Будем квиты - Лаура Тонян

- Вообще-то, твой отец скупает все эти напитки, Аарон. Надеюсь, ты понимаешь, что все это стоит денег.

У меня отличные родители, научившие меня ценить все заработанное, но сейчас я хочу казаться хладнокровным и равнодушным засранцем.

- Какая разница, - откидываю голову назад, вспоминая ее глаза.

Ее глаза цвета молочного шоколада. То, как они светятся, когда она улыбается.

- Ну да, действительно, - хмыкает Эмили, рассеивая воспоминания об Агнес, - ты ведь сегодня крутой, явился в этой кожаной куртке, приехал на мотоцикле погибшего друга…

Эмили понижает голос, говоря о «черном монстре» с инициалами Майкла вместо привычных номеров: «M.V.». Я езжу на нем редко, в основное время мотоцикл стоит в гараже, ждет, когда его заведут, чтобы проехаться на нем по набережной вдоль океана и ощутить вкус свободы. Когда сажусь на него, провожу ладонями по обивке сидения, рулю, сжимаю в ладони ключ, чувствую сближение с Майклом больше обычного. Но это ощущение вызывает столько эмоций и слез, что я весьма не часто седлаю его «IronHorse ».

Не нужно было, кстати, рассказывать историю этого «железного коня» Эмили.

- Постараюсь закрыть глаза на твою крутость в виде синих волос, пирсинга и татуировок, - отвечаю ей саркастично, выгибая бровь.

Эми морщит носом, после – кривится.

- Лучше закрой глаза на свою тупость, иначе долго тебе не прожить.

Следующая банка в наказание превращается в «яичницу» прямо у ног девушки. Она вскидывает на меня голову, наклоняется, хватает банку и бросает ее в меня. Я весь в газировке, встаю, лихорадочно стряхивая с себя капли сладкой воды.

- Да ты просто идиотка! – кричу, пытаясь держать себя в руках.

Нужно думать о ней, просто думать о ней.

- А ты придурок! Ты сказал мне, что Агнес решила уехать из Палм-Бей, а сам сидишь здесь и строишь из себя мученика. Тебе нужно ехать к ней, догонять ее, просить не уезжать!

Я зол подобно солдату на войне.

- Какой в этом смысл, Эмили? Она покидает город. Все кончено.

- Только по твоей вине, Галлахер. Только потому, что ты сеешь боль и обиду. Везде, где бы ты ни был. Я не знаю тебя до смерти Майкла. Мне не выпала удача говорить с тобой в то время, когда твой друг еще был жив, узнавать тебя тем Аароном, который хороший и добрый, который отличает злое от доброго, - Тирсет делает паузу, чтобы сглотнуть и набрать воздуха в груди, а потом тратит весь добытый кислород на последнюю фразу: - Но я уверена – ты был именно таким.

И это цепляет меня, создает в моей душе новую дыру, делает мне больно и одновременно заставляет воспарить. Несколько ощущений в одном – незабываемом и сомнительном, как будто не со мной происходит. И это бьет меня в самое сердце, заставляет дышать часто и моргать, чтобы слезы на глазах не выступили. Три друга, три брата. Тяжело оставаться прежним, когда один из братьев отправился служить Небу яркой Звездой. Его нет, но он светит, я знаю, оттуда, где однажды буду я. Где мы все будем. Майкл, если ты читаешь мои мысли, знай, что я очень раскаиваюсь, но стараюсь не жалеть о том, что было, ведь ты этого хотел. Ведь это делало тебя счастливым – играть на поле, отдаваться процессу полностью, концентрируясь на мяче, на ударе по нему, концентрируясь на каждом голе. Это делало тебя тобой. Я таким тебя любил. Я таким тебя люблю.

Мы любим.

- Прекрати это, - вместо того, чтобы выразить свою скорбь, я защищаюсь интонацией, в которой проскальзывает ирония.

