Жизнь. Кино - Виталий Мельников

Несмотря на то, что жили мы все беднее, кремлевские мероприятия становились все пышнее. Каждого из участников съезда снабдили красивым именным портфельчиком для деловых бумаг, и, преодолев охрану у Спасских ворот, мы проникали в Большой Кремлевский дворец. В ожидании начала заседаний мы солидно прогуливались по кремлевским палатам, помахивая своими портфельчиками. Постепенно портфельчики тяжелели. Вместо документов там уже лежала дефицитная парфюмерия, а у семейных и многодетных кинематографистов там покоились длинные розовые сосиски, вкусно пахнувшие настоящим мясом. Всем этим запасались преимущественно москвичи, хорошо знавшие разные кремлевские киоски и буфетики. Провинциалы же только таращили глаза на позолоту, им было и так хорошо – они чувствовали себя приобщенными к высшим сферам. Ведь здесь прогуливался и помахивал портфельчиками цвет советского кинематографа. Небожители, увешанные медалями, как наш пудель Дарик, шумно приветствовали друг друга.

Виктор Мережко, с которым мы теперь встречались только на съездах, пожаловался мне, что нынешний съезд неудачный – сосиски уже раскуплены. Из черкасского парубка Витя уже преобразился в известного столичного драматурга. На открывшемся заседании все, как всегда, читали по бумажкам свои речи, а остальная публика ожидала следующего перерыва, чтобы опять ринуться к лоточкам-закуточкам. Во время чьего-то выступления, посвященного проблемам кинокомедии, я подсел к Борису Павленку и молча положил перед ним заявку на комедию по книге Житинского. Отказывать в таком священном месте было как-то неуместно, и Павленок сердито завизировал бумагу. Свирепым шепотом он честно предупредил меня, что за мной будут присматривать. В перерыве я вышел из зала с драгоценным грузом. Не сосиски лежали в моем портфельчике и даже не дефицитная колбаса твердого копчения, а разрешение на съемку новой комедии! Я с нетерпением ждал конца съезда и, соответственно, банкета, чтобы похвастаться и отпраздновать с друзьями свою победу. Не возвращаясь больше в зал, я неторопливо прогуливался в кулуарах. Из приоткрытых дверей медпункта видны были развешенные на спинках стульев, поникшие под тяжестью звезд и орденов пиджаки ветеранов кино. Здесь отпаивали тех, кто на съезде был обделен и не приглашен в президиум. Бедные! Они теперь не попадут и на банкет!

О кремлевских банкетах следовало бы рассказать отдельно. Многие мои коллеги очень серьезно относились к этой процедуре. Задолго до начала они вроде бы случайно прогуливались у входа в Георгиевский зал. При первых же звуках торжественного марша нужно было быстренько, но в пределах приличия, пересечь огромный зал и устроиться поближе к заветной перекладине пэ-образного банкетного стола. Именно здесь, у этой перекладины размещалось политбюро и другие вип-персоны. Важно было, чтобы они тебя заметили или хоть кивнули головой. Когда подвыпившие вожди расслабятся, появится возможность пообщаться с ними накоротке, чего-нибудь попросить или просто напомнить о себе. «Рядовые» киношники, наоборот, выбирали уголки поукромнее, чтобы, как следует, выпить и закусить. Нужно было проделать это быстро, потому что через краткое время опять прозвучит бодрый марш. Под эти звуки цепь официантов ловко вытеснит гостей из зала и мгновенно очистит столы. Торжественно угаснут люстры. Ярмарка тщеславия и праздник жизни на этом закончится.

Борис Павленок сдержал слово – за мной хорошо присматривали! Только названий у нового фильма сменилось четыре: «Снюсь» – не годится – «народу будет непонятно». «Баиньки» – как-то игриво. «ЧП в НИИ» – этого нам только не хватало! На названии «Уникум» редакторы утомились и остановились. Изголодавшиеся по смешному артисты снимались с удовольствием. В картине играли: Волчек и Смоктуновский, Богатырев и Леонов, Садальский и Брондуков. Но дела шли со скрипом. Больше всего редакторы боялись снов. Они беспокоились о том, что зрители будут толковать эти сны вкривь и вкось, что они будут искать намеки на всякую антисоветчину и потом клеветать на нашу действительность. Словом, к снам они были беспощадны и удаляли их под всякими предлогами. В результате получился фильм про сны, но без снов. Картину попросту замучили.

В такие дни особо ценишь верность и взаимопонимание своих товарищей. У Леонова была крохотная роль. Даже не роль, а эпизодик. Я часто вызывал его на многочисленные досъемки и пересъемки. При огромной занятости Леонов прилетал издалека, и мы делали в картине всякие заплатки и переозвучания. Он временами уже чувствовал себя неважно, но уговорить его отложить работу было невозможно. Никогда не забуду очень характерный для него эпизод. В «Утиной охоте», в сцене новоселья, мы придумали персонажу Леонова Кушаку длинный танец, в котором он демонстрирует молоденькой партнерше, что он еще мужчина – о-го-го!

– Цыганочку! – закричал Леонов. – Только цыганочку!

В этом танце подвыпившего, бодрящегося Кушака было столько наивной бравады, столько отчаянного желания «выглядеть», что сердце сжималось от жалости, а этому леоновскому танцу не было конца! Я несколько раз пытался остановить съемку, но не решался. И нас, и самого Евгения Павловича остановила какая-то техническая погрешность.

– Дубль? – спросил Леонов.

– Стоп! Это самоистязание! – крикнула Ира Купченко.

– А может быть, все-таки дубль? – повторял Леонов.

Таким же фанатом был и Юра Богатырев. При своей богатырской фамилии и росте он был человеком мягким и даже застенчивым. Он был не только хорошим артистом, но и художником. Об этом мало кто знал. Кажется, жизнь его всегда была заполнена мыслями о работе. Он мог позвонить ночью и спросить о предстоящей сцене или рассказать о чужой роли в чужом спектакле, который его чем-то поразил. На каждую премьеру он обязательно дарил что-нибудь «соответствующее». Вот и сейчас передо мной на столе стоит деревянный утенок, раскрашенный его рукой.

Замученная комедия – уже не комедия. Это уже другой жанр! Многие зрители все-таки что-то поняли тогда в нашем «Уникуме». Я получал хорошие, умные письма. Конечно, мне следовало быть дальновиднее. Пытаться сделать в те времена картину с элементами сатиры – это верх наивности! Так завершилась моя попытка номер два.

Попытка номер три!

Валентин Черных, автор сценария к фильму «Москва слезам не верит» предложил мне поставить его новый сценарий. В нем рассказывалось о любви независимой «свободной художницы» и педантичного офицера-пограничника. Процесс сближения столь разных людей и являлся основой картины. Это была скромная человеческая история, которую можно было сделать с юмором и сочувствием. Я уже упоминал об этой работе. Фильм назывался «Выйти замуж за капитана». На главные роли я пригласил хороших, опытных артистов Веру Глаголеву и Виктора Проскурина, и мы отправились в Днепропетровск.