Сфера - Дэйв Эггерс

Мэй так и не вспомнила имени скульптора и предчувствовала, что это упущение вот-вот заметят. На запястье прилетело: «Имя-то назови?» И сообщили имя.

Она уставила объектив на скульптуру, и сфероиды, стоявшие на линии съемки, шагнули прочь.

– Нет-нет, стойте так, – сказала Мэй. – В самый раз, так понятнее размеры. Стойте, – сказала она, и они вернулись к скульптуре, подле которой смотрелись карликами.

Скульптура была четырнадцати футов высотой, из тонкого, совершенно прозрачного плексигласа. Раньше автор работал концептуально, однако на сей раз безусловно выступил предметно: гигантская, с автомобиль, рука тянулась из большого прямоугольника – или, может, навылет; зрители обычно трактовали прямоугольник как монитор.

Скульптура называлась «Пробиться насквозь ради блага человечества», и критики не замедлили отметить ее серьезность, для типичной манеры скульптора аномальную, – обыкновенно он высказывался в мрачном сардоническом ключе, насмехаясь над пробуждением Китая и его самодовольством, сопряженным с этим новым рождением.

– Эта скульптура пробивает сфероидов до печенок, – сказала Мэй. – Говорят, кое-кто от нее плакал. Как видите, многие любят тут фотографироваться.

Она видела, как сфероиды позируют перед гигантской ладонью, будто она тянется лично к ним, вот-вот подхватит их и вознесет. Мэй надумала взять интервью у двоих зрителей, что стояли подле плексигласовых пальцев.

– Ты кто?

– Джино. Я из «Эпохи Машин».

– Что для тебя означает эта скульптура?

– Ну, я не специалист, но, по-моему, тут все вполне очевидно. Он пытается сказать, что нам нужны новые способы обращаться к людям через экран, нет?

Мэй кивала – такой смысл ясно считывался всеми, – но полагала, что можно и проговорить все это на камеру для тех, кто меньше смыслит в интерпретации искусства. Попытки связаться со скульптором после открытия не увенчались успехом. Бейли, заказавший скульптуру, заявил, что не прикладывал руку («Сами знаете, как у меня обстоят дела с каламбурами», – прибавил он) ни к выбору тематики, ни к исполнению. Результат восхитил его, Бейли мечтал зазвать скульптора в кампус, устроить дискуссию, однако художник отвечал, что не имеет возможности приехать лично и даже телеконференция для него нереальна. Пусть скульптура говорит сама за себя, сказал он. Мэй повернулась к спутнице Джино:

– А ты кто?

– Ринку. Тоже из «Эпохи Машин».

– Ты согласна с Джино?

– Я согласна. По-моему, это очень душевная работа. Типа, необходимо находить новые способы коннектиться друг с другом. Экран здесь выступает барьером, рука его преодолевает…

Мэй снова покивала, собираясь уже закругляться, и тут сквозь прозрачное запястье гигантской руки увидела, кажется, Энни. Молодая женщина, блондинка, примерно такого же роста и сложения – она быстро пересекала квадратный двор. А Ринку все болтала – она разошлась:

– Как «Сфере» укрепить связи между нами и нашими пользователями? Я поражаюсь, что художник, который живет так далеко, совсем в другом мире, воплотил то, что на уме у каждого сфероида. Как работать лучше, делать больше, тянуться дальше – в таком духе. Как нашим рукам преодолеть экран, как приблизиться к миру и ко всему человечеству?

Мэй смотрела, как Энни-подобная фигура направляется к «Промышленной Революции». Когда дверь растворилась и Энни – либо ее близняшка – шагнула внутрь, Мэй улыбнулась Ринку, поблагодарила их с Джино, глянула на часы.

13:49. Через одиннадцать минут надо к доктору Вильялобос.

– Энни!

