Рюрик. Полёт сокола - Валентин Гнатюк

— Вот потому-то я и служу у стратигоса, который в предстоящей войне хазар с северными скифами и есть почти самый главный человек! Ты не думай, — рёк византиец, пошатываясь и опираясь на плечо Скомороха по пути из харчевни, — я ведь не слуга какой, да он же со мной, со старым и опытным воином, всегда советуется, и только потом заносит всё на свой пергамент.

Когда до небольшого опрятного дома, где жил стратигос, оставалось уже немного, Полидорус остановился и поднёс перст к устам.

— Тс-с, — тут хазарские стражники следят, чтобы никто чужой не появлялся, поэтому я пойду дальше сам. — Он сделал с трудом несколько шагов и остановился.

— Послушай, Полидорус, — тихо предложил Скоморох, — а давай мы пройдём с тобой к жилищу не по улице, а так, чтоб никто не видел, иначе наговорят на тебя всякой ерунды.

— Ты, пожалуй, прав, весёлый купец, все так и пытаются всунуть свой нос в чужие дела да оклеветать старого воина, а что они знают о моих делах, что? — Они пошли вокруг через какие-то кусты и остатки полуразрушенного строения. Наконец пробрались к небольшой калитке в каменном заборе. Ещё раз, попрощавшись и приложив перст к устам в знак молчания, византиец, пошатываясь, скрылся за калиткой. Скоморох подождал, пока появится Молчун, что незаметно шёл за ними от самой харчевни.

— Он рёк, — шепотом стал пересказывать разговор Скоморох, — что война — дело решённое. Стратигос по шесть дней в седмицу хазарскую дружину обучает для сражения с северными скифами, так они нас называют.

— То, что со всех концов Хазарии воины под Итиль начинают подходить, мы и сами видим, — махнул шуйцей Молчун, — но когда они выступят и каким путём, вот что нам надобно!

— Так давай стратигоса, когда он завтра будет возвращаться из «терм», прихватим да поспрошаем с душой.

— Шум велик, а толку мало. Тихо надо деять и незаметно, — прошептал в ответ Молчун.

— Эй, кто там, выходи! — раздался повелительный окрик на хазарском. Изведыватели замерли, всматриваясь в темноту.

— Византиец не закрыл калитку, укроемся в его дворе, — прошептал Скоморох.

Всё-таки старая калитка предательски скрипнула, и тут же в доски воткнулась стрела, метко пущенная на звук. Три быстрые согбенные тени скользнули следом за изведывателями во двор, где на широком деревянном помосте лежал на спине, раскинув руки, слуга стратигоса. Хазарские стражники остановились, потом один бросился к телу.

— Живой, — с облегчением проговорил он.

— Да если этого пьяного грека кто-то зарежет, с нас могут живьём снять шкуру, — ответил ему другой, держа наизготовку лук.

— Я думаю, сюда всё-таки кто-то вошёл, мы же слышали, как скрипнула калитка, — вступил в разговор третий, — может, это воры, надо посмотреть в доме, давай разбудим его. — Старший наклонился над спящим и принялся его трясти, но Полидорус только пробормотал что-то и перевернулся на бок. Вдруг раздался гортанный крик, похожий на крик ночной птицы, и с росшего во дворике карагача что-то рухнуло прямо на голову лучнику, сбив его на выложенную камнем дорожку. Одновременно сзади другого воина возникла тень, он успел повернуться, держа в руке узкий и длинный кинжал, но тут же, захрипев, осел от мощного удара в челюсть, а второй удар в печень он получил, уже падая наземь. Кинжал зазвенел по камням, а старший из стражников, что будил грека, даже не успел толком распрямиться, когда метательный нож Молчуна вошел ему в шею. Снова наступила тишина, только молодая луна с удивлением глядела сверху, стараясь понять, что творят эти суетливые люди.

На рассвете выпитое вино попросилось наружу, тем более что к утру стало зябко, и старый воин, кряхтя, поднялся со своего ложа. Вытаращив глаза, он тут же снова закрыл их. Потряс тяжёлой головой и снова открыл очи, однако ничего не изменилось. На дорожке и у самого ложа валялись три мёртвых тела хазарских стражников. Кровь была повсюду. Тут же лежали окровавленный меч и кинжал, с которыми старый воин никогда не расставался. Растерянно обходя двор и дрожа всем сильным телом не то от холода, не то от страха за содеянное, несчастный Полидорус вдруг услышал какой-то шорох, и вслед за этим кто-то выполз на четвереньках из-за угла сарая. Человек сел и поднял руки, показывая свою безоружность. На его челе красовалась изрядная ссадина.

— Это же тот самый щедрый купец, который меня вчера угощал, — проговорил вслух потрясённый грек. — Что тут стряслось, друг? — дрожащим от волнения голосом спросил Полидорус.

