Прокаженная - Гелена Мнишек

Девушка вздрогнула. Шевельнулась было, хотела убежать, но ноги будто налились свинцом. Хотела скрыться в парке — и не могла. Испуг и радость, целая буря чувств отразилась на ее лице. Она узнала звон глембовических бубенцов.

Предчувствие ее не обмануло.

Усилием воли она заставила себя чуть отступить. Опираясь на заснеженный ствол, слушала звон бубенцов и фырканье коней, и кровь стучала ей в виски. Вслушивалась в легкий скрип полозьев и нежный звон упряжи. Всматриваясь, увидела элегантные санки и пару коней, покрытых сапфирового цвета сетками, видела их выгнутые шеи. Видела лисьи хвосты, развевавшиеся возле конских ушей, подбитые мехом ливреи кучера и лакея. Сердце ее колотилось в груди так, что, казалось, вот-вот разорвется и произойдет что-то ужасное. Возбуждение росло, становясь поистине страшным. Стефа окаменела, сердце замерло. Сидящий в санках мужчина внезапно пошевелился, словно хотел выпрыгнуть, но удержал себя, остался на месте, лишь дрогнувшей рукой приподнял шапку, низко поклонившись. Санки промелькнули, звеня бубенцами, исчезли из глаз.

Стефа крикнула, словно бы в безумии:

— Приехал! Видел меня!

Счастье переполняло ее душу. Она сорвалась с места и побежала заснеженной аллей в сторону особняка. На повороте, у замерзшего бассейна-фонтана, остановилась. Кровь застыла в ее жилах.

Навстречу шел Вальдемар.

Он шагал в распахнутой шубе, приближался, не сводя с нее глаз. Рядом бежал Пандур. В два скачка он оказался возле Стефы и, весело гавкая, пытался положить ей лапы на плечи. Девушка онемела. В голове у нее шумело. Он! Он!

Михоровский остановился перед ней, молча взял в ладони ее застывшие пальцы. Они смотрели друг другу в глаза, не в силах вымолвить хотя бы слово. Глаза его стали темно-синими, почти черными, обуревавшие его чувства отражались на лице, сменяя друг друга. Стефа переживала одну из тех минут, когда душа покидает человека, чтобы засверкать вокруг него радужным ореолом небывалого счастья.

Вальдемар сжимал ее пальцы, его взор проникал в глубины ее души. Он склонил голову и поцеловал руку дрожащей Стефы. Глаза его говорили: «Ты ждала меня… ты тосковала… и вот я здесь…». Стефа поняла его, и щеки ее запылали. Медленно, трепеща от счастья, она высвободила руки и быстро пошла к дому.

Он шагал рядом.

Они молчали. Пандур обогнал их, взбежал по мраморной лестнице веранды и, гордо воздев голову, смотрел на приближавшуюся пару; его умные глаза стали серьезными. Пес удивлялся, что они совершенно не обращают на него внимания.

Они подошли уже к самой веранде. Никто их не встречал.

Открывая перед Стефой дверь, Вальдемар произнес первые слова:

— Вы отгадали, что я сегодня приеду. Это было предчувствие?

— Да.

— Ясновиденье! Я знал, что встречу вас в парке… и увидел на фоне вечерней зари. Я отослал коней, никому не показался, чтобы поздороваться с вами первой.

Слова эти доставили Стефе несказанное удовольствие.

На звук открываемой двери появился Яцентий во главе едва и не всех лакеев. В особняке, минуту назад тихом и сонном, началась суета.

— Майорат приехал! — звучало повсюду, вызывая общую радость.

На ужин все сошлись в самом хорошем расположении духа. Пан Мачей, обрадованный приездом внука, смотрел на него, как на икону. Пани Эльзоновская выпытывала у Вальдемара как можно больше новостей об охоте и общих знакомых. Несмотря на частые с ним споры, она встретила его приветливо: его изысканность и чуточку саркастические шутки действовали на нее, словно живая вода. Вальдемар учтиво отвечал на ее вопросы, но они начали его утомлять. Не давали ему покоя в основном пани Идалия и пан Ксаверий — Люция и Стефа лишь молча слушали, девочка не сводила глаз с Вальдемара, а Стефа явно избегала встречаться с ним взглядом. Боялась, чтобы в глазах он не прочитал того, что сказали ему ее глаза в заснеженном парке.

Ее охватило беспокойство. И мучилась, не понимая, откуда происходит эта непонятная тревога, возраставшая с каждой минутой. Легкую бледность на ее лице первым заметил майорат, понял смущение девушки, но не хотел при всех досаждать ей вопросами. Беспокойство Стефы передавалось ему.

Пан Мачей внимательно посмотрел на нее:

— Что с тобой, дитя мое?

— Боюсь… — откровенно ответила она.

Взгляды их встретились. Лица затуманились.

— Чего ты боишься? Стефа бледно улыбнулась:

— Не обращайте на меня внимания. Это пройдет… Разговор поутих. Все почему-то почувствовали себя уставшими. Беседа вновь оживилась, когда все перешли в малый салон, где у камина был сервирован чай.

Внезапно вошел лакей с серебряным подносом и направился прямо к Стефе. Она не отрывала от него глаз.

— Что это? — спросил Майорат.

— Телеграмма, с вашего позволения…

— Мне? — спросила Стефа. Лакей утвердительно поклонился.

Все взгляды обратились на нее, потом на майората.

— Да, это для вас, — сказал майорат, подавая ей конверт.

Стефа с пылающими щеками разорвала ленточку.

Все затаили дыхание. Неспокойное поведение Стефы за ужином и внезапно пришедшая телеграмма показались вдруг чем-то странным.

Стефа прочитала и, уронив руки, безжизненным голосом произнесла:

— Бабушка умерла. Меня вызывают на похороны. Все облегченно вздохнули — почему-то ожидали чего-то худшего.

Только пан Мачей затрепетал, словно перед ним вырос призрак и вперил в него взгляд.

— Это ваша бабушка Рембовская умерла? — спросила Люция.

Стефа расплакалась:

— Да, она… Бедная бабушка! Я так ее любила! Боже мой, Боже…

— Она болела?

— Нет. Она внезапно скончалась в Ручаеве… Ничего не понимаю. Обычно она проводила зиму за границей… Нужно немедленно ехать, иначе не успею — телеграмма изрядно запоздала, судя по датам…

Она порывисто вскочила.

Молодой Михоровский глянул на часы:

— Вы решительно хотите ехать прямо сейчас?

— Я должна… только бы успеть на поезд!

— На поезд вы успеете, но наступает ночь… Стефа умоляюще сложила руки:

— Я должна ехать немедленно!

— Тогда я прикажу запрягать.

Они перешли в столовую, и Вальдемар отдал должные распоряжения.

Пани Идалия взяла Стефу за руку и поцеловала в лоб:

— Быстренько собирайте вещи. Только не плачьте, бедная моя Стеня!

Люция плакала навзрыд.

Все дамы разошлись по своим комнатам.

В зале остались пан Мачей, сидевший в огромном кресле, Вальдемар, расхаживавший взад-вперед, и пан Ксаверий, сонно пошевеливавшийся у камина. Царило молчание. Величественно тикали большие старинные часы, звучно раздавались размеренные шаги Вальдемара.

Пан Мачей бросал быстрые взгляды на внука и спросил наконец: