Марь (СИ) - Татьяна Владимировна Корсакова

же она перестала рассчитывать на материнскую любовь и ласку, усвоила как аксиому, что не все мамы любят своих дочерей. Или не так. Правильнее: не все мамы любят всех своих дочерей.

Гости начали разъезжаться ближе к полуночи. Теперь Мари могла наблюдать за отъезжающими от парадного крыльца экипажами без опасений быть увиденной. В ее комнате горела одинокая свеча, света от которой едва хватало, чтобы осветить кофейный столик.

Как только дом погрузился в тишину, в дверь постучали.

— Входите! — сказала Мари, падая на кровать и до подбородка натягивая одеяло.

В комнату на цыпочках прокралась Анюта. От нее пахло духами и немного шампанским. В ее кудрях запутался запах дорогого трубочного табака, который курил со своими гостями отец.

— Ты спишь? — спросила Анюта шепотом и улеглась рядом с затаившейся Мари.

— Нет.

— Хорошо! А я пришла рассказать тебе, как все прошло.

Мари не хотела знать, как все прошло. Она хотела закрыть глаза и отвернуться к стенке. Но Анюте был нужен этот ночной разговор.

— Все было просто волшебно! — Прядь Анютиных волос щекотала щеку Мари. — Гордей Петрович оказался удивительным собеседником и галантным кавалером! А как он играет на фортепиано! Мари, это нужно слышать!

Она и слышала, просто не поняла, что это играл он.

— Мне кажется, он очаровал не только папеньку, но даже маман. Ты знала, Мари, что он учился в Санкт-Петербурге? Он мог бы получить практику в столице, но предпочел наше захолустье. Поразительной скромности человек, не осознающий до конца своих талантов и возможностей!

Анюта говорила восторженным шепотом, но слова, которые она произносила, были не ее, а отца. Или, быть может, маменьки. Самой Анюте принадлежал лишь чистейший, кристально-звонкий восторг. Колючка в сердце Мари снова заворочалась, протыкая его насквозь.

— Маша, завтра мы с ним идем на прогулку! — Сестра перешла на едва различимый шепот. — Только бы не было дождя! Какая прогулка в дождь?! Или наоборот? — Она ненадолго задумалась. — Под дождем, под одним на двоих зонтом… Я специально забуду зонт дома. — В темноте послышался легкий смех. — Я же такая рассеянная! А насчет куртки ты не волнуйся, нянюшка ему ее отдала. Мне кажется, нянюшка — единственный человек, которого ему не удалось очаровать. Впрочем, нет! Ты ведь тоже не поддалась его чарам.

Мари хотелось сказать, что она-то как раз поддалась. Но не сказала ничего.

— У меня есть еще одна хорошая новость, — мурлыкнула сестра. — Маменька тебя простила!

— Я рада, — сказала Мари, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал ее истинных чувств.

— А Уступин вел себя как глупец и полный дурак. Кажется, он в меня влюбился, Маша!

— Тебе не кажется. В тебя все влюбляются.

— Мне не нужны все. — В голосе Анюты послышались уже знакомые мечтательные нотки. — Мне нужен только Гордей Петрович!

Колючка вспорола не только сердце, но и грудную клетку. Наверное, ее шип можно было нащупать рукой, Мари бы нащупала, если бы не было так больно.

— Ну все, — сказала Анюта, спрыгивая с кровати. — Я пойду к себе, попробую уснуть. Мне кажется, у меня ничего не выйдет: столько всего нужно обдумать к завтрашней встрече. Очень жаль, что он не ездит верхом! Тогда я надела бы свою новую изумрудную амазонку. Маменька говорит, мне зеленый к лицу.

— Тебе все к лицу, Анюта.

Больше всего на свете Мари хотелось остаться одной, но ее любимой младшей сестре требовалась поддержка и одобрение. А кто, как не старшая сестра, обязан все это дать?

— Спокойной ночи! — Прежде чем выскользнуть за дверь, Анюта послала ей воздушный поцелуй.

— Спокойной ночи, — эхом отозвалась Мари.

Нянюшка вошла в ее спальню почти сразу после ухода Анюты.

— Ты ведь еще не спишь, — сказала она, усаживаясь на край кровати. — Ну-ка, смотри, что тебе передали!

Мари открыла глаза. В скудном пламени свечи нянюшка казалась фигурой, вырезанной из черного бархата. Даже лица ее было не разглядеть. Зато Мари разглядела кое-что другое. В руке нянюшка держала букетик цветов. В темноте было не понять, какого они цвета, но тонкий аромат, от них исходящий, чувствовался весьма отчетливо.

— Что это? — Сердце забилось так часто, что Мари испугалась, что застрявшая в нем колючка придет в движение и причинит еще большую боль. Но боли не было. Было лишь нетерпеливое ожидание чуда.

— Цветы это. — В голосе нянюшки слышалась усмешка. — У тебя ж зрение поострее моего будет.

— Цветы… А от кого?

— А то ты не знаешь, от кого? От доктора!

— Для… меня? — Сердце замерло, вообще перестало биться.

— Нет, для меня! Ну что за глупости такие?! — Голос нянюшки был привычно недовольный, но ее рука ласково гладила Мари по голове. — Для тебя букетик. Сунул мне его сразу, как явился.

— Так это не для меня. Это верно, для Анюты…

Первым делом доктор спросил, где Мария Ивановна. Мол, хочу засвидетельствовать ей свое почтение. А маман твоя ж всем велела говорить, что ты захворала. Ну вот я и сказала, что Мария Ивановна захворала.

— А он? — спросила Мари, поднося к лицу букет.

— А он сказал, что считает своим долгом оказать тебе помощь. Ишь, какой проныра! — Теперь в голосе нянюшки слышалось сдержанное одобрение.

Мари представила, как Гордей Петрович входит в ее комнату. Кровь тут же прилила к лицу.

— Вот и я ему сказала, что не нужна тебе никакая помощь. Что девка ты крепкая, сама как-нибудь оправишься.

— Нянюшка… — простонала Мари.

— А он мне букетик этот в руки, — продолжила нянюшка, как ни в чем не бывало, — сует и говорит шепотом: «Будьте так любезны, Аграфена Тихоновна, передайте эти скромные цветы Марии Ивановне лично в руки».

А вот сейчас стало очевидно, что Гордей Петрович нянюшке пришелся по душе. Наверное, такой он замечательный человек, что