Фигура уходила прочь. Мэй разрывалась: то ли закричать, что обычно огорчает зрителей, то ли побежать за Энни, но тогда запрыгает камера, что зрителей тоже огорчает. Прижав камеру к груди, она ограничилась спортивной ходьбой. Энни свернула за угол и исчезла. Мэй услышала, как щелкнул замок – дверь на лестницу, – и прибавила шагу. Была бы дурочка – решила бы, что Энни от нее прячется.

В лестничном колодце Мэй задрала голову, увидела знакомую руку и заорала:

– Энни!

Тут фигура остановилась. И в самом деле Энни. Она повернулась, медленно спустилась по ступенькам, а увидев Мэй, выдала улыбку – заученную, измученную. Они обнялись – Мэй понимала, что любое объятие являет подписчикам зрелище полукомическое, а временами отчасти эротическое: тело надвигается и в итоге совершенно закрывает объектив.

Энни отстранилась, глянула в камеру, показала язык и перевела взгляд на Мэй.

– Слушайте все, – сказала Мэй. – Это Энни. Вы о ней слыхали – она из Бригады 40, она взнуздала весь этот мир, она блистательный колосс и моя близкая подруга. Поздоровайся, Энни.

– Привет.

– Ну, как съездила?

Энни улыбнулась, но в легчайшей гримасе Мэй прочла, что Энни все это не радует. Однако она сварганила счастливую маску, натянула на лицо.

– Шикарно.

– Хочешь поделиться? Как все прошло в Женеве?

Улыбка у Энни поблекла.

– Ой, давай про это не будем, там же столько всякого…

Мэй кивнула – ну разумеется, она понимает.

– Ох, прости, пожалуйста. Я имела в виду вообще Женеву. Город красивый?

– Еще бы, – сказала Энни. – Великолепный. Видела фон Траппов, у них новые тряпки. Тоже из занавесок.[27]

Мэй глянула на запястье. До встречи с доктором Вильялобос девять минут.

– О чем-нибудь еще хочешь поговорить? – спросила она.

– О чем еще? – сказала Энни. – Погоди, дай подумать…

Она склонила голову набок, будто удивлена и слегка раздражена тем, что этот светский псевдоразговор никак не закончится. Но затем переменилась, точно до нее наконец дошло, что происходит: от камеры никуда не деться и пора водрузить на себя корону представителя компании.

– Ладно, вот, к примеру, очень крутая программа, на которую мы уже некоторое время намекаем, называется «Прошедшее совершенное». В Германии я как раз обруливала последние закавыки. Мы сейчас ищем подходящего добровольца в «Сфере», а когда найдем и протестируем систему, начнется абсолютно новая эпоха – для «Сферы» и, уж прости за пафос, для всего человечества.

– Да вовсе не пафос! – сказала Мэй. – Можешь пояснить?

– Конечно, Мэй. Спасибо, что спросила. – Энни поглядела на свои туфли, затем одарила Мэй профессиональной улыбкой. – Могу пояснить, что основная идея такова: прибегнув к ресурсам сообщества «Сферы», целиком описать не только настоящее, но и прошлое. Сейчас мы цифруем все фотографии, все кинохроники, все любительские видео во всех архивах Америки и Европы – ну, мы стараемся. Это натуральный подвиг Геракла, но, набрав критическую массу, мы сможем – мы надеемся – с помощью развитых технологий распознавания лиц идентифицировать почти всех на любом фото– и видеоизображении. Хочешь отыскать все фотографии прадедушек и прабабушек – у нас будет поиск по архивам, и в результате ты – мы думаем, мы уверены – лучше поймешь своих предков. Скажем, заметишь их в толпе на Всемирной ярмарке 1912 года. Или найдешь видео, где твои родители смотрят бейсбол в 1974-м. Мы надеемся, что в итоге будут заполнены все пробелы в воспоминаниях и в исторических источниках. А с помощью ДНК и развитого генеалогического софта мы рассчитываем за год предоставить всем быстрый доступ к любой имеющейся информации о семейном древе – все изображения, все видео– и киносъемки, по одному поисковому запросу.