Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - Коллектив авторов

патронов. Каким благодарным и любовным взглядом провожает каждый честный советский патриот эти машины, которыми управляют сталинские соколы – наши советские летчики, добродушные и улыбчивые на земле и сурово сосредоточенные за штурвалами своих боевых машин. Хочется сказать им вслед: бейте их, гадов, без пощады, обрушьте на них разящий огонь вместе с нашей лютой ненавистью к мародерам-фашистам. С такой же радостью встречаешь самолеты, возвращающиеся с боевого вылета. С удовлетворением констатируешь, что сокол наш разбил что-то, убил сколько-то фашистов и невредимым вернулся домой. Хочется крепко обнять и благодарно расцеловать каждого и влить новую силу для последующих полетов.

24/IX получил от Таменьки две телеграммы, спрашивают о моем здоровье. Мне понятна ее забота и беспокойство после сообщений о воздушных налетах на Ленинград. В ответ послал телеграмму о состоянии своего здоровья.

Сегодня вновь получил две телеграммы, одну из них молнию. Пишет, что от меня никаких звуков не доносится. Придется, сердечной, послать еще телеграмму и открытку. Здоров, здоров, моя дорогая. Пока здоров. Кто его знает, буду ли и дальше жив. Но внутренне я почему-то убежден, что буду жить. Я не мыслю себе, что не увижу больше моих родных, любимых, прочь эти грустные мысли. Я их увижу и с жаром обниму свою женушку и детишек. Как-то иначе и быть не может. Но нервы крепко потрепаны. Это видно хотя бы из того, что каждый пустяковый хлопок выхлопной трубы автомашины или стук дверей кажутся на один миг разорвавшейся бомбой. И все это сопровождается внутренним содроганием. Видимо, срабатывает инстинкт самосохранения. Телефонный звонок вызывает подпрыгивание на стуле. На фронте говорят, это быстро проходит, но здесь, в городе, живущем «мирной» жизнью, очевидно, сказывается на всех.

27/IX-1941 года

После долгого перерыва довелось мне сегодня побывать у себя на квартире на Московском шоссе. Съездил неудачно, так как попал под бомбежку, но, с другой стороны, удачно вышел из «боя», так как остался цел и невредим. Однако пришлось пережить несколько тревожных минут. Заправляя в коридоре велосипед, услышал гул вражеских самолетов и буквально сразу же разрывы бомб, которые были все ближе и ближе. Наконец, одна хлопнула совсем рядом, дом закачало, но стекла остались целы. Я встал между дверями при выходе, предполагая, что, если засыплет, откопают. Но откапывать, к счастью, не пришлось. Вскоре я сел на велосипед и отправился на почту переадресовывать газету. Только сел за стол писать заявление, вблизи раздался невероятный грохот, задрожал дом, да так, что у меня вставочка выпала из рук, но обошлось без неприятностей.

29/IX-1941 года

Вечером у П. М. варили курицу, но не успели. Раздался сигнал воздушной тревоги. Невзирая на это, решили предварительно попить чайку. Но не вышло. Раздался оглушительный грохот, я инстинктивно подался вперед и поперхнулся чаем. П. М. понудил меня пойти в «бомбоубежище». Ставлю кавычки потому, что не натуральное бомбоубежище, а скорее психологическое, т. к. помещается под пятиэтажным домом, но с деревянными перекрытиями, которые не могут защитить укрывшихся там людей от прямого попадания даже от 250-килограммовой бомбы, а быть может, и не от прямого.

Сидя в подвале, слышали гул самолетов и взрывы бомб совсем недалеко. От взрыва одной бомбы подвал замер, и люди приготовились к катастрофе: земля заходила под ногами, и стены закачались. Но катастрофа миновала нас, бомба упала рядом с военным училищем связи, что напротив квартиры П. М. Удивительней всего то, что даже стекла в квартире остались целы. Это получилось потому, что бомба оказалась небольшого калибра, видимо, килограмм 100. К тому же она упала с другой стороны противостоящего дома, и этот дом задержал взрывную волну. После отбоя мы разделались с курицей, и я собрался ехать на завод.

Сев в трамвай, я успел доехать только до Московского вокзала, так как по проспект 25 Октября трамваи не ходили. Оказалась, бомба солидного калибра угодила во Дворец пионеров и разнесла гордость нашего юношества. Кроме того, разгромила все рамы и двери во всех противостоящих домах, я видел груды стекла и зловеще зияющие, как раны на теле, дыры, темноватых оконных проемов. Сквозь них видна была обрушившаяся с потолков штукатурка и висящая арматура. А какие стекла разбиты?

Зеркальным стеклом были застеклены все эти дома от ул. Пролеткульта[48] до Фонтанки, на самом красивом проспекте Ленинграда. Взрыв этой бомбы застал Николая Ивановича на наблюдательной вышке на ул. Пролеткульта. Он говорил, что жутко было, когда еле удержался на ногах, ухватившись за перила, а дом качало из стороны в сторону. ‹…›

Ночью тревога повторилась около часу, но я сказал себе: «Пусть бомбят, черт с ними, а я буду спать». И уснул, так что ничего не видел и не слышал. А вообще это легко!

Спать во 2-м этаже 3-этажного дома, который может развалиться даже от артиллерийского снаряда. Это, конечно, легкомыслие и ложный стыд (идти в убежище), тем более вокруг нас заманчивые мишени для налетов (три судостроительных завода да еще куча боевых кораблей).

30/IX-1941 года

Сегодня выходной день, решил его разок провести как выходной. С начала войны выходные существуют номинально, и фактически работаешь, их не замечая. Утром сходил в баню, днем пошел к П. М., чтобы заняться приготовлением обеда. Сварил горох с грудинкой. П. М. пришел, когда обед был готов, да еще какой. Мы оба ели и нахваливали. Предварительно выпили по паре рюмок «горючего». Однако закончить трапезу не удалось.

‹…› Прозвучал сигнал воздушной тревоги. Пошли в убежище. Сидели там полтора часа, слышали разрывы бомб, но в этот раз где-то далеко, примерно на Выборгской стороне. Покинув убежище, я без промедления отправился на завод. Больше налетов сегодня не было.

Сейчас слушаю по радио чтение передовицы «Ленинградской правды», посвященной боевой учебе всех могущих носить оружие от 16 до 50 лет. Будем все готовиться к битве за родной город-страдалец, уже с лишним месяц выдерживающий осаду вооруженного до зубов врага. Встанем грудью, но город, носящий имя великого человека нашей эпохи, город Ленина, не отдадим никогда фашистским гадам. ‹…›

П. М. передал мне печальную новость, услышанную от шофера Володарского райкома ВКП(б). Оказалось, что при обратном захвате нашими войсками города Пушкина в нем остались диверсанты, которые напали на работников, проявивших преступную беспечность, жертвой которой они стали. Всех работников райкома вплоть до уборщицы фашистские изверги перерезали.

Вот как «гуманно» обращается враг с населением. Да и наши хороши. Полученные уроки не усвоили. Кричат, кричат о бдительности, митингуют, других призывают, а сами за словами ничего не видят, повторяют заученные фразы, как