. Ибо страшной оказалась цена надежды на избавление, и некому было вытереть слезы матерям детей, сгинувших на равнине Халал.

Но чернее прочих было горе царя Эльшада, ибо в день этот обрел он сына и вновь потерял его.

Керан ибн Эльшад аль-Ахсар не мог больше жить на земле шанхов как свободный воин — воин не может плясать перед врагами, даже если от этого зависит судьба его рода. Среди живых места для царевича не осталось — и все, что мог сделать для него царь-отец, — достойно проводить в страну мертвых.

Громко били мечами о щиты воины-шанхи, и по живому, как по мертвому, слагали песни о Керане певцы. А царь приказал считать тот скорбный день днем, бывшим за три ночи до него; днем, когда его сын еще не присоединился к Пляске на равнине Халал. И сказал также царь записать во всех свитках: за три дня до гибели Идзумарца смерть унесла царевича шанхской земли, достойного из достойных; он умер как воин и был похоронен как воин — и обрел достойное воина посмертие.

Так по велению смертного время замкнется в кольцо — и через три дня после не-бывшего не-живой царевич, танцевавший на халалской равнине, поразит царя Инда и избавит тем свою землю от гибели… Позор его и слава — они войдут в песни отдельно, и кто-то станет петь о Керане — воине и царевиче, но кто-то — и о Керане, сыне царя и танцовщицы, бывшем тем, кем хотел быть».

В тот же день похоронная процессия отделится от спешащего к столице войска шанхов. Добравшись до границы степи и пустыни, она остановится. Сложат большой костер сыновья Эльшада Шанхского, и их младший брат, как велит обычай, срежет свои дивные черные кудри и без жалости бросит их в огонь. Жарко будет гореть пламя, освещая ночь.

И, простившись с отцом и братьями, шанхский царевич легкой походкой танцора направится прочь от границ своей земли — под широким небом, по бескрайней равнине…

Ольга Власова

Девона

Весенние горы — зелено-красные от яркой сочной травы, алых хрупких маков и диких тюльпанов. Небо — ляпис-лазурь из Истханы, дорогая, на вес золота, такой место в ханских или даже шахских дворцах. А дорога весенняя, как откроются перевалы в горах, легка, сама под ноги коню стелется, в праздничном бунчуке шелковой лентой вьется…

Зарах иль-Тар поправил платок на голове — подсмотрел такой в свое время у болтливых тосков, что живут у Эллинского моря и света не видят без хлопанья парусов и жгучей морской воды, — и легонько, намеком, стегнул жеребца узорной камчой, поднимая его в галоп, так, чтобы ветер в ушах свистел…

Иль-Тар возвращался домой. Как сладко и грустно звучит это слово после шести лет разлуки! Отец Зараха, достопочтенный глава цеха ювелиров Миридабада, столицы и главной жемчужины в венце эмирата, не стал слушать возражений жены и отправил младшего сына учиться — на запад, туда, где дома с острыми крышами и где весна наступает так поздно. Шесть долгих лет — и несколько дней до дома…

К вечеру, когда солнце надолго застыло над горизонтом, раздумывая, стоит ли отправляться на покой, ювелир добрался до Илму-куша, первого городка в предгорьях. Он бросил страже у ворот полдинара и осведомился, где в городе чайхана получше — переночевать и там сойдет, устал от шумных караван-сараев за долгий путь. Выходило, что у хауза Трех карагачей, которую держит Толстяк Юсуф. Иль-Тар хмыкнул — он был готов поставить свой расшитый халат против старых штанов последнего из нищих, что расхваленная чайхана принадлежит родичу одного из стражников, но промолчал — города он все равно не знал.

Улочки кривые, улочки узкие, улочки белые от пыли, за высокими заборами раздаются женские голоса и детские крики, там тень и прохлада. На тихой площади встали три старика-карагача над вымощенным синей плиткой хаузом с удивительно чистой и прозрачной водой. А вот и чайхана — немаленькая и, видно, недешевая, но уж сейчас деньги можно не жалеть.

Зарах иль-Тар спешился, сунул поводья в руки стоявшему у коновязи слуге.

— Конюшня здесь есть? Позаботься о коне. Приду — проверю.

Парень — прилично одетый, лет на пять моложе Зараха, — кивнул, не поднимая на путешественника глаз, и что-то тихо сказал.

— Что? Ах да, держи! — Зарах кинул тенге.

Парень монетку ловить не стал — медь сверкнула в солнечном луче и звякнула о плиты мостовой.

Чайхана оказалась и в самом деле хорошей — резные столбики недавно подкрашены, ступеньки на айван ни разу не скрипнули, из кухни доносятся чудеснейшие запахи шурпы и мясного плова, дразня разыгравшийся аппетит, а в маленьком палисадничке на радость гостям распускаются розовые бутоны. Прямо кусочек Вечных Садов на земле, только гурий не хватает.

Когда ювелир, приятно отягощенный съеденным и выпитым — что и говорить, честно заработали свои полдинара храбрые стражи у ворот! — вышел на площадь, парень-слуга сидел у хауза.