Сфера - Дэйв Эггерс

Она умылась, почистила зубы, погрузилась в облачно-белую постель. После десяти вечера прозрачность была по желанию, и обычно Мэй уходила из эфира, едва отложив зубную щетку, – выяснилось, что людям интересна зубная гигиена, и кроме того, Мэй считала, что пропагандирует стоматологическое здоровье среди молодежи. В 22:11 она пожелала доброй ночи зрителям – их к тому времени осталось всего 98 027, и несколько тысяч пожелали ей доброй ночи в ответ, – сняла камеру и сунула в чехол. Выключать камеры «ВидДали» в номере разрешалось, но Мэй редко этим пользовалась. Понимала, что ночные съемки – скажем, то, как она ворочается во сне, – однажды могут пригодиться, и оставляла камеры работать. Спать с запястными мониторами она привыкала несколько недель – однажды расцарапала себе лицо, в другую ночь разбила экран на правом браслете, – но инженеры «Сферы» усовершенствовали дизайн, заменили твердые экраны гибкими, небьющимися, и теперь без браслетов Мэй словно чего-то недоставало.

Она сидела в постели, понимая, что заснет разве что через час. Включила стенной экран, хотела проверить, как там родители. Но их камеры «ВидДали» показывали сплошную черноту. Мэй послала родителям квак, не ожидая и не получив ответа. Отправила сообщение Энни, но и та не откликнулась. Мэй полистала ленту в «Кваке», прочла несколько анекдотов; с начала прозрачности она похудела на шесть фунтов, поэтому сейчас двадцать минут поискала себе новую юбку и футболку и где-то на восьмом сайте внутри нее снова открылся провал. Неизвестно почему она проверила, все ли еще лежит сайт Мерсера, – сайт Мерсера все еще лежал. Она поискала свежих упоминаний о Мерсере, новостей о его местонахождении – и ничего не нашла. Провал рос, распахивался, разверзалась бездонная чернота. В холодильнике стояло сакэ, с которым ее познакомил Фрэнсис, и Мэй встала, плеснула себе чересчур, выпила залпом. Зашла на портал «ВидДали», посмотрела на пляжи Шри-Ланки и Бразилии, успокаиваясь, согреваясь, а потом вспомнила, что несколько тысяч студентов, называвших себя ДальноВидцами, разъехались по всей планете и ставят камеры в самых отдаленных районах. Она поглядела, что показывает камера из деревни в пустыне Намибии – две женщины стряпали, в отдалении играли дети, – но вскоре почувствовала, что провал разрастается вновь, а крики громче, голоса нестерпимо шипят из-под воды. Она снова поискала Кальдена, сочиняя ему новую, решительно иррациональную орфографию, сорок пять минут листала портреты в справочнике компании и никого даже отдаленно похожего не нашла. Выключила камеры в номере, налила еще сакэ, выпила, забралась в постель и, вспоминая Кальдена, его худые ноги, его ладони, его длинные пальцы, левой рукой стала по кругу тереть соски, а правой сдвинула ластовицу трусов, погладила себя как будто языком – его языком. Не подействовало. Но сакэ растворяло тревогу в мозгу, и наконец, незадолго до полуночи, к Мэй пришло некое подобие сна.

– Итак, слушайте все! – сказала Мэй. Утро выдалось ясное, она была бодра и решила вбросить некую фразу, понадеявшись, что ее подхватят сфероиды и не только. – Этот день похож на все прочие дни тем, что на все прочие дни совсем не похож! – С этими словами она глянула на запястье – похоже, тезис за живое не задел. На секунду она пала духом, но сам этот день, его безграничные обещания вновь вознесли ее к радости. На часах 9:34, солнце вновь палит ярко и жарко, а кампус гудит и гомонит. Если сфероидам и нужны были доказательства того, что они живут в средоточии важнейших мировых событий, этот день им все доказал. С 8:31 кампус то и дело сотрясали вертолеты – они привозили руководителей крупнейших медицинских страховых компаний, министерств здравоохранения, центров борьбы с заболеваниями и всех крупных фармацевтических корпораций планеты. По слухам, наконец-то будет развернут обмен полной информацией между этими организациями, прежде разъединенными и даже враждовавшими, и когда все они будут скоординированы, а базы их медицинских данных откроются им всем – в основном благодаря «Сфере» и, что важнее, благодаря «АУтенТы», – станет возможно купировать вирусные эпидемии в зародыше, отслеживать болезни до самых истоков. Все утро Мэй наблюдала, как коммерческие управленцы, врачи и государственные чиновники весело шагают через кампус в только что построенный «Гиппокамп». Там они весь день проведут на совещаниях – пока закрытых; в дальнейшем обещаны публичные дискуссии, – а позднее состоится концерт некоего стареющего автора-исполнителя, который нравился только Бейли и прибыл отужинать с Волхвами накануне вечером.

Но для Мэй всего важнее то, что в одном из многочисленных утренних вертолетов наконец-то возвращалась домой Энни. Она почти месяц моталась по Европе, Китаю и Японии, сглаживая законодательные шероховатости, совещаясь с прозрачными руководителями стран, и, судя по количеству смайликов, которые Энни запостила в ленте «Квака» по завершении командировки, результаты были хороши. Но осмысленный разговор Мэй и Энни как-то не давался. Энни поздравила Мэй с прозрачностью, с восхождением, как она выразилась, но затем стала ужасно занята. Просто очень занята, сказала Энни, – некогда ни внятное сообщение написать, ни по телефону поболтать достойно. Они каждый день перебрасывались записками, но график у Энни был, по ее словам, шизанутый, а из-за разницы часовых поясов они редко совпадали и поговорить толком не могли.

Энни обещала прилететь утром прямо из Пекина, и, поджидая ее, Мэй еле могла сосредоточиться. Она наблюдала, как садятся вертолеты, щурилась, глядя на высокие крыши, высматривала желтую шевелюру Энни – тщетно. А теперь надо час проторчать в «Павильоне Протагора» – Мэй понимала, что дело важное, в любой другой день сочла бы его увлекательным, но сегодня казалось, что оно неприступной стеной воздвиглось между нею и ее ближайшей подругой.

На гранитной плите у «Павильона Протагора» приблизительно цитировался тот, в честь кого назвали корпус: «Человек – мера всех вещей».

– А для нас значимее, – произнесла Мэй, открывая дверь, – что с имеющимся инструментарием человек может измерить все вещи. Правда, Терри?

Обращалась она к высокому американскому корейцу Терри Мину.

– Привет, Мэй, привет, зрители и подписчики Мэй.

– Ты по-новому подстригся, – сказала Мэй.

Энни возвращалась, Мэй хотелось чудить и дурачиться, и Терри сбился. Экспромтов он не ожидал.

– Э, ну да, – сказал он, ероша себе волосы.

– Угловато, – отметила Мэй.

– Ну да. Угловатее. Пойдем внутрь?

– Разумеется, пойдем.