— Ты, в самом деле, великий воин, я бы не справился и с одним, а ты разделался с тремя стражниками, как лев с жалкими псами, — отвечал купец.

— Скажи, как это случилось? Хотя какая разница, сегодня к обеду здесь будет повар, а к вечеру приезжает сам стратигос, всё пропало, я погиб! — Старый воин схватился за гудящую голову двумя руками. — Что я скажу ему и хазарской страже? Конец, мне конец! Как же это получилось?

— Это было жутко, Полидорус, ты был так разъярён, я испугался и забился в какую-то щель между очагом и сухими дровами. Ты рычал зверем, а твои меч и кинжал в свете луны блистали как молнии, кромсая хазар, словно туши скота на бойне. А когда ты разделался с варварами, то упал на ложе и заснул.

— За что я их убил?

— Они оскорбили тебя. Этим заносчивым шакалам досталось поделом, но если честно, то я и сам не помню причину, я ведь тоже был пьян. Но ты герой, и я должен помочь тебе.

— Мне уже ничем не помочь! — обречённо выдохнул византиец.

— Погоди, но ты воин, ты можешь уйти в поход, вчера ты говорил о какой-то там скорой войне, правда, не помню против кого.

— Поход в день святого Ильи, это через три седмицы… А у хазар смена караула сразу после восхода солнца…

— Если мы с тобой хорошенько спрячем тела хазар, никто ни о чём не узнает. А потом ты спокойно отправишься в свой поход. Надеюсь, он будет не близким?

— Мы пойдём по Танаису вверх, — задумчиво проговорил, держась за гудящую голову старый воин, — а потом на полуночь через землю скифов-вятичей.

— Ну, вот видишь, кто же там тебя достанет. Главное сейчас — успеть убрать трупы, — уже решительно произнёс купец.

— Но куда? — с проснувшейся робкой надеждой в голосе молвил Полидорус.

— Быстро вспоминай, есть у тебя где-то поблизости старые подвалы, колодцы, ямы или ещё что-то подобное?

— М-м, — растирая виски, с трудом вспоминал грек, — есть, там, — он махнул рукой в сторону заднего двора, — там развалины какого-то строения и старый заброшенный колодец, в нём нет воды, но он достаточно глубок.

— Тогда скорее, что же мы сидим! — крикнул малорослый купец, на ходу снимая с себя одежду. Они принялись почти бегом носить через узкую калитку тела изрубленных хазарских стражников и сбрасывать их в старый колодец. Туда же полетело их оружие, окровавленная одежда грека, все, чем было устлано ложе, и предметы, на которых была видна кровь.

Они носились как одержимые, забыв о головной боли.

— Теперь давай забросаем всё это обломками из развалин, скорее, — торопил старого воина купец. Когда всё было сделано, он окатил себя водой из медного круглого сосуда.

— Теперь уже можно не торопиться, до смены стражников мы успеем вымыть от крови камни, а мой торг всё равно пропал, сегодня я ничего уже не заработаю, — проворил он уже спокойно и несколько печально.

— Брат, ты спас меня, я скопил кое-какое золото и серебро, я заплачу!

Купец поглядел на него и радостно улыбнулся: — Купи мне раба, Полидорус!

Голубые очи чернявого мальца глядели недоверчиво на новых хозяев. Когда же с него сняли ошейник раба, то он немного растерянно молвил вятской скороговоркой:

— А коли сбегу-то?

— Дело твоё, — равнодушно молвил Скоморох, — только прежде оглядись, может, чему полезному научишься, мы-то, охоронцы, многое умеем, что для настоящего беглеца надобно. Путь по звёздам и солнцу сыскать, под водою плавать и даже хорониться в воде, так чтоб враг не заметил, из лука стрелять, любым клинком орудовать, да много чего, — неторопливо продолжал изведыватель. — Отныне ты сам себе хозяин. — Скоморох взял со стола нож и, неожиданно обернувшись, метнул его в столб, что подпирал потолок мазанки. Очи недавнего раба вмиг засияли.

— А он тоже так могёт? — восторженно спросил вятич-булгарин, кивнув на Молчуна.

— Он-то ещё лепше меня с клинками управляется, — усмехнулся довольный Скоморох. Теперь он видел, что малец никуда не сбежит, детское сердечко сироты потянулось к двум охоронцам. Теперь главным было сие хрупкое доверие укрепить.

— Моя мать из вятичей. Была в полон хазарами взята, и купил её в Булгар-граде молодой булгарский земледелец. Полюбил он свою рабыню крепко, и стала она его женой. Это мои родители. Отец назвал меня Еркинбеем, а мать Ерошкой. У нас была земля и стада коров, лошадей и баранов, я на лошади раньше ездить научился, чем ходить, а ещё рожь сеяли и заморским купцам продавали. Добре жили, — глядя очами в прошлое, печально молвил отрок.