Железная банка, на этот раз «Фанты», попадает в стену и отскакивает тут же от нее. Пора вызывать уборщицу, потому что на пол пролито мною достаточно много жидкости.

- Прекратить что? – вздохнув, спрашивает Тирсет.

- Поучать меня.

- Если бы еще можно было тебя чему-то научить, - хихикнув, отзывается девушка.

Она продолжает заниматься делом, а я решаю перестать портить напитки, предназначенные гостям отеля. Мать все пытается поговорить со мной насчет предстоящей вечеринки в честь дня рождения папы. Я знаю, какую информацию она хочет выудить: с кем приду я? Есть ли у меня уже пара? И «как насчет Сьюзен, дочери Кары? Она такая милая девушка».

- Кара? - сказал тогда за завтраком я, смеясь и доедая омлет. – Ну, я не назвал бы ее милой, и даже не назвал бы девушкой, но задница у нее отличная.

Мама смеялась вместе со мной, но все равно с радостью отвесила мне подзатыльник. Я чуть было не поперхнулся кофе.

Эмили вдруг громко бросает в коробку какой-то предмет и оборачивается ко мне.

- Вставай, Аарон.

Чего?

- Вставай и поезжай к Агнес.

Делаю вид, что рассматриваю потолок. Он такой грязный.

- Послушай, если ты больше не будешь лезть в мои дела, я буду тебе очень благодарен, хорошо?

- Тогда зачем ты явился сюда и стал жаловаться, как облажался перед девушкой, в которую влюблен?!

- Я не влюблен!

Эмили хмыкает:

- Ну, конечно! Нужно было записать твои слова на диктофон. Я слушала все, что ты говоришь, и я все запомнила, - она стучит пальцем себе по виску. – Ты меня не проведешь.

Вскакиваю со стула и ударяю ногой коробку, валяющуюся передо мной.

- Лучше приберись, - бросаю ей, проходя вперед. – Посмотри, какой бардак кругом.

Я дохожу к двери, и только потом слышу, как тихо отвечает мне Тирсет:

- Так же, как и в твоей жизни.

Я собираюсь сказать ей, что это не ее дело и вмешиваться ее никто не просит, но тут внезапно дверь кладовки отворяется, а на пороге оказывается конопатый парнишка с волосами цвета лесного ореха. Он делает вид, что не замечает меня, обращается сразу к Эмили:

- Эй, синяя, подай-ка банку сухого молока, - улыбаясь во все тридцать два зуба, буквально приказывает юнец.

Я помню его: помощник на кухне. Невысокого роста, с темными глубоко посаженными глазами и маленькой бородкой, что только начинает расти у него на подбородке. Может, именно она придала ему храбрости.

Эмили, на мое изумление, просто цокает языком и тянется за тем, что попросил парень. Но отдать ему не успевает, потому что я хватаю ее запястье, чем заставляю парнишку вздрогнуть. Храбрец, вашу мать… Зато Эмили совершенно в порядке. Улыбается, чертовка.

- Как ты ее назвал? – произношу медленно, привлекая внимания юнца.

Конечно, он с самого начала знал, что я здесь и взглянул на меня тогда, когда я перехватил руку Тирсет, однако только сейчас его широко раскрытые глаза полностью сосредоточены на мне и на том, как я кладу банку сухого молока на маленький деревянный столик позади себя.

- Как ты ее назвал? – повторяю вкрадчиво. – Извинись.

Парень смотрит под ноги, запинается, заикается, потеет. Я думаю, что он готов потерять сознание, но еще держится на ногах. Забавно. Так неуважительно не относился ко мне ни один из моих сотрудников. Никто не смел не здороваться со мной. Никто не смел дразнить моих друзей. Если у Эмили синий цвет волос, это не значит, что он может позволить себе, - человеку младше ее по возрасту (что очевидно), - смеяться над этим фактом. Я могу позволить себе это. Но не он.