Азиатские христы - Морозов Николай Александрович

Нет, кажется, оснований, — говорит Рис-Дэвидс, — сомневаться в весьма ранней женитьбе Гаутамы на двоюродной сестре, дочери Колиянского раджи. И вот, вскоре после его женитьбы его родственники коллективно пожаловались радже Суддходане на то, что его сын, сидя у ног жены, пренебрегает упражнениями, необходимыми человеку, на которого может впоследствии лечь обязанность предводительствовать своими сородичами на войне. Гаутама же. Услышав об этом, оповестил барабанным боем о дне, когда он докажет свою ловкость каждому желающему. Превзойдя в это день самых метких стрелков, он вновь приобрел расположение племени.

Но вдруг, на 29-м году, верховное божество явилось ему в четырех видениях: в виде мужа, согбенного под бременем лет, в виде больного человека, в виде гниющего мертвого тела и, наконец, в виде почтенного затворника. Это было почти спустя десять лет после женитьбы, когда его жена родила их единственного сына, по имени Рахула. Известие о рождении сына застало Гаутаму в саду, на берегу реки, куда он отправился после четвертого видения — в виде затворника. Поселяне были в восторге от рождения ребенка, единственного внука их раджи. Возвращение Гаутамы подало повод к бурному выражению чувств, и молодая девушка, его двоюродная сестра, пела: «Счастлив отец, счастлива мать, счастлива жена такого мужа и сына». Он снял свое жемчужное ожерелье и послал его ей, а она начала строить воздушные замки, думая: «молодой Сиддхарта влюбился в меня и прислал мне подарок», а он послал своего возницу Чханну, около полуночи, за своей лошадью, и во время его отсутствия отправился к дверям покоя своей жены, которую увидел, при мерцающем свете лампы, спящею среди цветов, с рукою, положенной на голову младенца. Он желал в последний раз перед разлукой обнять младенца, но увидел, что не может сделать этого, не разбудив матери. Он нерешительно оторвался от сына, и, сопровождаемый только Чханною, оставил свой отчий дом, богатства, молодую жену и единственного сына, чтобы стать нищим и бездомным скитальцем.

Так говорит «Сутра Великого Отречения», а далее рассказывается то же самое, как и в евангельском искушении Христа сатаною.

Мара — дух зла, является на небе и уговаривает Гаутаму остановиться, обещая ему через семь дней всемирное владычество над четырьмя великими материками, если он откажется от своего предприятия. Но и потерпев неудачу в этом предложении, искуситель утешает себя надеждой на то, что он все-таки когда-нибудь одолеет своего врага, и говорит:

«Рано или поздно в душе его должна возникнуть какая-либо вредная или злая мысль; в такой момент я и стану его повелителем». И с этого часа, — добавляет летописец Джатаки, — Мара следовал за ним, выжидая какой-либо ошибки, приросши к нему, подобно тени, идущей за предметом. Гаутама в эту ночь проехал большое расстояние и остановился, лишь достигнув берега мифической реки Аномы, за пределами Колийской области. Там, сняв свои украшения, он отдал их и лошадь своему возничему, обрезал свои длинные волосы и, обменявшись платьем с бедным прохожим, отослал удрученного и опечаленного Чханну домой, а сам поспешил по направлению к Раджагрихе, чтобы начать жизнь бездомного нищенствующего отшельника.

Раджагриха, главный город Магадхи, была столицею Бимбисары, одного из могущественнейших государей восточной долины Ганга. Она была расположена в веселой долине, тесно ограниченной пятью холмами, самыми северными отрогами Виндийских гор.[110]

Стараясь показать, что брамаизм с его троицей и Кришной существовал еще ранее буддизма, нам внушают, что еще задолго до рождения Гаутамы, брамины обращали большое внимание на глубочайшие вопросы бытия и этики и распадались на различные школы, из которых в той или другой уже излагалась большая часть будущих метафизических учений Гаутамы.

