Посвященная. Как я стала ведьмой - Аманда Йейтс Гарсиа

все не имеет значения, сестра и товарищ,даже если останется только один из нас,этот единственный будет драться,чтобы защитить нашу свободу.И мы не боимся…Письмо сапатистов женщинам, которые борются по всему миру, февраль, 2019

Когда нечто становится священным, оно более не может быть уничтожено.

Хлоя Эрдман

Телу моей матери некомфортно, ее бедренные суставы ноют, сведенные судорогой. Мы путешествуем уже в течение пятнадцати часов, наши позвоночники искривлены под разными странными углами. При пересадке с одного рейса на другой в Копенгагене ей пришлось воспользоваться креслом-коляской, с которым нас встретили у самого выхода на посадку, иначе мы бы не добрались на противоположную сторону аэропорта вовремя. Ее ноги больше ее не слушаются, она пытается найти способ поставить их так, чтобы они не путались в наших сумках и их не зажало между сиденьями, но там едва ли есть свободное место. Самолет настолько укомплектован, что вполне мог бы оказаться военным.

– Ты нервничаешь? – спрашивает меня мама, в то время как я взбиваю подушку и ерзаю в кресле, пытаясь устроиться поудобнее для заключительного этапа нашего путешествия из аэропорта Лос-Анджелеса в греческие Афины.

– Ты о путешествии? – задаю я ей вопрос, и она кивает. Хотя не совсем понятно, что конкретно она имеет в виду на самом деле. Я уже несколько раз огрызалась ей в ответ во время нашей более чем тридцатичасовой поездки; и, мне кажется, она в действительности может спрашивать, не нервничаю ли я из-за такого количества времени, проведенного с ней. Три недели путешествий с кем угодно – это долгий срок, особенно если этот «кто угодно» – твоя мать.

– Мне кажется, я беспокоюсь обо всех остальных людях.

Она набрасывает одеяло себе на плечи. В самолете прохладно, можно почти увидеть собственное дыхание в воздухе.

– Да, я тоже, – бормочет она. – Меня беспокоит, что они могут обо мне подумать.

И хотя все женщины, с которыми мы должны встретиться во время путешествия, намереваются установить контакт с Богиней, ей по-прежнему не по себе от мысли о том, как они будут относиться к нам, если мы станем называть себя ведьмами. Когда она жила в Сан-Луис-Обиспо, рассказывала мама, после того, как они с отчимом расстались, она вела занятия и семинары Кубки для Королевы Небес, о женской духовности. Местная независимая газета начала писать о том, что она «называла себя ведьмой». Некоторым людям из ее общины это не понравилось. Они не хотели, чтобы странная, эксцентричная, иррациональная личность вела занятия для прихожан унитарной церкви или же говорила, что является ее представителем. Она чувствовала себя вытолкнутой, маргинализированной, словно ей нужно было скрываться.

– Но если ты – публичная персона, люди всегда будут не согласны с тобой и будут тебя критиковать. Таким образом ты понимаешь, что идешь к успеху, – ответила я ей. – Чем более ты публична, тем большее количество людей будет готово тыкать в тебя пальцем.

– Да… или убить тебя, – она кивает, это соответствует ее убеждениям о том, что самое наихудшее, что может случиться, непременно произойдет.

– Я больше волнуюсь о том, что буду проводить все время с людьми, которых совершенно не знаю, и у меня не найдется времени для себя, – отвечаю я.

Я никогда не решилась бы на подобное путешествие в одиночестве, подобное даже не приходило мне в голову. Мне нравится неуклюже прокладывать свой путь по незнакомым местам, позволяя ветрам судьбы преобладать надо мной. Но я рада, что мама пригласила меня поехать с ней, мне хотелось стать к ней ближе. Я хочу попробовать открыться тому, каким образом все делает моя мать, хотя я не уверена, что я смогу делать так же.

– Думаешь, у нас когда-нибудь будет шанс сделать то, что мы хотим?

Моя мать бросает на меня быстрый взгляд. Я знаю, она обеспокоена тем, что я снова начну вести себя так, как вела, когда мне было семь лет, и мы поехали в Нью-Йорк. Мы вышли из автобуса, и я скрылась в толпе на Таймс-сквер, прежде чем она успела забрать наш багаж. Я ощущаю, как она борется с желанием напомнить мне об этом происшествии, она знает, как меня раздражают бесконечные пересказы историй о том, каким трудным ребенком я была. Она гладит меня по колену:

– Я уверена, у тебя еще будет шанс побродить по свету, милая.

Когда, во время моего Возвращения Сатурна, она и ее новый партнер Уилл сошлись, ей было около пятидесяти. Она не только влюбилась, но еще и после того, как они поженились, вернулась к учебе, стала лучшей в своей группе и выпустилась с двумя дипломами, бакалавра и магистра.

После этого она достала с полки книгу, которую писала все мое детство, и начала снова над ней работать. Это и есть причина нашей поездки на Крит: исследования. Ей нравится обсуждать со мной снова и снова все ключевые моменты сюжета книги. Это эпическая трилогия в жанре исторической фантастики, которая упорядочивает сопротивление женщин с момента Древнего мира и следует вплоть до финального триумфа патриархального мира. Цикл начинается в Египте, перемещается западнее, в Ливию, и оканчивается там, где и наше совместное путешествие, – на Крите, где минойская культура матерей держала последнюю линию обороны.

Мама достает из своей сумки рукопись, и ее настроение немедленно начинает улучшаться. Утомленность долгим перелетом испаряется на глазах. Она гладит пальцами свои записи, написанные красивым, почти музыкальным, почерком. Размышляя вслух, она говорит:

– Я все спрашиваю себя, почему мы позволили им? Именно на этот вопрос я пытаюсь найти ответ в своей книге.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы должны были предвидеть установление патриархата, – продолжает моя мама. – Почему мы с ним не боролись?

– Может быть, мы слишком сильно любили, – говорю я. – Они были нашими любимыми, нашими мужьями, нашими детьми. Может быть, мы не хотели бороться с ними.

– Ну, на самом деле мы боролись, – возражает она, собираясь напомнить мне об одной из своих любимых историй, про амазонок Ливии и Фригии, про кланы женщин-воительниц, лучниц, воевавших верхом на лошадях, из девственных лесов и пустынных бесплодных степей.

– Но все равно патриархат победил, – отвечаю я. – У него было больше оружия.

Бортпроводница подходит к нам, чтобы собрать пластиковые стаканчики, бутылки от воды и пустые упаковки из-под булочек, и сказать, чтобы мы приготовились к посадке. Афины, расстилающиеся под нами, шумно галдят, требуя внимания, белые и плотно набитые домами, промышленными складами, пристанями. В отдалении я вижу Парфенон.

В аэропорту Афин все курят. Розовые олеандры очерчивают линию трассы, ведущей к городу, так же, как и в Лос-Анджелесе.

– Латинское название у них – nerium, – замечает мама. – Они известны как одно из самых пагубных растений в черной магии. Они ядовиты.

Наша тревел-агент, бразильянка, подобрав нас, усаживает в микроавтобус.

– Расскажи им о местном кофе! – командует