Одним из наиболее настойчиво проповедуемых учений браминов, — говорят нам, — была даже и в то время вера в действительность самоистязания как средства достижения сверхчеловеческой силы (т.е. силы гипнотического внушения себе и другим) и вместе с тем сверхчеловеческого познания; и Гаутама, изучив системы Алары и Удраки, удалился в леса Урувелы, вблизи нынешнего храма Будда Гайи, и там в течение шести лет в присутствии пяти верных учеников предался строжайшему покаянию, пока постом и самоизнурением не довел себя до тени прежнего Гаутамы. И слава его распространилась, подобно звуку большого колокола, привешенного к небесному своду. Наконец, однажды он внезапно пошатнулся и упал на землю. Некоторые из учеников думали, что он умер; но он вновь пришел в себя и, отчаявшись в пользе такого способа, отказался от самоизнурения.

Все ученики покинули его и отправились в Бенарес. Для них было аксиомою, что духовная победа могла быть достигнута лишь умерщвлением плоти. Тогда в душе Гаутамы опять возникли сомнения, и искуситель воспользовался ими. Вот как говорит об этом рукопись:[111]

«Когда началась борьба между Спасителем мира и Князем зла, стали падать тысячи белеющих метеоров; тучи и тьма окружили его. Даже земля, с ее океанами и горами, была потрясена, подобно сознательному существу, подобно нежной невесте, насильственно оторванной от жениха, подобно виноградной лозе в ураган. Океан поднялся от колебаний землетрясения; реки потекли обратно к своим источникам; вершины высоких гор, на которых в течение столетий росли бесчисленные деревья, рухнули на землю, превращаясь в песок. Все это было охвачено порывом урагана; треск становился ужасным; даже солнце окуталось в страшную мглу; и толпа безголовых духов наполнила воздух».

Совсем как будто выписано из Мильтонова «Возвращенного Рая», вышедшего около 1670 года: «… с одного конца неба до другого загремел гром; тучи, страшно разрываясь, с неистовством изливали потоки дождя, смешанного с молниями; вода с огнем мирились для разрушения. Не спали и ветры в из каменных пещерах: со всех четырех сторон света налетали они и ворвались в истерзанную пустыню; высочайшие сосны, хотя корни их были так же глубоки, как и высоки вершины, крепчайшие дубы склонили свои тугие выи под тяжестью их бурного дыхания или вырывались с корнями. Дурно был ты защищен, о многотерпеливый сын божий, но остался непоколебим. Ужасы ночи еще не кончились этим: духи тьмы, адские фурии окружили тебя; они рычали, выли, визжали, направляя в тебе огненные стрелы; но ты оставался неустрашим среди них, ничто не нарушало твоего святого мира».[112]

Любопытная черта сходства между повествованием Мильтона и буддийским мифом заключается в том, что и по нему Рай возвращается сыну божьему в пустыне совершенно так же, как Гаутаме под деревом Во, на которое буддисты смотрят, как христиане на крест, причем мы не должны забывать, что и по-славянски крест называется столп и древо, а по-гречески прямо ставрос, т.е. ствол дерева. У буддистов древо Во играло такую же роль, как крест у христиан. Оно стало предметом поклонения, и отросток его, — говорят нам, — еще растет в том месте, где его нашли буддийские паломники и где, по их мнению, росло первоначальное дерево в древнем храме в Водх Гайе, близ Раджгира, который, — говорят нам, — был построен около 500 года по Р. Х. Знаменитым Амара Синхою. Ветка же от него, посаженная в Анурадхапуре на Цейлоне, все еще растет там — как древнейшее историческое дерево мира.

Когда этот день склонился уже к концу, он одержал победу; его сомнения рассеялись; он стал Буддою, т.е. пробужденцем. Но победа досталась ему не без потерь. Самоизнурение, которому он так долго и решительно предавался, не выдержало испытания. С этого времени он не только перестал ценить его, но пользовался всяким случаем указывать на то, что от такого покаяния никакой пользы быть не может. Спасение может быть исключительно путем самовоспитания и любви. Так говорят нам некоторые буддийские рукописи, но все они единичны и как будто и в самом деле кое-что заимствовали из Мильтона. Но посмотрим и далее.